Недалеко от Люблина, в местечке Лашник, жили муж и жена – Хаим Носсен и Тойбеле. Их брак не был бесплодным, Тойбеле родила мужу сына и двух дочерей, но они умерли во младенчестве: первенец от коклюша, двое других от скарлатины и дифтерии. После детей у них не было, и ни молитвы, ни заклинанья, ни зелья – ничто не помогало. Как ни тяжело им было обоим, но по-разному они восприняли свои несчастья. Сломленный горем Хаим Носсен потерял интерес к жизни, больше не ел мяса, стал сторониться жены и ночи проводить на скамейке в молитвенном доме. А Тойбеле, унаследовавшая от родителей галантерейную лавку, продолжала приходить в нее, как это бывало раньше. Только теперь она просиживала здесь дни напролет: справа от нее лежала линейка, слева – ножницы, и женский молитвенник на идиш – перед ней.

Высокий и сухощавый, с темными глазами и окладистой бородой – Хаим Носсен и в лучшие свои времена был угрюм и замкнут. Тойбеле же, полнушка невысокого роста с голубыми глазами и круглым лицом, даже сейчас, когда ее наказал Всевышний, легко и покойно улыбалась; а ямочки, не желавшие исчезать на ее щеках, как и прежде подчеркивали ее по-житейски простую, не обманчивую миловидность. Не утратила она и свою домовитость: больше ей не для кого было готовить, но она по-прежнему разводила в печке огонь и готовила хотя бы для себя одной. И рукоделие не забросила: сегодня ее видели со спицами в руках, Тойбеле вязала носки, а на другой день уже начинала жилетку или бралась за вышивку. Сетовать на судьбу было не в природе Тойбеле.

Плохо ли, хорошо ли, но день сменялся днем, все оставалось по-прежнему, и стало казаться, что так будет всегда; пока однажды Хаим Носсен не положил в мешок талес и тфилин, смену белья, буханку хлеба и не вышел из дома. Любопытные соседи было поинтересовались, куда он направился, но только и услышали что: «Куда глаза глядят». Тойбеле узнала о происшедшем, когда Хаим Носсен уже пересек реку, и было слишком поздно попытаться его догнать. А когда обнаружилось, что он нанял повозку до Люблина, и был послан человек на поиски, то впоследствии никто уж не видел не только ее мужа, но и того человека. Так в тридцать три года она оказалась в незавидном положении брошенной жены.

Бог забрал у Тойбеле и детей, и мужа. Все, что у нее теперь оставалось, это были: дом, лавка и кое-какие пожитки; замуж она больше выйти не могла. Горожане искренне ее жалели, ведь была она женщиной доброй и скромной, а в делах своих честной. Каждый вопрошал: «Чем заслужила Тойбеле такие беды?» Но пути Господни неисповедимы.

У нее было несколько подруг среди замужних женщин, которых она знала с детства. В дневное время хозяйки заняты кастрюлями да котелками, но, разделавшись с повседневными заботами, они любили собраться у Тойбеле поболтать. Летними вечерами подруги устраивались на лавочке во дворе, сплетничали и рассказывали друг другу всякие небылицы.

Прошло немало времени с тех пор, как Алхонон стал вдовцом, а между тем свахи не теряли надежды его оженить. Но как бы то ни было, они предлагали невест из дурных семейств или же разведенных и вдов, поскольку помощник учителя не имеет достатка, а Алхонон сверх того прослыл за никуда не годного человека. Изобретая различные предлоги, он увертывался, как мог: одна невеста была уродлива, следующая неряшлива, ну а предлагали еще, так она имела длинный язык. Свахи недоумевали: «Как может он, зарабатывающий девять грошей в неделю, выбирать? Да и сколько можно оставаться одному?» Но к свадебному венцу никого не поведешь насильно.

В лохмотьях, с рыжей всклокоченной бородой и в помятой рубахе, высокий и тощий, с крупным прыгающим кадыком Алхонон слонялся по городу и все ждал, когда свадебный шут реб Зекеле наконец-то умрет, и он займет его место. Однако реб Зекеле не торопился: как и в молодости он был неистощим на остроты и веселил на свадьбах. Алхонон попытался открыть собственный хедер и преподавать, но отцы семейств не захотели отдать туда своих отпрысков. Он продолжал оставаться всего лишь помощником учителя: утром отводил мальчиков в хедер, а вечером приводил обратно домой. Днем он сидел во внутреннем дворике учителя реб Итхеле, выстругивал указки, вылепливал фигурки из глины или вырезал из бумаги украшения, которое потом использовались только раз в год, в Шавуот.

Недалеко от лавки Тойбеле был колодец, и Алхонон приходил сюда по много раз в день, чтобы набрать ведро воды или напиться. Он улучал момент и быстро окидывал Тойбеле взглядом, а она, видя, как он всякий раз проливал воду себе на бороду, жалела его: «Почему этот человек слоняется повсюду один одинешенек?» «Тойбеле, Тойбеле, если бы ты только знала!» – повторял про себя Алхонон.

Он жил в мансарде в доме полуслепой и тугой на ухо старухи-вдовы. Разведя детей по домам, помощник учителя торопливо произносил молитву и ложился спать, и старая карга по поводу и без повода не упускала случая поворчать, что он не ходит в синагогу как это подобает еврею. Вдобавок ей стало казаться, что в середине ночи Алхонон поднимается и куда-то уходит. Бедный помощник учителя поспешил уверить старуху, что такого быть не могло: ей все померещилось, мало ли что причудится ночью. Но нужно ли говорить, что от сплетен и домыслов в городишке это, разумеется, не спасло? Женщины, которые по вечерам собирались на лавочках, штопали носки и перемывали косточки, распустили слух, что Алхонон оборотень и после полуночи превращается в зверя. Слух рос, и уже другие божились, что помощник учителя сошелся с суккубом. «А если это не так, то с какой стати он остается холостяком?» – спрашивали они всякого, кто им вздумал перечить. Богатые люди перестали доверять ему своих детей. Теперь он сопровождал детей бедняков, и редко в какой день ему удавалось поесть горячей еды, не довольствуясь одними лишь сухими корками.

Алхонон сильно похудел и осунулся, но это не отразилось на присущей ему проворности, а когда он отмерял улицу гигантскими шагами своих длинных ног, то впору было забыть о печальном – так он бывал похож на циркача на ходулях. А еще казалось, что он не может утолить жажду, потому что слишком часто его видели у колодца. Только иной раз Алхонон поможет крестьянину или работнику напоить лошадь, а сам напиться воды – забудет. Однажды Тойбеле, невольно став причиной всему этому, заметила, как потрепан и выношен кафтан Алхонона, и позвала его в свою лавку. Он бросил на нее испуганный взгляд, побледнел, и все же последовал приглашению.