Корона становилась тяжелее с каждым годом. Когда преподобный Бодхидхарма Маханаяке Тхеро скрепя сердце возложил корону ему на голову, принц Калидаса удивился, что она так легка. Теперь, 20 лет спустя, царь Калидаса с радостью обходился без инкрустированного бриллиантами золотого обруча, если позволял этикет.

Но посланцы из чужих стран редко испрашивали у него аудиенцию на грозных высотах Яккагалы. Многие из тех, кто совершал сюда путешествие, поворачивали назад перед последним участком Пути, идущим прямо сквозь пасть припавшего к земле льва, который, казалось, вот-вот прыгнет со склона горы. Настанет день, когда и он, Калидаса, будет слишком немощен, чтобы добраться до собственного дворца. Но вряд ли он доживет до этого: многочисленные враги избавят его от унизительной старости.

Враги эти уже собирались вокруг. Калидаса посмотрел на север, словно мог увидеть там армии своего сводного брата Малгары, возвращавшегося на родину, чтобы заявить права на запятнанный кровью трон Тапробани. Но эта угроза была еще далеко, за морями. Гораздо более терпеливый и коварный враг таился рядом, на юге. Идеальный конус священной горы Шри Канды, возвышавшийся над центральной долиной, с незапамятных времен вселял благоговейный страх в сердца всех, кто его видел. Калидаса никогда не забывал о его безмолвном присутствии и той силе, которая стояла за ним.

А ведь у Маханаяке Тхеро не было ни армий, ни боевых слонов. Верховный Жрец был всего лишь старик в оранжевой тоге… непостижимым образом влиявший на судьбы царей.

В прозрачном утреннем воздухе Калидаса ясно видел храм на вершине Шри Канды, уменьшенный расстоянием до размеров наконечника белой стрелы. Отсюда до храма всего три дня пути: первый — по царский тропе через леса и рисовые поля, и еще два — в гору по каменной лестнице. Но Калидасе никогда туда не подняться: там его ожидал единственный враг, которого он не мог победить. Иногда царь завидовал пилигримам, глядя на тонкую цепочку факелов, движущуюся вверх по склону. Последний нищий мог встретить рассвет на Священной Горе, правитель Тапробани — нет.

Друзья, число которых сокращалось с каждым годом, звали его Иохан. Остальному миру он был известен как Раджа. Полное имя отражало пятьсот лет истории: Иохан Оливер де Альвис Шри Раджасинха. Его деятельность принесла ему благодарность всего человечества. Никто не верил, что он надолго удалится от дел.

— Не пройдет и полугода, как вы вернетесь, — сказал ему Президент Мира. — К власти, вы знаете, привыкаешь.

Тогда, 20 лет назад, Раджасинха числился Особым Посланником по Политическим Делам, подчиняющимся только Президенту и Совету, и весь его штат никогда не превышал десяти человек — одиннадцати, если считать АРИСТОТЕЛЯ (к Ари у него до сих пор было прямое подключение, так что они по-прежнему беседовали несколько раз в год). Но вмешательство Раджасинхи всякий раз кончалось одинаково — Совет принимал его рекомендации.

Он, Посредник, появлялся во всех взрывоопасных точках планеты, сглаживая острые углы, не давая вспыхивать кризисам, манипулируя правдой с поразительным мастерством. Ложь была бы гибельна. Без непогрешимой памяти Ари ему бы ни за что не удалось держать под контролем ту сложнейшую паутину, которую подчас приходилось плести, чтобы человечество жило в мире. Когда же он начал получать удовольствие от этой игры, пришло время из нее выйти.

