Небесная милиция

Завертаев Петр

Жанр романа Петра Завертаева можно определить как интеллектуальный иронический детектив с элементами мистики. К журналисту Обиходову попадает письмо с невероятной историей о капитане милиции, который и после смерти продолжает бороться со злом, но только уже в человеческих снах. Обиходов считает историю глупой выдумкой, однако вместе с письмом в непутевую, но все же вполне обычную жизнь журналиста врываются множество удивительных персонажей. Он окажется вовлеченным в водоворот захватывающих и опасных приключений, что в конечном итоге заставит его внимательнее относиться к собственным снам.

Часть 1.

1999 год

Утро на Покровке, бывшей улице Чернышевского, начинается не раньше девяти. В остальной Москве уже вовсю работают заводы и фабрики, главные магистрали забиты автомобильными пробками, вокзалы гудят, как ульи, а на учрежденческо — магазинной Покровке всё ещё тихо. Задумчивые дворники, одинокий мелко трусящий бегун, да съёжившиеся от утренней прохлады собачники — вот и все ее население.

Примерно без пятнадцати девять открываются невидимые шлюзы, и на улице появляются плотные галдящие толпы граждан. Они выходят из-под земли на Китай-городе, самые торопливые сразу же бросаются на штурм кряхтящих проседающих троллейбусов, остальные бурным многоголосым потоком растекаются по узким тротуарам.

Служащих госучреждений можно распознать по пухлым портфелям, немодным галстукам и скорбному выражению лиц, получающемуся от необходимости жить на маленькую зарплату. Продавщиц коммерческих магазинов выдаёт неимоверное количество косметики, бижутерии и разнообразных аксессуаров. С растерянно-беззащитным видом дрейфует в толпе гость столицы, какой-то злоумышленник сказал ему, что ГУМ находится в этой стороне.

Проезжая часть улицы живёт собственной беспокойной жизнью. И хотя от тротуара её отделяет лишь низкий, местами вовсе отсутствующий, бордюр, законы здесь совсем другие. На дороге у каждого своё место.

Слева, с заходом на полосу встречного движения (отведённую только общественному транспорту), царят дорогие иномарки и служебные «Волги» с мудреными номерами. Это — зона ожесточённой борьбы приоритетов. Дополнительные десять тысяч долларов в стоимости машины приравниваются к лишнему нулю на номерном знаке или ко второй синей мигалке и трём полутонам сирены.

1

Обиходову всю жизнь не везло с начальниками. Как началось еще в армии, так и покатилось. Университет, Институт Права, множество больших и маленьких контор, в которых он успел поработать за свои тридцать пять лет… Везде повторялась одна и та же история — люди, особо выдающиеся по части самодурства и демагогии, обязательно оказывались его непосредственными начальниками.

Нынешний шеф переплюнул всех предыдущих. Главный редактор. Сияющая плешь и тусклые глаза. Плохая дикция и удручающее многословие. Маленький рост и циклопическое самомнение. Подстать хозяину и кабинет. Заурядная, хотя и недешевая мебель, скучные ряды папок, пластмассовые цветы. Единственное яркое пятно — красочный календарь на стене «Фирма „Ротенберг“ (Германия) — компетентность в прокладке трубопроводов».

— Где вы были, Обиходов? Я вас с утра разыскиваю, — Главный недовольно поджал губы, отчего стал похож на сварливую старую деву.

— Работал над материалом, — на ходу сориентировался Обиходов. — На выезде.

— Над каким еще материалом? — маленькие глазки Главного, спрятанные за толстыми линзами очков, подозрительно прищурились.

2

Вечером Обиходов сидел в своей квартире, за рабочим столом, уставившись на лист бумаги, торчащий из печатной машинки. Дома Обиходов работал на печатной машинке — берег глаза. Все, кто знал об этом, считали это чудачеством, а редакционная секретарша, которой приходилось потом вводить Обиходовские опусы в компьютер — злостным пижонством. Сверху на листе была напечатана единственная фраза. «Небесная милиция». Это все, что удалось написать за вечер. Обиходов встал из-за стола, прошелся по комнате, включил и выключил телевизор. Потом пошёл на кухню, открыл холодильник и с брезгливым выражением заглянул в его пустое покрытое изморозью нутро, напоминавшее заброшенную антарктическую станцию. На обратном пути Обиходов зашёл зачем-то в ванную, потом лег на диван и взял в руки старую газету.

От газеты его отвлек телефонный звонок.

— Привет, старик, чем занят? — Обиходов узнал голос Мика Степанова.

