1993 год. За 20 дней до дня «Ч». Южная Африка

Надсадно гудит двигатель, душераздирающе свистит винт, вибрирует обшивка, что-то трещит, как будто вот-вот начнут вылетать заклепки… Вертолет явно пережил свою первую молодость, причем довольно давно. Как, впрочем, почти все механизмы в стране очередной командировки.

Я сижу в кресле бортинженера, уставившись в чёрный, с выстриженными по местной моде горизонтальными полосками, плотный затылок пилота. Шея у него тоже мощная и черная, и сильные руки, покачивающие штурвал, – черные. Не от въевшейся в шахтном забое угольной пыли и не от грязи, а от природы. Монолитной широкоплечей фигурой и невозмутимостью он напоминает отлитую из вулканической лавы статую. За два часа пилот не проронил не единого слова и почти не шевелился. Лишь иногда, слегка поворачивая голову, переводил взгляд с экрана GPS-навигатора на карту, потом долго всматривался в иллюминатор и опять возвращался к карте. Создавалось впечатление, что окно для него более информативно, чем спутниковая ориентация.

Я тоже несколько раз посмотрел вниз, но никакой полезной информации не получил: сплошные кроны деревьев, по которым скользит тень вертолета, – и все! Под нами тропический африканский лес, это я и так знаю. Мы вылетели с официально не существующей российской военной базы в Анголе и вот-вот должны пересечь границу с Борсханой. А может, уже и пересекли: чёткой демаркационной линии тут нет – десяток километров в одну или другую сторону никто не считает. «Джунгли, камарада асессор!» Так ангольцы называют наших военных советников.

На мне тропический костюм: шорты цвета хаки, такая же шведка, грубые ботинки на толстой подошве и пробковый шлем – такими рисовали колонизаторов в «Крокодиле» шестидесятых годов. На самом деле я никакой не «асессор», не колонизатор и даже не сотрудник Госметеоцентра, как написано в командировочном удостоверении, а капитан внешней разведки Дмитрий Полянский, выполняющий очередное секретное поручение. Мое задание кажется довольно простым, насколько вообще могут быть простыми специальные миссии такого рода, – установить метеокомплекс для экологического мониторинга.

За 20 дней до дня «Ч». Джунгли Борсханы. Вечер

– Зачем белый чужак пришел в наш мир? Зачем хотел убить народ нгвама?

Я с трудом понимал смесь искаженного португальского и плохого английского, но, судя по тону вопросов, они не сулили мне ничего хорошего. Из-под шапки спутанных курчавых волос меня снизу вверх зло буравили черные колючие глаза, выпучивающиеся при каждом выкрике; плоский нос широким равносторонним треугольником выдавался над большим, красным внутри, ртом, обрамленным выпуклой верхней губой и тонкой нижней. Все лицо было густо намазано черным, только вокруг глаз оставались незакрашенные круги. Он был похож на бойца группы дальней разведки в маскировочной окраске. Или на спецназовца в черной маске. Но продетое сквозь носовую перегородку перо, загнутое с двух сторон вокруг рта, портило впечатление, а такие же перья, продетые сквозь кожу на висках и головной убор – вроде шляпной тульи из дерева, с торчащими в стороны разноцветными перьями и меховой макушкой, окончательно уничтожало это сходство.

– Я друг твоего народа… Я никому не причиню зла…

Короля, конечно же, делает окружение, но даже без взгляда на почтительную свиту в насупленном человеке, который стоял сейчас напротив меня, можно было узнать вождя. Правда, какие-то особо пышные и дорогие наряды не способствовали такому узнаванию – кроме краски на нём почти ничего не было. «Почти», потому что его мужское достоинство было упаковано в длинную конусообразную деревянную трубку, широкий конец которой привязан к мошонке, а узкий, посредством веревочной петли, подвешен на шею. И всё! Вот такой аскетичный и гламурный стиль…

За 14 дней до дня «Ч».

Джунгли Борсханы. Поселок племени нгвама

На следующий день, в восточной части деревни, у отвесной скалы, с которой низвергался живописный двадцатиметровый водопад, я неожиданно обнаружил предмет из другого мира и другой жизни… белый обтекаемый автомобильный трейлер-прицеп! Он стоял на площадке, выложенной плоскими, тщательно подогнанными камнями, с двух сторон симпатичный вагончик был окружен цветочными клумбами. С третьей стороны располагался аккуратный бассейн, в который по специальной канавке поступала вода из водопада.