За прошедшие 20 лет Раджасинха ни разу не пожалел о своем решении. Он вернулся к полям и лесам своей юности и жил теперь в километре от огромного мрачного утеса, который господствовал над его детством. Его вилла находилась внутри широкого рва, окружающего Райские Сады, и фонтаны, построенные Калидасой, били теперь в саду Иохана после того, как промолчали две тысячи лет. Вода по-прежнему текла по старым каменным акведукам; ничего не изменилось, разве что цистерны на вершине утеса наполнялись теперь электрическими насосами. То, что ему удалось поселиться на этом пропитанном ароматом истории участке земли, доставило Иохану удовольствие, которого он не испытывал на протяжении всей своей жизни, — сбылась мечта, в осуществление которой он никогда по-настоящему не верил…

День за днем слоны и рабы, выбиваясь из сил, тащили под жгучим солнцем бесконечные ведра с водой вверх по склону Утеса. И вот наконец царский двор собрался в Райских Садах под шатрами из яркой ткани.

Все глаза были прикованы к Утесу Демона и крошечным фигуркам, движущимся по его вершине. Взвился флаг, далеко внизу пропел рожок. У подножия Утеса рабы, как безумные, работали рычагами, тянули канаты. Однако время шло, и ничего не происходило.

Царь нахмурился, и придворные затрепетали. Даже опахала приостановились на миг, но тут же задвигались еще быстрее. От подножия Яккагалы донесся крик. Радостный и торжествующий, он становился все громче и громче, по мере того как его подхватывали на обрамленных цветами дорожках. А вместе с ним раздался и еще один звук, не такой громкий, однако у всех, кто его слышал, возникло ощущение, что какие-то затаенные силы неудержимо рвутся к своей цели.

Один за другим, словно по волшебству возникнув из-под земли, взметнулись к безоблачному небу тонкие водяные стебли. На высоте, в четыре раза превышающей рост человека, на них распустились цветы из брызг. Солнечный свет окрашивал водную пыль всеми цветами радуги, делая зрелище еще более прекрасным и необычным. Никогда за всю историю Тапробани его жители не были свидетелями такого чуда.

Почти так же незаметно, как заходило солнце, фонтаны теряли высоту. Вот они вровень с человеком; наполненные с таким трудом резервуары почти опустели. Но царь был доволен; он поднял руку, струи фонтанов снизились и вновь поднялись, словно отдали последний поклон трону, затем беззвучно опали. Пруды снова стали зеркальными, заключив в свои берега отражение бессмертного Утеса.

Искусно сотканные из света и звука живые картины даже сейчас не оставляли равнодушным Раджасинху, а ведь он видел эту программу десятки раз. Смотрели ее все, кто попадал на Утес, хотя знатоки, вроде профессора Сарата, недовольно ворчали, что это всего лишь «поп-история» для туристов. Однако «поп-история» лучше, чем никакая… Небольшой амфитеатр располагался напротив западного склона Яккагалы. Было уже так темно, что Утес терялся во мраке, огромной тенью закрывая ранние звезды. И вот из темноты донесся приглушенный рокот барабана, а затем спокойный, бесстрастный голос:

«Эта история повествует о царе, который умертвил своего отца и сам был убит братом. В кровавой истории человечества это неново. Но этот царь оставил сохранившийся до наших дней памятники легенду, пережившую века…»

Раджасинха кинул украдкой взгляд на Ванневара Моргана, сидящего в темноте справа от него. Тот уже подпал под чары медленного повествования. Два других гостя — старые друзья по дипломатической службе, — сидящие слева, были также заворожены.

«Звали его Калидаса. Он родился через сто лет после начала нашей эры в Ранапуре, Золотом Городе, который много веков подряд был столицей Тапробани. Но рождение его было омрачено…»

Музыка стала громче и тревожнее, к барабану присоединились флейты и струнные инструменты. На отвесном склоне Утеса зажглась светлая точка; вот она увеличилась… и внезапно перед зрителями словно распахнулось волшебное окно в прошлое, открыв мир, более живой и яркий, чем в реальной жизни…

«Мой тайный порок», — говорил об этом Раджасинха с улыбкой и сожалением. Стареющий дипломат давно был не в силах подняться пешком на вершину Яккагалы; однако у него был способ компенсировать потерю. Много лет назад он приобрел малогабаритный телескоп и с его помощью мог блуждать по всему западному склону Утеса, мысленно поднимаясь по тропе, по которой в прошлом не раз всходил на вершину. Когда он глядел в окуляр, ему казалось, что он висит в воздухе около гранитной стены.

