Америка (Пропавший без вести)

Кафка Франц

Знаменитый австрийский писатель Франц Кафка, автор культовых романов «Замок» и «Процесс», является признанным новатором в прозе XX столетия. В романе «Америка» Кафка впервые использует свой коронный литературный прием: изображение действительности без какого-либо авторского комментария, через сознание персонажа.

Глава первая

КОЧЕГАР

Когда шестнадцатилетний Карл Россман, отправленный опечаленными родителями в Америку из-за того, что некая служанка соблазнила юношу и родила от него ребенка, медленно вплывал на корабле в нью-йоркскую гавань, статуя Свободы, которую он завидел еще издали, внезапно предстала перед ним как бы залитая ярким солнцем. Ее рука с мечом была по-прежнему поднята, фигуру ее овевал вольный ветер.

– Какая высокая! – сказал он себе, меж тем как все более густой поток носильщиков, тянувшийся мимо, мало-помалу, хотя он вовсе не думал пока выходить, вынес его к самому борту.

Молодой человек, с которым Карл немного познакомился во время плавания, сказал ему мимоходом:

– Ну, вы все еще не решаетесь сойти?

– Я готов, – сказал Карл, улыбнувшись ему, и с вызовом, так как был сильным парнем, вскинул на плечо свой чемодан. Но, взглянув на своего знакомого, который, помахивая тростью, уже смешался с толпой других пассажиров, он растерялся, вспомнив, что забыл в каюте свой зонт. Он попросил знакомого, пожалуй, не слишком осчастливленного этим, оказать ему любезность и присмотреть за его чемоданом, огляделся, чтобы сориентироваться при возвращении, и поспешил прочь. Внизу, к своему сожалению, Карл обнаружил, что проход, который очень сократил бы его путь, впервые оказался закрыт, что, по-видимому, было связано с полной высадкой пассажиров, и был вынужден разыскивать трапы, снова и снова следовавшие друг за другом, проходить то и дело заворачивающими коридорами, мимо пустых кают с одинокими письменными столами, – до тех пор, пока на самом деле, так как проходил этим путем раз или два и всегда в большой компании, окончательно и бесповоротно не заблудился. В растерянности, не видя кругом ни души, а только слыша над собою беспрерывно текущий тысяченогий людской поток и улавливая далекий отзвук уже остановленных машин, он, не раздумывая, принялся стучать в первую попавшуюся маленькую дверь, у которой остановился в своих блужданиях.

Глава вторая

ДЯДЯ

В доме дяди Карл быстро привык к своему новому положению. Да и дядя шел ему навстречу в любой мелочи, и Карлу ни разу не представилось случая получить тот печальный опыт, который на первых порах так отравляет многим жизнь на чужбине.

Комната Карла располагалась на шестом этаже здания, пять нижних этажей которого плюс трехэтажное подземелье занимало дядино предприятие. Свет, заливавший его комнату через два окна и балконную дверь, снова и снова изумлял Карла, когда по утрам он выходил из своей маленькой спальни. Где бы ему пришлось обитать, ступи он на землю этой страны ничтожным бедным иммигрантом? Да, по всей вероятности, – дядя, хорошо знакомый с законами об иммиграции, был в этом уверен почти на сто процентов, – Карла вообще не впустили бы в Соединенные Штаты, а отправили бы домой, не заботясь о том, что родины у него больше нет. Ведь на сочувствие здесь рассчитывать нечего, и все, что Карл читал по этому поводу об Америке, вполне соответствовало истине; пожалуй, только счастливцам выпадает здесь наслаждаться счастьем в окружении столь же беспечных собратьев.

Узкий балкон протянулся во всю длину комнаты. Но то, что в родном городе Карла оказалось бы, вероятно, самым высоким наблюдательным пунктом, здесь давало возможность обозревать одну только улицу – прямая, зажатая между двумя рядами точно срезанных по линейке зданий, она как бы убегала вдаль, где из густой дымки выступала громада кафедрального собора. Утром, вечером и в часы ночных сновидений на этой улице не прекращалось оживленное движение, представавшее сверху в виде клокочущей мешанины сплюснутых человеческих фигурок и крыш всевозможных экипажей, над которой висела еще и безумная, многообразная мешанина грохота, пыли и вони, и все это было залито и пронизано резким светом, который шел буквально отовсюду, рассеивался и возвращался снова, – одурелому глазу он казался настолько материальным, будто над улицей каждую секунду вновь и вновь изо всех сил раскалывали накрывающее ее стекло.