Я застыл в изумлении у этого оазиса цивилизации. Потом, как загипнотизированный, сделал несколько шагов вперед. Захотелось искупаться в сказочном бассейне, смыть пыль, пот, семена и ворсинки сухой травы, на которой пришлось спать и от которой до сих пор зудела кожа. Но, увы, реализовать столь скромное желание не удалось. Тут же передо мной выросли два воина с нацеленными в грудь копьями. Они были мне по плечо, но вид имели решительный, что подчеркивалось боевой раскраской. У одного лицо раскрашено желтой краской, у другого – красной.

– Кто здесь живет? – широко улыбаясь и крутя на темляке лопатку, спросил я, не очень рассчитывая на ответ. Но, как говорил известный гангстер Аль Капоне: «Доброе слово и револьвер в придачу действуют гораздо убедительнее, чем просто доброе слово». Я неоднократно убеждался в справедливости этого афоризма. Правда, сейчас револьвера у меня не было, но остро отточенная стальная лопатка в каменном веке вполне способна его заменить. Особенно если находится в умелых руках.

За 10 дней до дня «Ч». Джунгли Борсханы. Поселок племени нгвама

Столь крупных и ослепительно ярких звёзд на чёрном небе я уже давно не видел. Полная луна была такой громадной и близкой, что казалась не настоящей, а рисованной, как в стереокино моей молодости. Где-то в темноте ритмично били там-тамы.

Я прошелся по поселку в поисках дочери вождя. Бегиме нигде не было.

На большой поляне весёлыми огоньками мерцали крохотные костерки, вокруг которых копошились темные тени. Нгвама вроде бы занимались какими-то делами, но только для вида: их головы постоянно поворачивались к центру площади, где под бархатными дуновениями пахнущего океаном ветерка мерцали, переливались оранжево-красно-багровыми оттенками, притоптанные угли главного кострища. Это от него исходил дурманящий дух запекаемого мяса. Два туземца ходили вокруг и прибивали вспыхивающие язычки пламени длинными палками с раздвоенными концами.

В нескольких метрах, на невысоком, но широком кресле, плетённом, похоже, из ротанга, под человеческим черепом сидел, скрестив под собой ноги, вождь Твала. На его невозмутимом лице играли желто-красные отблески тлеющих углей. Глаза были прикрыты. Только ноздри раздувались, выдавая неравнодушие к дразнящему запаху. Рядом стояла невысокая скамеечка жреца Анана. Сейчас она предназначалась для меня. По обе стороны застыли воины с факелами в одной руке и копьями в другой, сзади томилась свита, нетерпеливо, должно быть от голода, переминаясь с ноги на ногу. Атмосфера голодного нетерпения гасила ощущение праздника. Видно, не так уж сытно живется великому народу нгвама!

За 3 дня до дня «Ч». Москва.

Штаб-квартира СВР

Там ждала внутренняя контрразведка.

– Итак, вы нанесли татуировку, которая раскрывает место выполнения особо важного задания. С какой целью вы это сделали?

Лицо у подполковника Линцева узкое и костистое, прищур, как у снайпера, пронзительные голубые глаза прожигают насквозь. Вполне возможно, что такое восприятие вызвано его должностью и репутацией, но от этого мне не легче.

Усталые глаза прикрыты ладонью в почти неосязаемой, апельсинового цвета перчатке, из набора аксессуаров к спортивным суперавтомобилям типа «ламборджини». Такой набор: перчатки, курточка, брюки и мягкие туфли – стоит три тысячи евро.

Это, конечно,

понты

, как говорят интеллигентные люди новейшего времени. К тому же, даже легкое поерзывание позволяет определить, что мой когда-то тощий зад покоится не на шикарном сиденье тюнингованного «феррари» – из двойных хромированных пружин, плотно упакованных в чехол из хорошо выделанной оленьей кожи, а на обычном, едва заметно потертом велюре безнадежно устаревшего «Мерседеса Е 200», к тому же взятого напрокат за 95 евро в сутки.

Это уже не

понты

: это хуже – обычное пижонство. Лоховское пижонство, если пользоваться современным новоязом. Я действительно пижон, но никогда в этом не признаюсь, как, впрочем, и во всем остальном, что знаю о себе и других. Разумеется, не признаюсь по доброй воле: пентонал натрия и приемы жесткого потрошения я, как реалист, брать в расчет не хочу.

