Нельзя было без удивления смотреть в 1713 г. на то, как развиваются события в Северной и Восточной Европе начала XVIII в. Поистине капризы судьбы! В первый период Северной войны, начавшейся в 1700-м, у господствовавшей на Балтийском море Швеции не было, казалось, никаких шансов устоять против коалиции, в которую входили Россия, Дания, а также Саксония и Польша, объединенные тогда личной унией (курфюрст Саксонский занимал одновременно польский престол). Однако шведский король Карл XII оказался противником столь грозным, что уже в том же 1700 г. Дании, а шесть лет спустя Саксонии и Польше пришлось сложить оружие. Борьбу со Швецией продолжил один лишь русский царь.

Правящим кругам Республики Соединенных Нидерландов, а конкретнее — ее руководителю, великому пенсионарию Антони Хейнсиюсу, выбрать линию поведения в этом конфликте было совсем не просто. Незадолго до Северной войны Голландия и Англия заключили со Швецией оборонительный союз, так что их военные корабли помогли Карлу XII поставить на колени Данию и вынудить ее выйти из антишведской коалиции. Но когда 1 ноября 1700 г. умер последний испанский король из династии Габсбургов, морские державы Голландия и Англия сосредоточили свои усилия на планах раздела испанского наследства, которое, кроме Испании, включало в себя Южные Нидерланды (будущие Бельгия и Люксембург), владения в Италии и в Новом Свете. Покойный король Испании определил своим преемником французского принца Филиппа де Бурбона, внука Людовика XIV, и это настолько противоречило голландским и английским интересам, что в 1701-м разразилась война за испанское наследство. И именно она, а не проблемы Балтики стояла отныне в центре внимания голландской дипломатии. Впрочем, оба конфликта были для Хейнсиюса взаимосвязаны. Он предполагал, поддерживая дружбу со Швецией, использовать в подходящий момент ее войска, имевшие блестящую репутацию, против Франции и Испании. Королевский двор в Стокгольме питал подобные же надежды, но только в обратном смысле, рассчитывая на то, что голландцы и англичане помогут шведам в борьбе с Россией.

С подписанием Утрехтского мира 1713 г. закончились и война за испанское наследство, и попытки голландцев не дать конфликтам в Западной и Восточной Европе слиться воедино. Попытки эти увенчались успехом, сам же мирный договор явился всего лишь регистрацией того, что состряпали совместно представители Франции и Великобритании. Республике же договор мало что принес, если не считать некоторого расширения ее права держать свои гарнизоны в отдельных крепостях Южных Нидерландов (будущие Бельгия и Люксембург), но и об этом надо было еще вести переговоры с императором Священной Римской империи, под власть которого перешли теперь эти бывшие испанские владения. После того как голландцы столько лет напрягали все свои силы в этой большой европейской войне, награда оказалась более чем скромной. Господам «Высокомочным» (так обращались к Генеральным штатам) оставалось лишь утереть слезы и начать заново определять место страны в силовом поле международной политики, соизмеряя свои цели и средства.

В отношении голландцев к делам балтийским пока не заметно было изменений. Вслед за Амстердамом Гаага склонялась к тайной поддержке русского царя. По указанию Генеральных штатов их посол в Стамбуле граф Якобюс Кольер и дальше прилагал все усилия к сближению Османской империи и России

{5}

. Возможностей для этого стало еще больше, когда в феврале 1713-го в Бендерах Карл XII был схвачен янычарами, а потом посажен под арест неподалеку от Эдирне (Адрианополь). Стало ясно, что султанский двор устал от поджигательских интриг непрошеного гостя. Личное мужество Карла в бою с янычарами произвело на современников неизгладимое впечатление и во многом способствовало формированию героического мифа о короле-воине. Но этот образ не мог заслонить того факта, что Карл потерпел в Турции полную политическую неудачу.

