Кому приятно идти в школу? Особенно после долгих летних каникул. Говорят, такие есть, — но ведь врут!.. Кто спорит, конечно, приятно увидеть своих школьных друзей. Посмотреть, как они изменились, узнать, кто куда ездил и что с ним приключилось. Да и о себе рассказать, поделиться новостями. Но лучше бы где-нибудь подальше от парт и от доски. Тогда и на учителей можно издалека поглядеть, даже перекинуться парой словечек. Мол, как вы там, Сергей Иванович, или вы, Екатерина Васильевна, что летом поделывали и где так загорели?

Но ничего не попишешь, с первого сентября все впрягаются в одну унылую лямку. И приходится целый день сидеть- за отмытыми от надписей и рисунков, а потому какими-то очень уж скучными школьными партами.

Однако Костя Костров был лишен в этом году даже таких маленьких радостей. Его отец, не желая бросать свою научную деятельность и в то же время пытаясь хоть как-то поправить бюджет семьи, устроился в школу преподавателем физики. Как он говорил, по совместительству. Даже не в школу устроился, а в какой-то лицей для одаренных детей со странным и не совсем понятным названием «Школа-ПСИ». При чем же тут Костя? А при том, что в этот самый лицей Виктор Викторович перевел и своего сына, то есть его. И вот уже второй месяц Костя Костров посещал стены нового учебного заведения.

Лицей неподалеку от его дома находился — минут семь ходу, не больше. Но с дорогой теперь трудности появились. Отец-то ведь этим же путем ходит. А кому приятно идти в школу вместе с родителями, кроме какого-нибудь разве первоклашки. Правда, есть у них в классе Женька-металлист, так его до сих пор бабушка за руку в школу водит. Кожаная куртка вся в клепках с наворотами, везде цацки, на голове повязка с черепами, плейер на пузе, и бабушка рядом ковыляет — прикол. А Женька идет, головой трясет, на голове наушники — «Напалм Дез» слушает. Ему-то через эту бабушку и в лицее житья нет.

Вот и Костя того же боялся, хотя учительских детей в лицее хватало. Но получилось в принципе неплохо. У отца уроки только по четвергам начинались с самого утра. Но и в четверг Костя удирал из дома раньше своего родителя и гордо шел один.

Чем, собственно, четверг отличается от остальных дней? Да ничем. Но с начала сентября Виктор Викторович Костров особенно невзлюбил именно четверги. Потому что любил поспать, а именно по четвергам ему теперь приходилось рано вставать. Только в этот день недели он преподавал в лицее с первого урока.

Виктор Викторович вошел в класс, как всегда с небольшим опозданием — минуты на полторы. Учеников-то запустил загодя, минут за пять до звонка, и они уже заняли места за партами. Рассаживать учеников по местам он не любил, и лицеисты сидели как им удобнее, зачастую в соответствии с сегодняшним настроением. Лишь Ежов всегда строго сидел за одной и той ясе партой, последней в крайнем ряду, но в этот раз она пустовала.

— Здравствуйте, — поздоровался Виктор Викторович.

— Здрасте, — нестройно откликнулись лицеисты, и не думая подниматься со своих мест.

Впрочем, Виктор Викторович не обратил на это ни малейшего внимания. Он профессиональным педагогом не был, а школьную дисциплину и сам в детстве недолюбливал. Виктор Викторович сел за свой стол, долго копался в журнале, отыскивая лист, на котором вверху было написано нужное название изучаемого предмета. Наконец отыскал — вот она «Физика».

К порядкам в лицее «Школа-ПСИ» Костя скоро привык. Они оказались удобнее, чем в обычной средней школе. Никаких ограничений в одежде — ходи в школу в чем хочешь; полная свобода на переменах, даже дежурных нет; почти на всех уроках творилось то, что в его родной школе назвали бы «форменным безобразием». Ученики запросто с места перебивали учителя; рассаживались за парты по собственному разумению; не вели дневников; порой беседовали во время урока с учителем на отвлеченные темы; играли на гитаре и пели под лестницей во время перемены; крутились на перекладине, специально установленной для этого в одном из коридоров рядом с кабинетом химии, и даже, страшно подумать, на курение старшеклассников администрация «Школы-ПСИ» смотрела сквозь пальцы. Лицеистам разрешалось многое из того, что не прощалось в обычной школе. И в то же время, как ни странно, учиться Костя стал больше и старательнее.