Раджасинха редко пользовался телескопом утром, потому что солнце вставало с другой стороны Яккагалы, и на теневом западном склоне почти ничего нельзя было разглядеть. Но сейчас, взглянув в широкое окно, Раджасинха с удивлением увидел на фоне неба силуэт крошечной фигурки, двигающейся по самому гребню Утеса. «Ранняя птичка, — подумал Раджасинха. — Кто бы это мог быть?»

Он встал с кровати, накинул саронг из яркого батика, вышел и повернул короткий тубус к Утесу.

«Мог бы и сам догадаться!» — сказал он себе не без удовольствия, углубляя увеличение. Значит, вчерашнее зрелище произвело на Моргана должный эффект. Инженер захотел увидеть своими глазами, как архитекторы Калидасы справились с труднейшей задачей.

Но то, что увидел Раджасинха, испугало его: Морган быстро шел по самому краю площадки в нескольких сантиметрах от обрыва, к которому мало кто из туристов отваживался подходить. Не у многих из них хватало смелости даже на то, чтобы посидеть на Слоновьем Троне, свесив над пропастью ноги, а инженер стоял рядом с ним на коленях, небрежно придерживаясь рукой за резной камень… и наклонялся над пустотой, чтобы рассмотреть поверхность отвесной стены. Раджасинха, хоть и привык к этим вершинам, с трудом мог на него смотреть.

Сто лет люди ожидали подобного события и пережили немало ложных тревог. Но когда оно наконец свершилось, человечество было застигнуто врасплох.

Радиосигнал, шедший от Альфы Центавра, был настолько мощным, что его впервые засекли как помеху в обычных коммерческих каналах. Все радиоастрономы мира, которые десятилетиями обшаривали космос в поисках следов внеземных цивилизаций, не знали, куда деваться от стыда, тем более что давно списали со счета тройную систему Альфы и Проксимы Центавра.

Немедленно в работу включились все радиотелескопы южного полушария, и через несколько часов мир узнал еще более ошеломляющую новость: источник сигнала находился вовсе не в системе Альфы Центавра, а в точке, отстоящей от нее на полградуса. И он перемещался.

Все стало на свои места. Мощность сигнала никого больше не удивляла, поскольку его источник уже вошел в пределы солнечной системы и приближался к Солнцу со скоростью шестьсот километров в секунду. Произошло то, чего так ждали — и так боялись — люди: появились инопланетяне…

Однако целый месяц гость из космоса бездействовал: он проносился мимо внешних планет, не отвечая на сигналы Земли, не пытаясь изменить свою траекторию, подобную орбите кометы, и излучая в эфир одну и ту же серию импульсов, означавшую: «Я здесь!» Его путь от Альфы Центавра при условии, что он летел с неизменной скоростью, — должен был занять две тысячи лет. Одних это обстоятельство несколько успокоило, так как доказывало, что пришелец — космический зонд-робот, а других, напротив, разочаровало, лишив спектакль кульминации — появления живых инопланетян.

Морган вышел из ранапурского отеля в четыре часа. Стояла ясная, безлунная ночь. Он не был в восторге от времени, назначенного для поездки, однако доктор Сарат пообещал, что все неудобства окупятся.

— Вы так и не поймете, что такое Шри Канда, если не увидите рассвет с вершины, — сказал он. — Кроме того, Будди, то есть Маханаяке Тхеро, не принимает посетителей в другое время. Он считает, что это лучший способ отвадить любопытных туристов.

Как назло, шофер-тапробанец оказался ужасно болтливым, он без умолку что-то рассказывал и что-то спрашивал — ему, видно, хотелось узнать как можно больше о пассажире. Правда, делал он это с таким добродушием, что сердиться на него было трудно.