Арест шведского монарха поставил Высокую Порту в положение не совсем обычное

{6}

. Османская империя формально находилась в состоянии войны с Россией, и вместе с тем достигли низшей точки ее отношения со Швецией. Султан предпочел пойти на мир с царем, тем более что в военную мощь скандинавской державы уже мало кто в Стамбуле верил. Для примирения с царем следовало решить две проблемы: заставить Карла XII как можно скорее покинуть Турцию и снять другие противоречия между нею и Россией. Уже в начале марта посол Генеральных штатов в Стамбуле направил своего драгомана (дипломата-переводчика) и секретаря Виллема Тейлса в Эдирне, где в то время пребывал султанский двор, готовясь к очередному походу. Сделано это было по просьбе русских: вице-канцлер П.П. Шафиров, который вот уже полтора года сидел в качестве заложника в тюрьме в Стамбуле, переправил Тейлсу тайное послание

Последствия не заставили себя ждать. В апреле посол Кольер сообщил великому пенсионарию Хейнсиюсу, что томившиеся в стамбульской темнице дипломаты Шафиров и граф М.Б. Шереметев, а с ними еще два десятка человек освобождены. Правда, около 200 россиян оставались и дальше заложниками. В том же послании мы читаем, что из органов власти Османской империи устранены все те, кто в прошлом поддерживал Швецию и выступал за войну с Россией. Низложен был даже крымский хан, питавший открытую вражду к северному соседу. Сосланный на остров Родос

Начавшиеся весной 1713 г. русско-турецкие переговоры проходили, однако, в атмосфере давления и запугивания со стороны турок. Шафирову и Шереметеву приходилось тяжело. Им то и дело угрожали, намекая на возможное возвращение в тюрьму; за каждым их шагом следили сотни янычаров

Туманные перспективы мира между Швецией и ее противниками — это далеко не единственное, чем пришлось заниматься Генеральным штатам на рубеже 1713–1714 гг. В торговых кругах, особенно в Амстердаме, давно уже просили о более надежной защите голландского судоходства на Балтике. Конечно, защита нужна была прежде всего от военных и каперских кораблей шведов, однако, несомненно, были мысли также о том, что присутствие в Балтийском море голландской эскадры побудит и Россию обращаться с купцами из маленькой страны более дружелюбно. Хотя новые расходы были тогда Республике совершенно не по силам, ведь из войны с Францией и Испанией она вышла материально истощенной. В последние годы войны финансы провинции Голландия, составлявшие ядро валютно-экономической системы Республики, постоянно находились на грани краха

{37}

. После Утрехтского мира провинции едва справлялись с выплатами по всевозможным кредитам и все медленнее пополняли общую казну, вследствие чего к концу 1713 г. государству грозило банкротство

{38}

.

Не лучше обстояло дело и с адмиралтействами. Так, адмиралтейство Роттердама в середине октября пожаловалось в Гаагу, что давно уже безрезультатно просит денег и что без «доброй суммы монет» не может гарантировать оказание общественных услуг

{39}

. В печальном положении было также адмиралтейство в Амстердаме

{40}

. И связано это было не только с последствиями долгой войны. От государственных структур в крупных городах Нидерландов явственно исходил запах коррупции, будь то покупка должностей или взяточничество. Споры о сокращении вооруженных сил, столь естественные по окончании войны, сопровождались взаимными публичными обвинениями. В резолюции, вынесенной 21 декабря штатами провинции Оверейссел, отмечалось, что если раньше девизом Республики было «concordia res parvae crescunt (согласием малое растет)», то теперь — «discordia res maximae delabuntur (раздором великое разрушается)»

{41}

Провинции одна за другой провозглашали борьбу с коррупцией, однако у застарелых привычек глубокие корни.

