Как известно любому уважающему себя человеку, детективные истории начинаются с преступления. Увы, я не буду оригинален, сказав, что эта история тоже началась именно с него. Но в отличие от книжных и киношных вариантов я не летел в машине с громко ревущей сиреной на место происшествия и за мной не следовала кавалькада из черных «Волг», да и кучи признающих свои ошибки высоких начальников тоже не было. И не вглядывался я опытным взглядом в подозрительных прохожих. Я спокойно ехал в трамвайчике, зажатый со всех сторон исключительно неподозрительными гражданами, и двумя руками я держался за поручни, а в зубах сжимал папку с чистыми листами.

И вероятнее всего, узнав, что случилось, я не кинусь по следу коварного преступника, не буду собирать брошенные окурки и спички и в лучах косо падающего света не буду высматривать отпечатки пальцев. Я просто разведу руками, ругнусь про себя матом и уйду, оставив потерпевшего наедине со своими горестями.

Всего два часа назад я тихо сидел в своем кабинете, дежурил по отделению и, закинув ноги на стол, слушал на изъятом магнитофоне «Даер стрейтс» и надеялся в душе, что сегодняшний вечер пройдет без приключений. Поэтому, когда мне позвонил дежурный и приятным голосом сообщил, что на территории кража, я искренне огорчился. Я дослушал хрипловатый голос Марка Нопфлера, попил кофе и поехал в адрес, правильно рассудив, что спешить некуда – потерпевший не убежит, а похищенное добро уже где-нибудь на Московском вокзале, а может, и еще дальше.

Как вы, наверно, уже догадались, я работал опером или, если официально, оперуполномоченным уголовного розыска в одном из наших многочисленных отделений милиции. В милицию я попал, не доучившись немного в медицинском институте, отчисленный с пятого курса за хроническую неуспеваемость. Не то, чтобы я был круглым дураком или лентяем, просто выбранная моими родителями профессия не приносила моей ранимой душе морального удовлетворения, тем более, что учился я на инфекционном отделении. Поняв, что нового Боткина из меня никак не получится, я махнул на медицину рукой и принялся искать средства для обеспечения себя хлебом насущным. Перепробовав кучу профессий, начиная с гардеробщика и кончая продавцом овощей, я в один прекрасный момент пришел в районное управление внутренних дел, где с радостью был принят местным кадровиком. Из-за хронической нехватки кадров, спустя пару месяцев я был поставлен на должность опера, прошел какие-то курсы, где ничему не научился, и вот уже как пять лет честно отдаю знания свои и силы на охрану общественного порядка города Санкт-Петербурга.

Сойдя с трамвая и обмахиваясь веточкой от назойливых мух, я не спеша дошел до дома-корабля, где и жил тот самый обворованный гражданин. Отыскав нужный подъезд, я вошел, поднялся на лифте на восьмой этаж и, тщательно осмотрев дверь квартиры потерпевшего, нажал на звонок. Дверь, как ни странно, была абсолютно цела. В голове промелькнула последняя надежда, что, может быть, кто-то пошутил и я сейчас спокойно вернусь в отделение, но все надежды рухнули, когда открылась дверь и на пороге возник хозяин. По выражению его лица я сразу понял, что попал именно туда, куда надо, и никто, к сожалению, шутить не собирался.

Как говорит народная мудрость, когда у человека есть выбор, он начинает метаться. Поэтому, сидя на другой день в своем кабинетике, я тер рукой подбородок и листал записанное накануне объяснение. На нем уже стоял грозный штамп дежурного, напоминая мне, что в течение трех дней – в исключительных случаях, десяти – я должен либо отказать в возбуждении уголовного дела, если к тому имелись основания, либо направить в следственный отдел для возбуждения уголовного дела, в перспективе, «глухаря». За глухари долбали, но оснований для отказа пока тоже не было. Так как в моей практике абсолютно все случаи были исключительными, то я справедливо решил, что материал может и полежать у меня десять суток. Как говорит уже милицейская мудрость, материал должен вылежаться. А за десять суток что угодно может случиться – и аппаратура найтись может, и Борзых умереть. Да мало ли что еще.

Да, так вот, о выборе и метаниях. Начинать-то с чего-то все-таки необходимо. Над этим я сейчас и раздумывал. Можно прямо с Кати-Катерины, но судя по ситуации, она женщина с головой и за рубль-двадцать ее не купить. Если она даже и явится ко мне по вызову, в чем я глубоко сомневался, то на мой вопрос, не имеет ли она отношения к таинственному исчезновению видиков из квартиры ее бывшего любовника, в лучшем случае сделает невинное личико, а в худшем может и послать в одно интересное место. Я туда, конечно, не пойду, но и противопоставить какой-либо весомый аргумент в защиту своей версии тоже не смогу. Вывод – не фиг ее пока трогать. Пока. Пока не накопаю на нее чего-нибудь любопытного. И это любопытное должно быть таким, чтобы с лихвой перевесило ее нынешний грешок. Короче, найти надо крюк, на который ее можно будет подвесить.

Значит, надо начать со знакомых, как нам советует наука криминалистика. Вообще, интересная наука. Вот, например, исключительно полезная рекомендация из учебника по этой науке: «Одним из первых мероприятий по раскрытию преступления является ориентирование общественности и подсобных сил.» Вот так. Честно говоря, отработав уже пять лет, я так и не понял, каким образом надо ориентировать общественность. Может, выйти на улицу перед отделением и заорать: «Товарищи, я ориентирую вас по поводу сегодняшней квартирной кражи»? Или повесить плакат и гулять по Невскому? А что такое подсобные силы, я вообще не представляю. Это слово у меня ассоциируется с подсобным хозяйством, то есть с лопатами, граблями, клубникой и морковкой.

Но я опять отвлекся. Итак, сначала позвоним Харитонову, а потом Гале.

Я набрал по очереди номера обоих, к счастью, оказались дома, и я договорился о встрече. Естественно, у себя. Когда я пришел на службу, то сам бегал по адресам, но сейчас уже ноги истаптывать не хотелось и я вызывал всех к себе. Каби-нетик у меня был достаточно уютный, по площади два квадратных метра с небольшим окошечком, выходящим на помойку, и вечно протекающей стеной, изъеденной грибком. В моем приемном покое размещался стол, стул, сейф и раскладушка в собранном виде. А больше мне, собственно, и ничего не нужно было. Роскошь засасывает. Одну из стен украшал потрет Сталлоне в образе Рэмбо, а другую – портрет Ельцина в образе президента. Вызывать сюда я никого не стеснялся, здесь побывали и главные режиссеры известных театров, и достаточные количества пьяниц с подворотен. Это был мой кабинет, и я любил его, как свою вторую квартиру.