Так вот, никакого пижонства, а тем более – лоховства. Подумаешь, перчатки! Личный подарок Будницкого, с барского плеча. В его автопарке есть и «бентли», и «феррари», и «порш», есть гидроцикл «Ямаха» и одноименный снегоход, есть моторная яхта «Престиж 46», есть легкий самолет и вертолет, есть даже арабские скаковые жеребцы, – есть все! А перчатки различных форм, расцветок и назначений: для верховой езды, для гольфа, тенниса, дайвинга, автогонок, пилотирования и еще Бог знает для чего, – символ достигнутого жизненного успеха. Для меня это никакой не символ, так, ерунда, мелочь… Просто в них удобно держать руль, я к ним привык, в конце концов! Да и не в перчатках дело…

Что там, за обтянутыми тонкой лайкой пальцами? Лондон, Париж, Вена, Сан-Франциско, Багдад, Борсхана? Последние годы во сне и наяву меня все чаще затягивает в водоворот картинок из разных уголков мира, в которых доводилось оставлять свои следы, по счастью, ни разу не найденные и не зафиксированные в материалах дознаний. Что интересно: Москва в таком географическом калейдоскопе никогда не возникает. Может, оттого, что в ней я живу, а не работаю?

К завтраку я, конечно, опоздал. Свежая и отдохнувшая Галочка с аппетитом доедала фрукты, а Ирина наоборот – выглядела невыспавшейся и вяло ковырялась в белковом омлете. Обе сердечно поздоровались, к тому же, на удивление, мама не выглядела обиженной, и я даже ущипнул себя за руку: уж не перепутал ли я чего? Но тут же заметил на Галочке гранатовый гарнитур, и от сердца отлегло.

На четвертом стуле, который вчера пустовал, сидит изрядно помятый полный мужчина с большой плешью и лицом зануды. Жирные щеки обвисают, как у бульдога, челюсти работают, словно камнедробилка. Он обжирается вареными яйцами, жареным беконом, жареными сосисками – словом, всем, что было представлено на шведском столе.

Здороваться и представляться новый сосед считает излишним, хотя по мере насыщения становится все разговорчивее и осчастливливает нас информацией, что зовут его Павел Маркович, пятнадцать лет назад он переехал из Кукуева в Бостон, а потому стал счастливым, богатым и здоровым. Кислая мина, обтерханный костюм и факт нахождения на курортном лечении наглядно опровергают все его слова. Ирина отворачивается к окну.

– Какие планы, Геннадий Алексеевич? – интересуется Галочка. – Сегодня много процедур?

Деланное безразличие в голосе меня не обманет – я знаю, какая именно процедура ее интересует. Но, увы, работать тоже надо.

Только к полудню я, наконец, попал в «Супериор».

Аккуратно переступив, приподнял пупырчатый резиновый коврик у входной двери. Треугольный кусочек вафли с четырьмя буквами «KARL…» был цел. Подойдя к ванной комнате, щелкнул выключателем и приоткрыл дверь. Световой луч прошел точно по замку лежащего в кресле кейса. Пока все в порядке.

Анаконды еще не узнали про охотника. Если я буду спокойно отдыхать, получать процедуры, вкусно есть и пить, «адаптировать» женщин, – то они ничего и не узнают. Но я не собирался сидеть сложа руки, тратить чужие (кстати, безотчетные) деньги и наслаждаться жизнью. Наоборот, я намеревался выследить этих тварей, разорить их лежки, разворошить норы, отравить места кормления, загнать в ловушки и в прочной проволочной сетке увезти туда, где им и положено находиться. А это вряд ли обойдется без отчаянного и жестокого противодействия…

Я достаю из кейса коммуникатор «Qtek-9000» – по существу, это симбиоз крохотного ноутбука с мобильным телефоном. Вхожу в Интернет, проверяю электронную почту и сразу нахожу письмо с нейтральным бытовым текстом. Но он нейтрален только для непосвященного человека. Я умею извлекать подлинный смысл.

Без четверти двенадцать. Я сижу в кафе «Опера» у окна, смакую бехеровку и кофе, курю легкую сигару и наслаждаюсь жизнью. Для живой музыки еще рано, из динамиков над стойкой несется легкий свинг Армстронга, за стеклом, как в громадном телевизоре, крутится передача Сенкевича «Курорты Чехии» из забытого цикла «Клуб кинопутешественников».