— Да так, на пяльцах вышиваю, — хмуро ответил Обиходов.

— Ты один? — все звонившие Обиходову задавали этот вопрос сразу после приветствия.

3. «Мир Сенсаций».

11.10.1999

«Небесная милиция» Эпизод 2

Капитан Рыков почувствовал резкий запах нашатыря и открыл глаза. Туманная пелена рассеялась не сразу. Какое-то время он видел перед собой лишь тёмные и светлые пятна. Сильно болел затылок. Пятна превратились в две человеческие фигуры. В одной из фигур он узнал Карлушу. Карлуша склонился над Рыковым и заглядывал ему в глаза, держа наготове бутыль с нашатырём. За его спиной стоял Барзеев.

Рыков застонал и попробовал пошевелить затекшими руками. Они были накрепко привязаны к спинке стула.

— Очнулся, — без тени эмоций произнес Карлуша и отошёл в сторону.

Барзеев насмешливо осмотрел связанного Рыкова.

— Ну и пиджачок у тебя, приятель! Это на Петровке такие выдают? Прямо как у поселковой рок-звезды. Может ты нам споёшь чего-нибудь?

4

Как-то раз, ненастным днем в новый только что открывшийся магазин свадебного платья под названием «Марш Мендельсона» что на Мясницкой вошли трое мужчин. Своим видом вошедшие довольно сильно отличались от обычной клиентуры свадебных магазинов. В движениях их не было бестолковой суетливости, а в глазах — лихорадочного блеска, какой бывает у людей, готовящихся в торжественной обстановке прослушать означенный на вывеске марш. Менеджер торгового зала в первое мгновение подумала даже, что посетителям нужна рюмочная, которая еще совсем недавно бойко функционировала на этом самом месте. Такие казусы случались пока довольно часто. Народ не скоро забывает хоженые тропы, многих не смущает даже новая огромная вывеска и манекены в витринах. Хмурые личности нетвердо, но решительно ступают на дорогой бельгийский ковролин и громко требуют «Агдама».

Пока менеджер терялась в догадках троица спокойно и неторопливо разглядывала внутреннее убранство торговой точки. Коренастый мужчина с сединой в висках деловито ощупал ткань эксклюзивного итальянского смокинга. Второй, помоложе, в кожаной кепке, заинтересовался глубоко декольтированным женским платьем, надетым на пышногрудую пластмассовую невесту. Третий посетитель, худощавый рыжий парень, больше остальных подходящий по возрасту в рекруты к Гименею, не проявлял к свадебному ассортименту ни малейшего интереса, он только переминался с ноги на ногу и постоянно оглядывался в сторону выхода.

— Добрый день! Могу я вам чем-нибудь помочь? — менеджер торгового зала подошла к посетителям и улыбнулась. Улыбка называлась «Вежливость — прежде всего. Так меня научили».

— Это сколько же такой стоит? — поинтересовался коренастый, не выпуская из рук рукав смокинга.

— Это у нас выставочная модель, — менеджер мягко вернула рукав на место и заботливо разгладила, быстрым движением тонких пальчиков смахнув невидимую пылинку. — Если вы хотите подобрать что-нибудь для себя, я могу вам показать каталог…

Часть 2.

2003 год

1

Из всех московских вокзалов Курский больше всего нравился Обиходову. Самый шумный, самый людный, самый бестолковый, он походил на чумазого, но симпатичного, никогда не унывающего беспризорника. Как-то раз, в начале девяностых, Обиходов захотел купить сигарет в привокзальном киоске и попал в настоящую уличную перестрелку — несколько человек вдруг начали палить друг в друга среди толпы, прямо как в кино. Только массовка была своя, вокзальная, привычная к таким сценам. Никто не стал паниковать, бросаться на землю. Хохлушки, торговки фруктами, хоть и подняли крик, но не столько от испуга, сколько для того, чтоб отпугнуть любителей слямзить чего-нибудь под шумок. Один за другим хлопнули несколько выстрелов, взвизгнули покрышки срывающейся с места машины — и через мгновение привокзальная площадь снова выглядела как ни в чем не бывало: торговки, бомжи, шпана, граждане пассажиры, которые в массе своей в те времена мало отличались от торговок, бомжей и шпаны. Только ошарашенный Обиходов продолжал стоять, вжавшись в металлическую стенку табачного киоска, пока не услышал голос продавца:

— Эй, друг, ты сигареты-то будешь брать?

Обиходов опасливо отлип от стенки и произнес, словно оправдываясь за свою слабость:

— Стреляют тут у вас…

— Убили что ль кого? — вяло поинтересовался продавец.

