Один какой-нибудь пустячный гвоздик может подорвать основы царствования — таков вкратце смысл катехизиса. Все в нашей жизни в конце концов можно свести к этому принципу — так или почти так думала в свое время Роберта Андерсон. То же самое можно сказать про случайность… но можно сказать и про судьбу. Судьба буквально подставила Андерсон ножку, и это произошло в маленьком городишке Хейвене, штат Мэн, 21 июня 1988 года. Андерсон споткнулась, и в этом корень всех проблем; остальные события — не более чем история.

Тот памятный полдень, как и многие предыдущие, Андерсон встретила с Питером, престарелой собакой редкой породы бигль, ослепшей к этому времени на один глаз. Питера в 1976 году подарил ей Джим Гарднер. За год до этого Андерсон окончила колледж и успела почти два месяца прожить в Хейвене в усадьбе своего дяди. Только после того как Гард подарил ей собаку, она поняла, насколько одинока была до сих пор. Сперва Питер был щенком, как и любой пес, и Андерсон иногда с трудом верилось, что сейчас он глубокий старик — по человечьим меркам ему стукнуло по меньшей мере восемьдесят четыре года. Жизнь пса клонилась к закату, да и его хозяйки тоже. 1976 год давно миновал. Когда вам двадцать пять, вы можете позволить себе думать, что старость никогда не подкрадется к вам. Но вдруг, проснувшись однажды утром, вы обнаружите, что вашей собаке восемьдесят четыре года, а вам самой — тридцать семь, и это, конечно же, застает вас врасплох.

Андерсон как раз намеревалась выбрать подходящее местечко, чтобы при случае нарубить дров. У нее уже было полторы вязанки, но опыт подсказывал, что на зиму их нужно как минимум три. Она сожгла немало дров с тех славных пор, когда юный Питер любил пробовать их крепость на зуб, но деревьев вокруг совсем не поубавилось. Имение (так спустя тринадцать лет со дня смерти его бывшего владельца Френка Гаррика назвали это место горожане) не казалось особенно обширным, но большая его часть поросла густым лесом, в зарослях которого вполне можно было заблудиться.

На самом деле Андерсон вовсе не требовалось искать какого-нибудь специального местечка для вырубки. Просто день выдался солнечным и теплым, что всегда особенно приятно после затяжных весенних дождей, а в саду благодаря все тем же дождям царила непролазная грязь; да и время приступать к новой книге еще не пришло. Поэтому она убрала печатную машинку и отправилась в маленькое путешествие, прихватив с собой одряхлевшего одноглазого Питера.

Позади фермы тянулась старая разбитая дорога, и наша героиня прошла по ней почти милю, прежде чем свернуть влево. В руках она несла сверток (бутерброд и книгу для себя, собачью галету для Питера, а также моток оранжевой тесьмы, которой она намеревалась обвязать те деревья, которым в сентябре предстоит быть срубленными) и флягу. В кармане у нее лежал компас. Ей всего однажды пришлось заблудиться в поместье, однако этого хватило, чтобы приучить ее к осторожности. Андерсон провела тогда ужасную ночь в лесу, взбешенная самой мыслью о том, что умудрилась заблудиться в собственных владениях, и уверенная в надвигающейся смерти, поскольку одному Джиму было известно, где она может находиться, а на его внезапный приезд рассчитывать не приходилось. Наутро Питер вывел ее к ручью, а ручей привел их к дому. Она заблудилась всего в двух милях от своего обиталища! Сейчас-то, конечно, она ориентировалась в лесу достаточно хорошо, чтобы найти обратную дорогу, но, выходя из дому, всегда брала с собой компас.

Три следующих дня непрестанно лил дождь. Андерсон бесцельно бродила вокруг дома, прогулялась с Питером в поселок за несрочными покупками, выпила пинту пива, а также успела переслушать почти все свои старые пластинки. Изнывая от скуки, она на третий день расчехлила пишущую машинку, думая, что, возможно, начнет новую книгу. Замысел этой книги возник в ее голове давно, но она до сих пор не «созрела» для того, чтобы приступить к работе. Может быть, вид машинки хоть немного подстегнет ее!

Питеру тоже было скучно, и он развлекался тем, что частенько скреб лапой дверь, чтобы его выпустили во двор, но тут же возвращался обратно. Через полчаса церемония повторялась.

Барометр падает, — думала Андерсон. — Все дело в этом. Поэтому мы оба скучаем.

Она села за машинку, пытаясь настроиться на книгу. Бесполезно! Ее пальцы бессмысленно стучали по клавишам, заполняя чистый лист фантастическим набором букв, цифр и знаков препинания. Она выдернула испорченный лист, в раздражении скомкала его и отшвырнула прочь.

Едва позавтракав, она позвонила в университет, на факультет английской литературы. Джим там уже не преподавал восемь лет, но на факультете у него оставалось много друзей, и они знали, где его можно найти.