Качество изображения отличное, прекрасные декорации, великолепная погода, разнаряженные отдыхающие степенно прогуливаются по набережной Теплы. Многие держат в руках плоские кружечки, коробки с вафлями или пакеты с покупками. Спокойная, размеренная, обеспеченная жизнь, в которой растворился охотник на анаконду – хотя и против своей воли, но не без удовольствия. Ванны, массаж, диетическое питание, почти ежедневное адаптирование Галочки или Леры…

Концерн «Бета-групп» и лично господин Будницкий могут посчитать, что я просто-напросто развел их на деньги для комфортабельного отдыха, да и генерал Иванников вполне может объявить нерадивому майору Полянскому выговор за недостаточную активность. Хотя нет, как раз он-то знает, что я сейчас не груши одной штукой околачиваю и не любуюсь всей этой курортной идиллией за стеклом, а вышел на плановую встречу со связником. Вчера, как всегда случайно, я встретился с Карлом у источника, и он, глядя в сторону, пробурчал сквозь зубы: «Завтра в полдень прибудет Одиссей. Он получил результат по „Проводнику“». Вацлав молодец, он оказался результативней Центра, который сообщил коротко и отстраненно: «Визуальная идентификация Александра с объектом розыска положительного результата не дала». Дескать, выкручивайтесь, ребята, сами, как хотите! И Вацлав выкрутился…

Без десяти двенадцать. Я наблюдаю за обстановкой и не вижу ничего подозрительного. Обычная курортная толчея, ни странных фигур, ни немотивированных действий… Хотя вон тот мужчина, облокотившийся спиной на парапет набережной… Что-то он, вместо того, чтобы кормить рыб или для релаксации смотреть на бегущую воду, бесцельно вперился взглядом в какую-то точку – кажется, там находится магазин женской одежды… И уже довольно давно! Но тут к нему подходит полная женщина с пакетом «Армани», и все становится на свои места. Взявшись под руку, пара удаляется.

Без семи двенадцать. А вот, заложив руки за спину, неспешно прогуливается по набережной какой-то франт. Это и есть Одиссей. Легкие белые брюки в синюю полоску, светло-синий холщовый пиджак, белая майка под горло, большие солнечные очки, белая шляпа, наподобие ковбойской. Вот он остановился у перил, посмотрел на объевшихся уток и ленивую форель. Затем проводил взглядом проплывшую мимо сочную даму рубенсовского типа.

Здравствуй, Прага!

Я люблю прогулки по центрам всех старых европейских городов, но по мощеным улочкам этого могу ходить часами. Маленькие барчики и ресторанчики, каварны

[34]

и цукрарны,

[35]

а также пивные, гордо именуемые чехами «го́спо́да» с двойным ударением и мягко выдыхаемой южнороссийской «г», расположены в самых неожиданных и нетуристических местах и уютны настолько, что сразу ясно: открывали не для приезжих – для себя!

Машину я оставил на подземной стоянке торгового центра рядом с Вацлавской площадью, а сам неторопливо отправился на пешую прогулку.

Вацлавская площадь так же похожа на площадь, как Елисейские Поля – на поля. Все-таки площадь образуется расступившимися домами, образовавшими между собой свободное пространство в виде прямоугольника, как Красная площадь в Москве, круга – как Трафальгарская площадь в Лондоне, или многоугольника, как площадь Звезды в Париже. Здесь же ничего подобного не происходит: обычная улица с двусторонним движением, которую можно назвать и площадью, и полями, но от этого ничего не изменится: дома не раздвинутся, и на асфальте не заколосятся колосья.

Впрочем, это я так, для порядка. Здесь шумно, весело, многолюдно, на каждом углу продают жареные колбаски и пиво, а мускулистые негры с непроницаемыми лицами дистрибьютируют некий свой таинственный товар… Словом, жизнь бьет ключом и норовит ударить надоедливого брюзгу по голове, а человеку порядочному, общительному, но в силу природной скромности или иных причин не желающему привлекать к себе внимания, предоставляет широкие возможности раствориться в общем гаме и шуме и затеряться в пестром многолюдье. Поэтому я никому своими размышлениями досаждать не стал, а съел пару коричневых, растрескавшихся от жара колбасок с горчицей, запил бутылкой «Пильзенского», дружески улыбнулся африканцу, любовь к которым, как к угнетенным братьям по классовой борьбе, воспитывалась в СССР на генетическом уровне. Но брат нахмурился и отвернулся, я не обиделся, продолжил свой путь и через полчаса располагался в узковатом номере четырехзвездного, хотя и бурчащего канализационными трубами отеля «Адрия».