2

Обиходов и Кристина сидели в машине на втором уровне безлюдного и сумеречного подземного паркинга.

— Хорошо здесь у тебя, уютно, — сказал Обиходов, устраиваясь на пассажирском сиденье. — Надоел этот шум и суета.

Он посмотрел на девушку. В полумраке салона было видно как влажно блестят ее приоткрытые губы. Будто спрашивают беззвучно «И что дальше?».

— Я хочу сказать тебе одну вещь, строго между нами, — Обиходов наклонился к Кристине и тихо прошептал ей. — Ты фантастическая женщина. Сказочная.

— А ты не врешь? — Кристина чуть отстранилась и заглянула ему в глаза.

3

За столиком в ресторане «Zaimka», гламурном заповеднике таежной романтики в центре Москвы, сидели два человека, Барсуков и Вешнев. По внешнему виду и повадкам они относились к той породе человеческих существ, которая если и выбирается из городских джунглей, то никак не дальше лесов рублево-успенского направления. На деньги, которые Барсуков заплатил за свой костюм, можно было бы снарядить геологическую экспедицию, а часы Вешнева стоили столько же, сколько вертолет Ми-2, полноразмерный муляж которого был установлен тут же, в зале ресторана. Барсуков сосредоточенно поедал жаренную оленину. Вешнев ковырялся вилкой в дикой утке с брусничным соусом.

— В меню написано, что в этой утке может попасться мелкая дробь, — сообщил Вешнев. — Все по-взрослому.

Барсуков ел молча.

— Чудное заведение! Чудное, — продолжил Вешнев. — Жаль, что я раньше сюда не наведывался, а то, знаешь, воротит уже от суши и сашими. Мой желудок отказывается их переваривать. Вообще, я считаю, японскую кухню сильно переоценивают. Есть сырую рыбу с водорослями — это варварство, обыкновенное варварство. Просто японцам не удалось в свое время стащить у китайцев правильный рецепт. Китайцы-то рыбу и гадов морских готовят отменно. Жарят, парят, все как положено. — Вешнев отправил в рот кусок утки. — Однако, заметь, японцы даже варварство свое сделали коммерчески выгодным. Суши — это же идеальный товар, почти как гербалайф. Сырье копеечное, обработки минимум. Правильно позиционируй, вложись в раскрутку — и все. Стриги купоны. В результате у нас суши-баров сейчас больше, чем пивняков, а сашими, наверное, уже в рабочих столовых подают. Вот так дела делаются. Не согласен?

Барсуков молчал.

4

Обиходов сидел в такси, направлявшемся к Университету, и продолжал беззвучно чертыхаться. Он гадал, что же могло случиться с его братцем. Вообще-то, он был на него в обиде. Не то, чтобы в серьезной обиде, скорее, испытывал чувство легкой досады. Они не виделись уже несколько месяцев. Как-то раз Обиходов звонил Павлу, предложил встретиться, поболтать, но тот был по его собственным словам «чудовищно занят», сказал, что как только чуть разгребет дела, то обязательно позвонит, и они встретятся. Но так и не позвонил. С другой стороны, Обиходов понимал, что Павел и вправду мог быть очень занят. Он готовил новую постановку своего спектакля, (всегда подчеркнуто называл это спектаклем). Он сейчас модный, раскрученный, на самом гребне успеха, нужно ковать железо пока горячо. Жалко тратить время на пустой треп с родственником журналистом. Но кто, черт возьми, вытащил его в люди! Обиходов! Родственник — журналист. И если бы не Обиходов, очень может быть, что Павел Левандовский так и оставался бы до сих пор провинциальным чудиком в заляпанных грязью ботинках, китайской куртке с вещевого рынка и хронически неудовлетворенным самолюбием размером с Евразию, каким он появился три года назад на пороге Обиходовской квартиры.