Предусмотрительный, каким был он во всем, дядя посоветовал Карлу пока ничего не затевать. Присматриваться, изучать – пожалуйста, но не увлекаться. Ведь первые дни европейца в Америке – как новое рождение, и хотя кое-кто – Карлу полезно это знать, чтобы не пугаться без нужды, – обживается здесь быстрее, чем если бы перешел из мира потустороннего в мир человеческий, необходимо все же учитывать, что первое суждение всегда неосновательно, и не стоит допускать, чтобы оно было помехой всем последующим суждениям, которыми желательно руководствоваться в своей здешней жизни. Дядя сам знавал иммигрантов, которые, например, вместо того чтобы придерживаться этих добрых правил, целыми днями простаивали на балконе и таращились вниз на улицу, как бараны на новые ворота. Поневоле собьешься с толку! Такое праздное уединение, когда любуются на преисполненный трудов день Нью-Йорка, позволительно туристам, и – вероятно, хотя и небезоговорочно – им можно его рекомендовать; для того же, кто останется здесь, это – погибель, в данном случае слово вполне уместное, даже если это и преувеличение. И в самом деле, досада кривила лицо дяди, если, навещая племянника – а он делал это раз в день, причем в разное время, – он заставал Карла на балконе. Юноша вскоре заметил это и потому, по мере возможности, отказывался от удовольствия постоять там.

К тому же это была не единственная его радость. В комнате у него стоял превосходный американский письменный стол – именно о таком долгие годы мечтал его отец и пытался на различных аукционах купить что-либо подобное по доступной цене, но при его скромных доходах это ему так и не удалось. Само собой, стол этот был не сравним с теми якобы американскими столами, которые попадаются на европейских аукционах. В верхней его части была чуть не сотня ящичков всевозможного размера, и сам президент Соединенных Штатов нашел бы тут надлежащее место для каждого официального документа; кроме того, сбоку имелся регулятор, и при необходимости и желании поворотом рукоятки возможны были различные перестановки и переустройства отделений. Тонкие боковые стенки медленно опускались, образуя донышко или крышку нового отсека; с каждым поворотом рукоятки вид бюро совершенно изменялся, медленно или невообразимо скоро – смотря как двигаешь рукоятку. Это было новейшее изобретение, но оно весьма живо напомнило Карлу вертеп, который на родине показывали удивленным детям во время рождественских базаров, и тепло закутанный Карл тоже частенько стоял перед ним, наблюдая, как старик вертепщик вращает рукоятку игрушки и на крохотной сцене появляются три волхва, загорается звезда и скромно течет жизнь в священном хлеву. И всегда ему казалось, что мать, стоявшая позади, не слишком внимательно наблюдает за этими событиями; он тянул ее к себе и громкими возгласами привлекал ее внимание ко всяким малоприметным деталям, например к зайчишке, который в траве на переднем плане то вставал на задние лапки, то снова пускался наутек; в конце концов мать зажимала ему рот и впадала в прежнюю рассеянность. Конечно, стол был сделан не ради таких воспоминаний, но в истории его изобретения, вероятно, присутствовало что-то смутно похожее на воспоминания Карла. Дяде в отличие от Карла этот стол ничуть не нравился, он просто хотел купить племяннику порядочный письменный стол, а все они были теперь снабжены таким новшеством; мало того, хитрую эту штуковину можно было без больших затрат приспособить и к столу устаревшей конструкции. Так или иначе дядя не преминул посоветовать Карлу пользоваться регулятором как можно реже; дабы усилить действенность совета, дядя заявил, что механизм крайне чувствителен, легко ломается, а починка его стоит дорого. Нетрудно было догадаться, что подобные замечания – всего лишь уловки, хотя, с другой стороны, следовало отметить, что регулятор очень легко было заблокировать, чего дядя, однако, не сделал.