Клокотало пламя костра. Вокруг двигались в бесноватой пляске тени темных фигур с изогнутыми клинками в руках. Быстро кружились их широкополые одеяния; все громче завывали их голоса, оглушая улюлюкающим пением. Чуть дальше сидели музыканты с инструментами на коленях. Перебирая пальцами струны, они извлекали ритмичные звуки и отстукивали ногами в такт музыке.

Перед костром тянулась вереница монгольских воинов – их поставили на колени, связали за спиной руки и обнажили грудь. Холодные и бесстрастные лица пленников были обращены в сторону ликующих победителей. Монгольский военачальник Курхаск получил сильные увечья во время битвы. Кровь запеклась на губах; правый глаз распух и закрылся. Хотя с монголом бывало и хуже. Курхаск восхищался мужеством соплеменников, на чьих лицах не было ни малейшего признака страха. Исполненный гордости за своих, монгол наблюдал за тем, как голосят и общаются со звездами темнокожие воины пустыни, размахивая кривыми саблями, обагренными кровью тех, кого он знал с давних пор и недавно еще видел живыми. Племя темнокожих воинов представлялось Курхаску таким необычным. Такими странными казались ему и головные уборы в виде полоски ткани, обернутой многочисленными кольцами вокруг головы, и похожие на платья просторные рубахи поверх широких штанов. Большинство темнокожих мужчин носили бороду – до того густую и пышную, что рот, скрытый в гуще черных волос, алел, будто кровоточащая рана. Эти люди в основном были выше и мускулистее даже самых высоких и крепких монгольских богатырей. От жителей пустынь далеко разило необыкновенными ароматами диковинных пряностей. Многие жевали какие-то темные корешки, то и дело сплевывая себе под ноги сгустки коричневых слюней. Стараясь не выдать презрения к темнокожим воинам, Курхаск молча наблюдал, как они доводят себя до безумства, дергаясь и крича в головокружительном танце.

Монгольский военачальник понуро опустил голову. Теперь он понимал, что действовал слишком самонадеянно. Двадцать человек, которых отправил вместе с ним Тэмуге, были всего лишь сезонными воинами и не имели должной подготовки. Защищая повозки с товарами, они действовали медленно и неумело и попали в плен. Вернувшись в мыслях на несколько месяцев назад, Курхаск понял, что порученная ему мирная миссия усыпила в нем бдительность. Оказавшись в краю высоких горных перевалов и приносящих скудные урожаи долин, монголы вели торговлю незатейливыми вещами с местными земледельцами, бедность которых поражала даже суровых монгольских воинов. Впрочем, дичь водилась в этих местах в изобилии, а однажды пришельцы изловили и поджарили на костре жирного оленя. Возможно, это и стало их роковой ошибкой. Крестьяне пытались предупредить Курхаска, показывая на горы, но он ничего не понял. И хотя монголы не ссорились с горными племенами, горцы напали. Под покровом ночи они внезапно вышли из тьмы и с дикими воплями, рубя кривыми саблями, налетели на спящих. Вспоминая кровавую резню, он зажмурил глаза. Только восемь мужчин остались в живых. Правда, Курхаску ничего не было известно о судьбе его старшего сына. Того отправили разведывать путь, и монгол надеялся, что юноша выжил и сможет доставить хану печальную весть. Лишь одна эта мысль теперь и утешала его обиду.

Горцы разграбили повозки, забрали серебро и нефрит. Глядя исподлобья, Курхаск заметил, что кое-кто из врагов даже облачился в монгольские дээлы, забрызганные темной спекшейся кровью.