Все же Морган предпочел бы, чтобы шофер молчал и уделял больше внимания поворотам. Темнота была почти полной. Может, впрочем, и к лучшему, что нельзя видеть все пропасти и утесы, которые они миновали, пока машина взбиралась в горы…

— Вот она! — сказал шофер с гордостью, когда они обогнули очередной холм.

Мы теперь хорошо знаем, что межзвездный космический зонд, именуемый обычно Звездолетом, совершенно автономен и работает по программам, заложенным в него шестьдесят тысяч лет назад. Путешествуя от солнца к солнцу, он с помощью пятисоткилометровой антенны передает собранную информацию на свою родину и время от времени получает оттуда новейшие данные.

Однако, проходя через какую-либо планетную систему. Звездолет использует солнечную энергию и во много раз увеличивает скорость передачи информации. Кроме того, он «подзаряжает аккумуляторы», хотя аналогия здесь очень условна. А поскольку он, как наши первые «Пионеры» и «Вояджеры», использует гравитационные поля небесных тел, чтобы обеспечить себе движение от звезды к звезде, он будет действовать бесконечно долго, пока какое-нибудь механическое повреждение не положит конец его полету. Альфа Центавра была его одиннадцатым промежуточным пунктом назначения. Облетев, подобно комете, наше Солнце, он взял курс на Тау Кита, звезду, находящуюся на расстоянии двенадцати световых лет. И если там есть разумная жизнь, он вступит в новую беседу вскоре после 8100 года нашей эры…

…Ибо Звездолет одновременно выполняет две функции — посла и исследователя. Обнаружив в конце своего очередного тысячелетнего путешествия технологическую цивилизацию, он завязывает с ней дружеские отношения и начинает обмен информацией — единственно возможную форму межзвездной торговли. И, прежде чем снова отправиться в свой бесконечный путь. Звездолет оставляет координаты своего родного мира, который уже ждет прямого вызова от нового абонента галактической «телефонной сети».

Мы, жители Земли, гордимся тем, что опознали его материнское солнце и даже передали туда сигналы еще до того, как он открыл нам свои звездные карты. Теперь мы должны лишь сто четыре года ждать ответа. Нам невероятно повезло — мы обрели таких близких соседей.

Когда за Морганом с тихим щелчком закрылась массивная резная дверь с затейливым орнаментом из лотосов, у него возникло ощущение, будто он попал в другой мир. Он отнюдь не впервые ступал по земле, освященной великими религиями. Он видел Нотр-Дам, Святую Софию, Стоунхендж, Парфенон, Корнак, собор Святого Павла и еще десяток прославленных храмов и мечетей. Но всегда воспринимал их как застывшие реликвии прошлого — замечательные образцы искусства или техники, ничем не связанные с современностью. Религия, создавшие и поддерживавшие их, давно канули в вечность.

Но тут время, казалось, застало. Ураганы истории пронеслись мимо этой цитадели веры, не поколебав ее. Здешние монахи продолжали молиться, размышлять и встречать восход так же, как и три тысячи лет назад.

Шагая по истертым плитам внутреннего двора, отполированным ступнями бесчисленных паломников, Морган вдруг ощутил несвойственную ему нерешительность. Во имя прогресса он собирается разрушить что-то очень древнее и благородное. Что-то, чего ему все равно не дано до конца понять.

Огромный бронзовый колокол в звоннице, вырастающей прямо из монастырской стены, приковал его внимание и заставил остановиться. Инженерное чутье подсказало, что такой колокол должен весить не менее пяти тонн. По всей видимости, он очень древний…

Монах заметил его любопытство и понимающе улыбнулся.

Во время пребывания Звездолета в солнечной системе ему задали тысячи вопросов, но прежде всего люди жаждали получить сведения о других цивилизациях и с нетерпением ждали ответа. Вопреки некоторым предположениям робот отвечал охотно, признавшись, правда, что его самые свежие данные устарели более чем на сто лет.