Но все-таки в новой среде «одаренных» лицеистов ему приходилось туго. Он чувствовал, что каждый его' шаг, каждое действие находится под оценивающим, насмешливым и беспощадным взглядом новых школьных товарищей. А Глобус сразу же записал его во враги. «У меня много врагов», — было одним из самых расхожих изречений Митьки Ежова. Почему в их число угодил и Костя, он понять не мог. Разве что из-за непрерывных конфликтов его отца с Глобусом. Но Глобус и с другими учителями ссорился, вот хотя бы с физруком, а ведь не попал Мотя Горенко в его лютые недруги. Странный был человек Митька Ежов.

Но при чем тут Костин отец? Как он может быть причастен к исчезновению или похищению Глобуса? Откуда взяли эту чушь те маленькие дуры? Да и вообще, похитили ли Глобуса? Кто прав — не дай Бог Машка Румянцева или все-таки Леха Вербов, который считает, что Глобус просто где-то гуляет?..

Остановившись за голым, скинувшим летнюю листву кустом сирени, Костя пытался найти ответ на хотя бы один из этих вопросов, но чувство тревоги охватывало его все больше.

Костя вышел из прозрачных зарослей и пошел вокруг детсадовского корпуса, приютившего по странной иронии судьбы лицей для одаренных. Завернув за угол, он наткнулся на компанию десяти- и одиннадцатиклассников, полутайно смоливших тут свои сигареты.

Дело в том, что Костя Костров случайно узнал о Глобусе немного больше других. Так уж получилось, что он, сам того не желая, открыл одну из тайн Митьки Ежова. А вышло вот как.

Однажды, в начале сентября, когда он еще только-только начал посещать «Школу-ПСИ», Костя гулял с собакой. Собака принадлежала соседке, Элеоноре Витольдовне. Трудно сказать, какой породы: не то шпиц, не то помесь болонки с пуделем, а может, и вовсе беспородная рыжая дворняжка — Рута.

Элеонора Витольдовна — женщина добрая и общительная, но уже в очень преклонном возрасте. У этой старушки была дочь, которая жила где-то с мужем и детьми в другом районе и навещала мать не чаще раза в неделю. Других родных у Элеоноры Витольдовны в России не было. Потому что была она по национальности полькой и когда-то жила в Варшаве. Там ее родня и осталась. А в Москве Элеонора Витольдовна работала в молодости журналисткой, вышла здесь замуж за русского. Родила дочку. Потом муж умер. Назад в Польшу Элеонора Витольдовна так и не вернулась. Теперь на старости лет ей явно не хватало общения. Даже собачка и телевизор не могли восполнить этот недостаток в ее жизни.

Старушка всегда здоровалась с Костровыми. Зазывала Костю на чай с конфетами, сама заходила в гости. Бывало, придет, попросит какую-нибудь мелочь, скажем, немного соли до завтра, да так и застрянет у Костиной мамы на кухне на целый час.

С собачкой Элеонора Витольдовна гуляла сама, да с прошлого года у нее так стали болеть и распухать ноги, что эта забота стала ей в тягость. Тогда и попросила она Костю — «если не трудно» — выводить эту неизвестной породы псину хотя бы два раза в день на пять минут. Костя с радостью согласился, потому что не прочь был и сам иметь четвероногого друга. Однако, соглашаясь, он явно поторопился. Этой клокастой раскормленной Руте было почти столько же лет, сколько ее хозяйке. Она тоже еле таскала ноги, то есть лапы, и с ней нельзя было ни поиграть, ни побегать. Поэтому, честно выполняя добровольно взятые на себя обязательства, Костя обычно скучал во время прогулок. Рута тихонько переваливалась по лесным тропинкам Битцевского парка, а он медленно плелся сзади, ожидая, пока она нагуляется и справит все свои нужды. Однако так гулять Рута могла подолгу и недовольно ворчала, когда Костя заворачивал ее к дому.