В середине февраля 1714 г. британскому послу было поручено убедить Генеральные штаты отправить совместно с англичанами флот в Балтийское море, дабы обеспечить там свободу судоходства

Две недели спустя канцлер Головкин приказал Куракину не допустить отправки британско-голландского флота и грозить ответными мерами против голландских купцов: «И может из того произойти пресечение в купечестве, от чего может купечество понести великое повреждение»

Угрожающий тон российского посла произвел на правящие круги Республики должное впечатление, как видно из бесед Хейнсиюса и графа Страффорда со шведским посланником Пальмквистом

Пока в Гааге мучительно ждали ответа от государств-участников войны, 12 августа 1714 г. в Лондоне, в своем Кенсингтонском дворце, скончалась королева Анна, последняя из династии Стюартов на английском троне. На преемника Анны, ганноверского курфюрста Георга, шведы возлагали немалые надежды. Основания к тому давали интересы нового короля в Германии и симпатии к Швеции, которые он до тех пор проявлял. Поскольку к тому же было известно дружеское расположение Георга к Генеральным штатам, шведский посланник в Гааге полагал, что сотрудничество Великобритании и Голландии в Северной Европе станет более интенсивным

{70}

. Таково же было и мнение Куракина. В письме от 31 августа (11 сентября) к секретарю Посольского приказа А.И. Остерману он советовал «как наискорее с обеими потенциями [державами] морскими трактат коммерции учинить и чрез тот также в альянс с ними оборонительный вступить…»

{71}

При этом русский посол ссылался на пример Швеции («как Швеция прежде сего учинила»), которая заключила союз с англичанами и голландцами в 1700 г.

{72}

Если бы России удалось то же самое, возможные антирусские настроения в обеих странах были бы задушены на корню.

Поначалу, однако, в середине августа в дипломатической атмосфере ощущалась напряженность: признает ли Франция безропотно это так называемое «протестантское престолонаследие» по ту сторону Ла-Манша. В Гааге «Высокомочные» на всякий случай показали, что настроены серьезно, проголосовав за выделение более чем полутора миллионов гульденов на военные цели: на снаряжение шеститысячной армии и 24 военных кораблей

{73}

. Когда же Франция дала понять, что вступлению ганноверского курфюрста на британский трон препятствовать не станет, все быстро успокоилось

{74}

.

В середине сентября Георг прибыл в Гаагу, откуда собирался переправиться к своим новым подданным. Приехавшие с ним или еще раньше ганноверские советники курфюрста немедленно вступили в контакт со своими коллегами-голландцами. Те не скрывали, как сильно их задело предательство английских тори в 1711 г., когда на завершающем этапе войны за испанское наследство британское правительство, тайно сговорившись с французами, поставило своего голландского союзника в безвыходное положение и фактически навязало ему условия будущего Утрехтского мира. Теперь голландцы заявили ганноверцам, что в Великобритании следует восстановить влияние партии вигов и что британско-голландская дружба должна стать краеугольным камнем внешней политики обеих держав. Благодаря тому, что встречный ветер мешал новому королю отплыть, вынудив его задержаться в Гааге, с ганноверцами удалось все обсудить обстоятельно и все уладить. Результат не замедлил сказаться. В правительстве, которое сформировал Георг I в Лондоне, оказался всего один тори, граф Ноттингем, да и того еще в 1711 г. его партия заклеймила как предателя

Оставался вопрос, какую позицию займет новый король в делах балтийских. В этом отношении князь Куракин смог вскоре после приезда Георга I в Гаагу успокоить свое петербургское начальство. На аудиенции, которую Георг дал русскому послу, Его Величество отзывался о властителе России в самых теплых и дружественных выражениях. Несколько дней спустя, вечером 20 сентября, первый министр Ганновера Андреас Готтлиб фон Бернсторфф приехал к Куракину домой для беседы

Советники Георга главным образом подчеркивали свою заинтересованность в том, чтобы Швеция отказалась от большей части своих владений в Германии, которые затем можно было бы разделить между соседями. В возможных территориальных спорах с Данией — скажем, по поводу герцогств Бремен и Верден — ганноверцы были бы рады рассчитывать на посредничество России