Поскольку на Земле всего один биологический вид породил такое многообразие культур, то что говорить о космосе! Но создателям Звездолета удалось составить приблизительную классификацию культур по единственному объективному критерию — уровню технического развития. Человечество попадало в пятую категорию. Схема имела такой вид: 1 — каменные орудия; 2 — обработка металлов, огонь; 3 — письменность, ремесла, корабли; 4 — паровые машины, математика, естественные науки; 5 — атомная энергия, космические полеты.

60 тысяч лет назад, когда Звездолет стартовал, его создатели тоже находились на пятой стадии. Затем они поднялись на следующую ступень, научившись властвовать над материей.

Звездолет тут же спросили, существует ли категория номер семь. Ответ гласил: «Да». Когда запросили подробности, зонд ответил, что не уполномочен давать описания высокоразвитых культур цивилизациям низших категорий. Тем дело и кончилось, несмотря на множество изобретательных вопросов, составленных самыми выдающимися юристами Земли.

Впрочем, Звездолет к этому времени мог с успехом вести диспут с любым земным философом. Отчасти в этом были виноваты ученые из Чикагского университета, которые тайком протранслировали ему всю «Сумму Теологии». В ответ Звездолет незамедлительно выдал обстоятельный анализ сочинения Фомы Аквинского, убедительно показав, что смысла в этом произведении содержится весьма мало. В другом сообщении Звездолет провел ясную аналогию между вспышками религиозного фанатизма и такими событиями, как финал мирового футбольного чемпионата или выступления популярных вокально-инструментальных групп. Затем он сообщил, что поведение религиозного типа встречается лишь в трех из 15 известных культур первой категории, в 6 из 28 — второй, в 5 из 14, принадлежащих к третьей, в 2 из 10 — к четвертой и в 3 из 174 пятой категории (большая статистика в последнем случае объяснялась тем, что с цивилизациями этой категории возможна межзвездная радиосвязь).

— Знаете, доктор Морган, в чем ваше несчастье? — сказал человек в кресле-каталке. — Просто вы не на той планете.

— По-моему, — отпарировал Морган, — это относится и к вам.

Министр финансов Народного Марса

[28]

понимающе улыбнулся.

— Ну, я — то здесь всего на неделю. Скоро Луна, нормальная тяжесть. Конечно, я мог бы и ходить, если нужно, но колеса, по-моему, лучше.

— А зачем вам вообще прилетать на Землю?

Ближе к вечеру, когда жара спала, преподобный Паракарма начал спуск. К наступлению ночи он достигнет верхнего приюта для пилигримов, а на следующий день вернется в мир людей.

Маханаяке Тхеро его не удерживал и никак не показал своих чувств.

Лишь произнес нараспев:

— Все на свете преходяще, — попрощался и благословил.

Преподобному Паракарме, которого некогда звали доктор Чом Голдберг и скоро снова будут так звать, было бы очень трудно объяснить мотивы своего поступка. Но он знал, что делает правильно.

— Да, я бы мог догадаться, — сказал министр, — что это есть в одном из тех приложений, которые я никогда не читаю. Но ладно. Вы познакомились со всеми материалами, и я жду ответа. Меня, честно говоря, эта проблема ужасно беспокоит.

— Решение гениально простое, — сказал Морган. — Я обязан был найти его сам.

«И нашел бы… со временем», — сказал он себе без всякой ложной скромности. Мысленно он опять видел смоделированную компьютером колоссальную систему, подобную струне космической скрипки, по которой с Земли на орбиту и обратно идут низкочастотные колебания. На эту картину накладывался в тысячный раз прокрученный по памяти фильм о танцующем мосте. Вот и все необходимые ключи.