За ужином, как бы невзначай, Костя спросил отца:

— Пап, а правда, что за пропавшего Митьку Ежова теперь выкуп в сто тысяч долларов требуют?

Отец замер с куском бутерброда во рту.

— Кто сказал? — спросил он, опомнившись.

— Да ладно, весь лицей уже знает. Виктор Викторович сокрушенно покрутил головой.

Из дневника Саши Губина:

ведь давал себе зарок не играть больше в Шерлока Холмса. Потому что понял, что моя сыскная деятельность всегда была не больше чем игра. Притом игра очень опасная. Понял я это после своего последнего дела, когда искал по просьбе Светки, кто задрал семерых кенгуру в зоопарке. Мало того, что я опять чуть не погиб, но из-за меня чуть не погиб другой человек. В такие "игры" я играть не хочу. Пусть этим занимаются настоящие профессионалы.

Но вот ведь тянет меня в эту трясину. Сегодня опять влип. Вернее, не сегодня, а уже вчера, когда мне позвонил Серега Лыков с просьбой помочь какому-то его другу. Я тогда согласился поговорить с этим парнем, только чтобы Се-рега отвязался. Он же прилипчивый, как репей: если возьмет себе что-нибудь в голову, черта с два это оттуда выбьешь. А у меня и настроение еще было хреновое — опять со Светкой поругался. Хорошо, что хоть сегодня уже помирились, а то в прошлый раз целую неделю дулась.

Думал, ну встречусь с этим чуваком, ну поговорю. Пусть расскажет, что там у него приключилось. А я потом объясню ему, что надо идти в милицию. Или в крайнем случае посоветую дождаться моего отца. И вот влип. А как тут было не влипнуть? Теперь даже хорошее настроение от замирения со Светкой улетучилось к лешему.

Ждать мне долго не пришлось, он приехал минут через пять, как я усадил Светку на поезд в сторону "Белорусской". Я даже соскучиться не успел. Сижу на лавочке у переднего вагона, развлекаюсь тем, что стараюсь угадать среди сошедших с поезда пассажиров, кто придет. Потом-то я понял, что это было безнадежное занятие. Потому что такого "клиента" я никак не ожидал. Пока я рассматривал какого-то навороченного металлиста с пятью кольцами в ухе, он сбоку тронул меня за плечо. Я оглянулся и чуть не ахнул. Это же пацан! Да еще какой пацан! Как его только мама одного отпустила. Я-то ждал парня своего возраста, а этот мне едва достает до плеча и физиономия, как у младенца.

Отец пришел домой поздно. Большая стрелка настенных часов на кухне уже перевалила за двенадцать, а маленькая еще нет, когда он открыл своим ключом дверь и сразу нырнул в ванную комнату. Это было странно. Отец редко задерживался на работе так поздно и почти никогда сам не открывал дверь. Три коротких сигнала дверного звонка служили верным признаком его возвращения. Теперь же он открыл дверь сам, стараясь произвести поменьше шума. И зря, потому что дома никто не спал.

Мама волновалась, Костя определял это и по ее нервным шагам в коридоре, и по характерному звону посуды на кухне. Дважды она куда-то звонила.

Сам он сидел у себя в комнате и пытался читать книгу "Школа для дураков". Кроме названия, Костя не прочел в этот вечер ни строчки.

Мама поспешила навстречу отцу, и Костя услышал, как она ахнула, когда отец вышел из ванной.

— Что это? Откуда? — вполголоса запричитала мама.

Из дневника Саша Губина: левый мне, однако, попался помощник! Хотя, если честно, неизвестно, кто кому помогает. Скорее всего все-таки я ему. Только все равно клевый! Вчера я дал ему цеу, а он уже сегодня звонит и говорит: "Надо встретиться, у меня для тебя есть информация". И столько всего за день наковырял, аж страшно. Я-то ожидал получить от него кое-какие сведения не раньше четверга. Но Костя оказался гораздо шустрее, чем я думал.

