Я всегда вела до противного безупречную жизнь. До того, как бросить мужа и сбежать в Голливуд, я почти никогда не совершала ошибок. Ну, может, и совершала, но не такие, чтобы все о них узнали. И когда ни с того ни с сего все расползлось, словно лист мокрой бумаги, я не могла избавиться от подлой мысли – давно пора. В такой чистенькой жизни есть что-то противоестественное.

Разумеется, я не просто так вскочила с утра и удрала из страны, оставив своего дурачка-супруга недоумевать, что это за конверт у него на подушке. Из моих уст это звучит намного более волнующе, чем было на самом деле. Это странно, ведь я не имею наклонности к сгущению красок. Я не имею наклонности даже к употреблению таких громких слов, как «наклонность», если уж на то пошло. Но с тех пор, как мы занялись разведением кроликов… Нет, даже до этого… Отношения с Гарвом разладились и стали просто ужасными. А потом мы пережили парочку «неудач». Мы это так называем. Но вместо того, чтобы укрепить наш брак, как это, по-моему, всегда случается с более удачливыми неудачниками, рассказами о которых пестрят женские журналы моей матушки, наши «неудачи» сделали именно то, что было заявлено в названии. Они превратили наш брак в неудачный. Вклинились между мной и Гарвом и охладили наши чувства друг к другу. Хотя Гарв ничего никогда не говорил мне, я знаю, он винил меня.

Это нормально. Я тоже себя винила.

Вообще-то его зовут Пол Гарвен. Но мы познакомились, будучи подростками, в том возрасте, когда никто никого не зовет полным именем. Наши сверстники именовались, например, Мико, Новичок, Техснаб, Глупыш. Гарва я всегда знала как Гарва, а Полом я зову его, лишь когда он меня бесит.

Точно так же и с моим полным именем Маргарет. Гарв предпочитает Мэгги, кроме тех случаев, когда я беру его машину, а возвращаю с царапиной на боку из-за того, что зацепила ограждение на многоэтажной парковке. Это происходит чаще, чем вы можете себе представить.

До конца вечера мы не обменялись ни словом. Может, мне стоило поорать всласть – кто она, сколько времени ты мне изменяешь? Но даже в лучшие времена я не прибегала к крику. Как бы то ни было, в свете последних событий у меня не осталось сил бороться.

Ах, если бы я была как мои сестры, которые умеют выразить свое горе. Они – эксперты по хлопанью дверьми, швырянию телефонной трубки, бросанию всяких предметов об стену и визгу. Вся планета должна быть в курсе их гнева и разочарования из-за того, что их предал мужчина или шоколадный мусс испарился из холодильника. Но я родилась без этого гена Примадонны. Когда я чувствую опустошение, то держу это в себе, постоянно думаю над произошедшим в поисках смысла. Моя печаль подобна вросшему волосу, она все дальше и дальше проникает в меня. При этом обязательно происходит вот что: боль моей души проявляется в мокрой, шелушащейся экземе на правой руке. Это своего рода точный барометр моего эмоционального состояния. В ту ночь рука болела и зудела так сильно, что я расчесала ее до крови.

Я пошла спать раньше Гарва. Что удивительно – мне удалось на самом деле заснуть. Может, из-за шока? В какой-то момент я проснулась и лежала, вглядываясь в темноту. Было, наверное, где-то четыре утра. Самое мрачное время. Именно в этот час умирают больные. А кто-то мучается от того, что сердце раскололось пополам. Во рту песок. Челюсть болит. Значит, снова скрежетала зубами. То-то у меня так ноют зубы мудрости. Это их отчаянная попытка воззвать к помощи перед тем, как я провалюсь в пустоту.

Потом я сморщилась, вспомнив это кошмарное разоблачение. Неужели у Гарва и впрямь что-то было с этой Любительницей Трюфелей?

Мне было мучительно больно, но пришлось признать, что, наверное, было. Факты были налицо. Я попыталась посмотреть на ситуацию со стороны и пришла к выводу, что было не «наверное», «наверняка». Но ведь на свою жизнь всегда смотришь иначе?