— Фобос пролетает мимо башни каждые одиннадцать часов десять минут, но, к счастью, движется немного в другой плоскости. Поэтому на большей части витков он минует башню, а моменты столкновений легко предсказать с точностью до миллисекунды. Пойдем дальше. Лифт, как всякое сооружение, не является абсолютно жесткой системой. У него есть собственные колебания, частота которыхрассчитывается так же безошибочно, как орбиты планет. Ваши инженеры предлагают «настроить» лифт так, что собственные колебания, которых все равно не избежать, уберегут его от встречи с Фобосом. Каждый раз, когда спутник грозит столкновением, башни на месте не будет — она уйдет на несколько километров от опасной зоны.

На другом конце линии воцарилось долгое молчание.

Обычно эта орхидея расцветала с приходом юго-западных муссонов, но сейчас она их опередила. Любуясь в теплице замысловатыми розово-сиреневыми цветами, Йохан Раджасинха вспомнил, как в прошлом году был застигнут проливным дождем, когда рассматривал первые бутоны, и был вынужден просидеть здесь с полчаса.

Раджасинха с тревогой взглянул на небо: нет, сегодня ему дождь не грозит. Стоял прекрасный день. В вышине, смягчая палящий зной, плыли легкие ленты облаков. Но что это? Как странно…

Раджасинха никогда не видел ничего подобного. Почти прямо над его головой параллельные гряды облаков были искажены вращающимся возмущением. По-видимому, это был штормовой микроциклон всего в несколько километров шириной, но напомнил он Раджасинхе нечто совсем иное — дырку от сучка в гладко оструганной доске. Оставив свои любимые орхидеи, Раджасинха вышел наружу, чтобы лучше разглядеть небесный феномен. Теперь ему стало видно, что смерч медленно движется по небу, так как его путь был отмечен воронкой в облачных слоях.

Нетрудно было вообразить, что это перст божий, протянутый с неба, прорезает борозду в облаках. Даже Раджасинха, знакомый с основными принципами управления погодой, не думал, что возможна такая точность. Однако он не без гордости сознавал, что сорок лет назад способствовал этому достижению.

Не так легко было убедить сверхдержавы отказаться от орбитальных крепостей и передать их Глобальной Службе Погоды. Но в результате, если здесь подходит столь широкая метафора, последние мечи были перекованы на орала. Теперь лазеры, угрожавшие некогда человечеству, направляют свои лучи на тщательно выбранные участки атмосферы или точки в пустынных районах Земли. Конечно, энергия лазера ничтожна по сравнению с мощью самого слабого шторма, но это можно сказать и об энергии камня, вызывающего снежный обвал, или нейтрона, который начинает цепную реакцию.

С высоты тридцати шести тысяч километров Тапробани выглядел крошечным. Весь остров казался слишком малой мишенью, а попасть нужно было в участок размером с теннисный корт.

Разумеется, Морган мог использовать для демонстрации орбитальную станцию «Кинте», избрав целью Килиманджаро или Кению. Правда, «Кинте» находилась в одной из самых неустойчивых точек стационарной орбиты и с трудом балансировала над Центральной Африкой. Но это не имело значения для эксперимента продолжительностью всего несколько дней. Можно было спустить нить и на вершину Чимборасо; американцы даже предложили передвинуть станцию «Колумб» точно на долготу этой горы. Но все-таки Морган вернулся к Шри Канде.

К счастью, в эпоху электронных машин даже решения Всемирного Суда выносились за считанные недели. Естественно, монахи возражали против эксперимента; Морган доказывал, что он не является правонарушением, поскольку проводится за пределами монастырских земель и не сопровождается шумом или загрязнением. Срыв опыта поставит под угрозу всю проделанную работу и надолго задержит проект, жизненно важный для Марсианской Республики.

Такие аргументы могли бы убедить даже самого Моргана. Поверили и судьи — пять из семи. А может, Суду было достаточно трех других запутанных дел, в которых фигурировал Марс…

Но Морган, разумеется, понимал, что его действия продиктованы не только логикой. Он не смирился с поражением и снова бросал вызов. Он как бы заявлял всему миру и упрямым монахам: «Я еще вернусь».