Встретились мы с ним сегодня на нейтральной территории, в метро на станции "Парк Культуры". Костя о своих делах стал мне еще по дороге рассказывать. Пока мы шли через Крымский мост, он рассказал, каким образом добывал информацию. И я понял: он прирожденный сыщик. Но только не тянет на Джеймса Бонда. Тот умело пользовался своим успехом у женщин, а Костя как раз на этой почве потерпел полное фиаско.

Уже в парке мы нашли тихую лавочку, и он достал свои записки, В них было двадцать три фамилии — ученики его лицея, которых зовут Александрами и Олегами, — не хило. Только что я теперь с этим буду делать? Затем он сказал, что ключей от кабинета физики и лаборантской никто, кроме его отца, за последние два дня с вахты не брал. Так, по крайней мере, следовало из отметок в журнале регистрации.

Это, впрочем, тоже ни о чем, к сожалению, не говорило. Если кто-то хотел подбросить в лаборантскую сумку Глобуса, он мог в принципе влезть и через окно. Например, ночью. Хоть дырка в заборе и заделана, но перелезть через такой забор ничего не стоит, а потом и в окно. Уж я-то знаю. Подумаешь, второй этаж, и решеток на окнах нет, и сигнализация только на первом. А нужное окно можно заранее открытым оставить.

Но Костя все-таки молодец, он сработал почти профессионально. Тогда я его спросил:

На следующий день, впервые после того, как пропал Глобус, Костя пошел в лицей в- неплохом настроении. Родители его тоже как-то успокоились. Вчера он застал обоих дома, мирно беседующих и даже улыбающихся. То ли что-то продвинулось в следствии, то ли отец и мать сами что-то решили. Костя не вдавался в такие подробности, он просто радовался наступившему затишью.

Вечером звонил Губин, и они условились встретиться в клубе скаутов. Косте опять было что порассказать.

А утром, провожая Костю в школу до лифта, мама поцеловала его, как маленького. И он не стал отшатываться, как обычно. Ему было приятно. Даже моросящий осенний дождь на улице сегодня не был ему противен. Такая погода как-то успокаивала, гасила нервное напряжение, сжигавшее его несколько дней подряд.

Все и дальше продолжалось неплохо. Вместо физики — отец все еще не появлялся в лицее — опять была химия. Машка к нему больше не подсаживалась и даже не замечала. Не ответила на его приветствие, ну и ладно, Бог с ней. Зато Лидочка поздоровалась. Первый урок прошел тихо и мирно. Костя получил четверку, что настроения, конечно, не испортило.

А на перемене его отловила Анна Петровна, и жизнь вновь закрутилась с нарастающей быстротой.

В метро Костя опять ехал в одном вагоне с Машей Румянцевой. Но на сей раз она не стала садиться с ним рядом. Более того, она демонстративно ушла в противоположный конец вагона и даже ни разу не взглянула в его сторону.

"Ну-и хорошо", — сначала подумал Костя, удобно развалившись на дерматиновом сиденье. Однако скоро он уже думал иначе: "А что это она, собственно, из себя строит? В лицее не поздоровалась, в клубе тоже и все заседание смотрела в рот Сашке Губину". Хотя, конечно, Косте до этого не было никакого дела. Только вдруг какой-то бес в него вселился. Косте страшно захотелось как-нибудь поддразнить Машку, разозлить.

Народа в вагоне было немного. Рядом с Машкой было свободное место. Покачиваясь в такт движению поезда, Костя пересек вагон и сел. Машка и глазом не моргнула. Так и сидела молча, глядя в стекло, где отражался и Костя. Но она его будто не замечала. Что сделать дальше, Костя еще не придумал, а потому почувствовал себя дураком, ему стало неловко, и вместо Машки он разозлился сам. Это немного помогло. Он умственно напрягся и придумал первую фразу:

— Ну как тебе Губин?

Машка удивленно глянула на Костю, будто рядом с ней заговорила жаба или вовсе бездушный столб, и, не удостоив его ответом, снова уставилась в подземную тьму за стеклом вагона. Костя понял, что он зря все затеял, сидел бы себе лучше спокойно. Но отступать было поздно.