Вадима Ляхова с юных лет учили спасать людей, а не убивать, даже когда второе – предпочтительнее. Но в этот раз полноценного боя избежать не удалось, потому как «дача» Президента была атакована намного превосходящими ее защитников силами, и цель у наступавших была очень ясная и определенная – захват главы страны и уничтожение его сторонников. А вот этого Ляхов допустить уже никак не мог. Не вписывался в планы «Андреевского братства» государственный переворот и потеря Президента, ключевой фигуры операции «Мальтийский Крест» по объединению России из главной исторической последовательности и ее альтернативного аналога в одно мощное государство. Однако бой – не спектакль, очень часто он развивается по непредсказуемому сценарию или вообще без такового. И тут уже ключевыми моментами становятся мужество, опыт, взаимопомощь и, главное, вера в то, что ты сражаешься за правое дело. Команда Ляхова была в этом уверена…
Глава восемнадцатая
Фёст немного удивился быстрому возвращению Сильвии из Берендеевки – он предполагал, что Император сумеет задержать её там хотя бы на неделю. В способностях «госпожи Берестиной» стать за этот срок абсолютно незаменимой и непререкаемо авторитетной советницей и консультанткой в «альтернативной внешней политике» он не сомневался. Секонд, наоборот, к появлению рядом с Государем сильной (явно сильнее кардинала Ришелье) фаворитки относился слегка настороженно, согласно дворянско-феодальному менталитету, доставшемуся от предков и подогретому причастностью к «пересветам». На подсознательном почти что уровне. Налицо, как говорится, присутствовал
конфликт интересов
, свидетельствующий о том, что аналог всё ещё не осознал себя (только и единственно) членом «Братства». На него действовала та самая, описанная Азимовым и считавшаяся для «хроноагентов» большим недостатком, на грани профнепригодности, «одержимость временем»
[1]
.
Сам Фёст считал, что особой беды тут нет, иначе просто не бывает, если человек не законченный «безродный космополит», а Азимов это явление осуждал, поскольку сам был из таких же.
Не раз вставал перед Фёстом, тоже подверженным временами «интеллигентским рефлексиям», вопрос, лучше всего иллюстрируемый на примере почитаемого им Штирлица-Тихонова. А как у него обстояло с этой самой «одержимостью»? Всё ж таки ровно полжизни он пробыл немцем, нацистом, до штандартенфюрера дослужился. Что-то ведь «фашистское» ему за эти годы приходилось делать, и делать очень хорошо, и не в комиссии по сбору бытовых отходов, а в СД! Старательность ведь явно была и инициативность, и служебное рвение. Как без этого на службе? Так вот кого в нём больше было, не по книжке, а в жизни – покинувшего Советскую Россию в юном возрасте романтика-чекиста или всё же талантливого специалиста РСХА? Для сравнения – можно представить гуманиста-идеалиста, честным трудом заработавшего «старшего майора» ежовско-бериевского НКВД, сохранив при этом в чистоте свои «белые одежды»? Если только некие «высшие силы» или воля автора не позволят ему заниматься какой-нибудь вегетарианской, абсолютно бескровной работой, позволяющей одновременно быть причастным к государственным тайнам высшей степени секретности.
Такие мысли часто посещали Фёста, ибо ведь «реальная деятельность» занимала лишь несколько процентов его жизни после встречи с Шульгиным, остальное – пусть активная, но праздность.
Глава девятнадцатая
Встречавший группу гостей, а скорее – пленников «циркач» с погонами английского капитана начала ХХ века, не стыкующимися с архаичной формой, никак не представившийся, был, разумеется, таким же роботом, вышедшим из тех же «мастерских» Замка, что и биороботы «Валгаллы», хорошо и близко знакомые Сильвии и Басманову. Удолину, конечно, тоже.
Профессор, впрочем, хотя и привык пользоваться их услугами, относился к «механическим людям» негативно, воспринимая их как аналогов «големов» Бен-Бецалеля. По личному опыту знал, что добра от «голема» ждать не следует. Уж если заклинания самого правнука в пятой степени царя Соломона не всегда оказывались действенной мерой сдерживания тех лишённых намёка на подобие «души» глиняных существ, так чего можно ждать от сугубо механических изделий на «электронных схемах», понятие о которых Константин Васильевич имел самое смутное.
– Тебя, любезнейший, как звать-величать? – тоном барина-крепостника, обращающегося к незнакомому дворецкому соседа по имению, спросил Басманов, всем видом показывая, что хоть на капитанские, хоть на фельдмаршальские погоны самозванца ему плевать.
Марина посмотрела на своего вновь обретённого кумира с восхищением, остальные – с должной степенью уважения. Правильный тон взял господин полковник. Только пилоты и экипаж «Буревестника» восприняли это как должное. Все они родились, как говорил Бендер, «ещё до исторического материализма» и в чинопочитании толк знали.
Хорошо ещё, по стойке «смирно» не поставил этого нахала Михаил Фёдорович и не заставил рапортовать, как положено. А как это умеет делать Басманов (до сих пор отчего-то полковник), командир легендарных «рейнджеров Каховки», в югоросской армии знал самый зелёный прапорщик.