Ей уже приходило в голову, что с Питером происходит что-то странное, но до сих пор она не могла сказать определенно, что именно. Когда Андерсон проснулась на следующее утро (вопреки ожиданиям, в девять часов, как обычно), она почти сразу же увидела это.

Она накладывала еду в его миску. Как обычно, Питер сразу пришел на знакомый звук и с жадностью накинулся на завтрак. Вылизав миску дочиста, он вильнул хвостом. Андерсон смотрела на собаку, не видя ее, а в голове у нее вновь звучал голос покойного дедушки, предупреждающего ее об опасности.

Миллионы живущих в этой стране одиноких людей при встрече с подобной опасностью бросились бы наутек, — думала Андерсон. — А сколько таких людей во всем мире? Но разве это опасность? Особенно в сравнении с раком?

Ноги ее внезапно подкосились, как будто из них вытекли все силы. Она ощупью добралась до кухонной табуретки и почти упала на нее, глядя на морду собаки.

Катаракта, закрывавшая весь левый глаз Питера, наполовину исчезла.

Когда Андерсон наконец проснулась, было почти десять часов утра. Во всем доме горел свет: когда гроза окончилась, подстанция вновь включила подачу электроэнергии. Андерсон в одних носках обошла все комнаты, щелкая выключателями, после чего выглянула в окно. Питер гулял на лужайке. Женщина подозвала его и пытливо заглянула в глаза. Ей вспомнился весь ужас прошедшей ночи, но он отступил перед светом летнего солнечного утра. Любой мог бы испугаться, увидев такое в темноте, когда на улице бушует гроза.

Интересно, что бы сказал Этеридж?

Нет, новый ветеринар ей явно не нравился. Он не шел ни в какое сравнение со старым доком Даггеттом. Он утверждает, что катаракта имеет необратимый характер!

Катаракта, излучающая зеленый свет… как бы ему это понравилось?

Поставив перед Питером миску, Андерсон остановилась, ожидая, пока в колонке нагреется вода. Черт, с каждым разом приходится ждать все дольше и дольше! Колонка совсем износилась. Андерсон уже давно намеревалась ее заменить, но останавливалась перед необходимостью встречаться при этом с неприятным человечком по имени Делберт Чайлз, местным заготовщиком, который раздевает Андерсон взглядом и пристает с дурацкими расспросами, пишет ли она «свою очередную книжонку». Чайлз любит рассуждать на тему о том, каким прекрасным писателем мог бы стать он сам, если бы не его «непоседливая натура». В последний раз она прибегала к его услугам позапрошлой зимой, когда колонка вдруг перестала работать. Исправив неполадки, он пригласил Андерсон «прошвырнуться вечерком». Андерсон вежливо отказалась, и Чайлз с важным видом изрек: «Вы даже не знаете, как много теряете». Потеряю больше, если соглашусь, — чуть не слетело с ее языка, но вслух она не сказала ничего: как бы он ни был противен ей, все же приходится иногда прибегать к его помощи.

В то время как Бобби Андерсон проделывала свои штучки с компасом и размышляла о всякой всячине, Джим Гарднер занимался единственным делом, на которое был сейчас способен. Происходило это в Бостоне на традиционных поэтических чтениях, которые прошли вполне нормально. Двадцать шестого июня был выходной. И именно в этот день Гарднер споткнулся, хотя то, что произошло, к несчастью, не очень соответствовало привычному значению слова споткнулся. Это ничем не походило на ситуацию, когда спотыкаешься ногой о камень на прогулке. Это было настоящее падение, напоминающее долгий полет с лестницы. С лестницы? Да он почти что скатился с лица земли!

Падение началось в его гостиничном номере. Закончиться ему было суждено на пляже в Аркадии, штат Нью-Хэмпшир, спустя восемь дней.

Бобби хотелось продолжать раскопки (хотя она не могла не видеть, что вокруг творятся странные вещи — взять, например, катаракту ее бигля). Гард, проснувшись утром двадцать шестого июня, больше всего на свете хотел выпить.

Он знал, что на свете нет термина «чуть-чуть алкоголик». Ты либо закладываешь за галстук, либо нет. В последнее время он не выпивал, и это было хорошо, но иногда с ним случались долгие периоды запоя. Бывало, целые месяцы. Однажды, в один из таких периодов, он попал на студенческий митинг и, прорвавшись на трибуну, сообщил ошеломленной аудитории:

— Привет, меня зовут Джим, и я алкоголик.

До того как стать Хейвеном, город сменил четыре разных названия.

Он возник в 1816 году и был зафиксирован в различных муниципальных документах как Плантация Монтвилль. Им владел тогда человек по имени Хьюго Крейн, который участвовал в Гражданской войне и носил чин лейтенанта.

Владения Хьюго составляли двадцать две тысячи акров. Плантация Монтвилль стала сто девяносто третьим городом провинции Мэн в Массачусетсе, всего в двадцати милях от городка протекала река Дерри, впадающая в море, и земли здесь хорошо плодоносили.

Покупка обошлась Хьюго в тысячу восемьсот фунтов.