Когда-то они вместе росли в сибирском городке Илимске. В детстве не были особо дружны, потому что мать Павлика, Ирма Игнатьевна, считала, что хулиган Жорик оказывает на ее сына дурное влияние, поэтому общаться двоюродные братья могли только во время больших семейных сборищ, которые случались не чаще, чем пару раз в году. Павлика берегли для искусства, его обучали музыке, рисованию, водили в театральную студию. Все лучшие педагоги Илимска были мобилизованы твердой рукой Ирмы Игнатьевны на взращивание юного дарования. Воли и энергии Ирмы Игнатьевны хватило бы на то, чтобы устроить революцию в латиноамериканской стране. Наверное поэтому, хотя женщиной она была довольно привлекательной, рядом с ней не смог ужиться ни один мужик — просто не нашлось в Илимске фигуры соответствующего масштаба. В распоряжении Ирмы Игнатьевны был только маленький Павлик. В девять лет, когда Жорик играл во дворе в «чики» и «хали-хало», Павлик читал мифы Древней Греции, в тринадцать лет, когда Жорик подсматривал за одноклассницами в раздевалке спортзала, Павлик исполнял на пианино мелодию Манчини из кинофильма «Ромео и Джульета», в шестнадцать лет, когда Жорик выучил четыре гитарных аккорда, Павлик давал сравнительный анализ художественных школ Италии и Франции эпохи Ренессанса. Ирма Игнатьевна, помимо всего прочего, была еще и крайне парадоксальной натурой. После того, как она нечеловеческими усилиями взрастила у себя под крылом новоявленного титана Возрождения, она категорически отказалась выпускать его за Урал, в большой мир. Очевидно, считала большой мир слишком несовершенным для ее чада. Так как в Илимске, кроме политехнического техникума, других учебных заведений не было, а в политехническом техникуме основным, хотя и труднодостижимым, идеалом прекрасного считалась исправно работающая сантехника, Павлик поехал учиться в областной центр в театральный институт на режиссерский факультет, после окончания которого, по твердому настоянию Ирмы Игнатьевны, снова вернулся в Илимск. Он получил распределение в театральную студию «Родник» при Доме культуры Илимского нефтеперерабатывающего комбината. Обиходов, когда приезжал в Илимск, чтобы навестить своих родителей, изредка виделся с Павлом и даже как-то раз приходил в его студию. На премьеру. Естественно, Чехов. «Три сестры». Обиходов обратил внимание на то, что с годами Павел и сам становился похож на чеховского персонажа. Точнее, на всех чеховских персонажей сразу. Вечный студент, всесезонный дачник, уездный спаситель человечества, он вызывал к себе и вполне чеховские чувства, фирменный коктейль Антона Павловича — смесь жалости, зависти и любви. С жалостью все было понятно, достаточно взглянуть на мешковатую, похожую на мамину, кофту, которую носил маэстро, и актрису, игравшую Ольгу, старшую сестру — у нее были золотые зубы. Но вот откуда бралась эта странная зависть, спрашивал себя Обиходов? Может быть, оттого, что у Павла здесь, в его театрике и в его городке, была возможность сосредоточиться на чем-то одном, самом важном, то чего был начисто лишен Обиходов в своей сумасшедшей жизни? И, конечно же, Обиходов любил Павла. Просто любил. Как любят чеховских героев.

Три года назад Павел появился в Москве. Первое время он жил у Обиходова, и они часто разговаривали вечерами, иногда чуть ли не до самого утра. Павел, горячась и яростно жестикулируя, излагал Обиходову свои идеи, с которыми он приехал завоевывать столицу.

— Ты понимаешь, — говорил он, — современный театр в кризисе. Они утверждают, что показывают жизнь, как она есть. Они вытащили на сцену проституток, бандитов, наркоманов, нищих, сумасшедших, которые плюют, блюют, матерятся, занимаются сексом. И они говорят, смотрите, это наша жизнь! Да! Это наша жизнь. Возможно. Но это не театр, Жорж. Понимаешь? Это — не театр. Не нужно тащить так называемую жизнь в театр. Нужно нести театр в жизнь. Чтобы им пропиталось все вокруг. Все! Бывает тотальная война, тотальный футбол, а мы сделаем тотальный театр, где будут играть все, и зрители, и билетерши, и буфетчицы, и даже гаишник, который стоит на ближайшем перекрестке. Знаешь, о какой постановке я мечтаю? Я расскажу. Просто, чтоб тебе было понятно. Скажи, где в Москве самый красивый рассвет? С какого места можно его наблюдать?

— Понятия не имею, — признался Обиходов. — Может быть, с Поклонной горы. Хотя я не уверен.

5

Барсуков подъехал к закрытым воротам больницы. В хирургическом отделении на третьем этаже светились несколько окон. Он еще раз в уме посчитал дни. Все сходилось, Наташа должна была быть там. Барсуков достал телефон и набрал номер.

— Наташа, это я, — сказал он. — Нужно поговорить.

Она ответила не сразу. Молчание показалось Барсукову тягостно долгим.

— Я сейчас на дежурстве, — раздался, наконец, ее голос, не радостный и не раздраженный, просто усталый.

— Знаю, — сказал Барсуков. — Я стою у больницы. Можно мне подняться?