Хотя в те дни фунт, конечно же, стоил гораздо дороже.

Ребекка Б.Паульсон была замужем за Джо Паульсоном, одним из трех хейвенских почтальонов. Джо обманывал свою жену. Бекки Паульсон знала это. Она узнала это три дня назад. Иисус сказал ей это. В последние три дня Иисус рассказал ей множество ужасных вещей, из-за чего она потеряла аппетит и совсем перестала спать… но как это было захватывающе! Она просто не могла наслушаться Его, насмотреться на Него…

Иисус стоял на телевизоре в доме Паульсонов. Он находился там уже шесть лет. Изображение Его подарила сестра Бекки, Карина, живущая в Портсмуте. Джо попытался что-то сострить по поводу такого странного подарка, но Бекки быстро заставила его заткнуться.

Джо не раз пытался переставить картинку, но Иисус неизменно оказывался на прежнем месте. Джо пытался мотивировать свое желание тем, что его партнеры по покеру, приходящие к нему играть по четвергам, недовольны: никому не нравится, если кто-то, пусть даже сам Иисус Христос, подсматривает в твои карты.

— Карты — дьявольская утеха, вот поэтому им и неуютно, — отрезала Бекки.

Джо, прекрасный игрок в покер, счел разумным оставить без внимания этот выпад, просто на время прихода друзей в дом он стал отворачивать Иисуса лицом к стене, а потом вновь поворачивать обратно.

Карьера Хиллмена Брауна как самодеятельного фокусника достигла своего апогея 17 июля, в воскресенье, ровно за неделю до того, как городской зал Хейвена взлетел на воздух. Успех необычайно поразил и самого Хиллмена Брауна. Ну, да ему ведь было только десять лет.

Его имя выбрала мать, Хиллмен была ее девичья фамилия. Муж не возражал против этого выбора. Уже через неделю после рождения все называли малыша Хилли.

Хилли рос нервным, впечатлительным ребенком. Его нужно было постоянно укачивать в коляске, пока он был младенцем, да и потом, позже, взрослых неизменно поражала его любовь к комфорту.

Впрочем, много других странностей встречалось в его поведении.

Когда ему исполнилось восемь лет — спустя два года после рождения брата Давида — он принес из школы домой записку, приглашавшую родителей посетить родительское собрание. Брауны шли на собрание не без внутреннего трепета, зная, что незадолго до этого у школьников выявляли коэффициент интеллектуальности — Ай Кью, и они боялись, что у сына он ниже нормы.

Вечером двадцать четвертого июля, через неделю после исчезновения Давида Брауна, Трупер Бентон Роудс выезжал из Хейвена около восьми часов вечера на полицейской машине. Рядом с ним сидел Питер Габбонс, известный друзьям-офицерам как Джинглс. Сгущались сумерки. Не метафорические сумерки, а вполне реальные. Бент Роудс вел машину, а перед глазами его все стояла только что увиденная картина: множество лежащих вперемешку оторванных рук и ног, хотя от отлично знал, кому они принадлежат.

Прекрати думать об этом, — приказал он себе.

Хорошо, согласился его мозг, но думать не прекратил.

— Попытайся все же связаться по рации с Троей, — попросил Бент напарника.

Джинглс нажал на кнопку и попытался вызвать участок, но, кроме легкого потрескивания, ничего не было слышно.

Руфи Арлене Меррил Мак-Косленд исполнилось пятьдесят, но она выглядела лет на десять, а в хороший день и на пятнадцать моложе. Каждый в Хейвене сказал бы, что она была самым лучшим констеблем за все время существования города. Наверное потому, что ее муж командовал городской гвардией. А может, просто потому, что Руфь была Руфью. Так или иначе, Хейвену повезло, что она жила там. Она была строга, но справедлива. Она умела держать себя в руках. И она была совершенно бесстрашной.

Руфь родилась и выросла в Хейвене; она была правнучкой преподобного мистера Дональда Хартли, которому так не нравилось, что город переименовали. В 1955 году она окончила исторический факультет Мэнского университета, став третьей женщиной, обучавшейся на этом факультете за все время его существования, и сразу же после этого вышла замуж за Ральфа Мак-Косленда, закончившего факультет права. Это был высокий, сильный и по-настоящему хороший человек. Он мечтал командовать городской гвардией, потому что до этого ею командовал его отец. Руфь и Ральф любили друг друга.

Она легла в супружескую постель девственницей. Ее немного беспокоило это, но он был нежен, и она не ощутила почти никакого дискомфорта.

Они жили в огромном доме в старовикторианском стиле, состоящем из множества огромных комнат, образующих анфилады. Материально их брак был прекрасно обеспечен любящими родителями Руфи и Ральфа, и, казалось, не было никаких проблем для беспокойства.

Ральф ходил на службу, а Руфь некоторое время наслаждалась созданием семейного гнездышка, а потом увлеклась общественной деятельностью. Она упорядочила фонды местной библиотеки, активно участвовала в самых разных комитетах и фондах и даже возглавила хейвенское общество защиты животных.