Вчера ему исполнилось восемь, мы чудесно отметили его день рождения, и Боби остался доволен заводным поездом, футбольным мячом и тортом со свечками. Сестра побаивалась, как бы он в эти дни не нахватал в школе плохих отметок, но вышло наоборот, а по арифметике и чтению Боби даже подтянулся, так что причины лишать его подарков не было, отнюдь. Мы разрешили ему пригласить друзей, и он позвал Бето и Хуаниту; еще заходил Марио Пансани, но ненадолго, потому что у него заболел отец. Сестра позволила ребятам играть во дворе дотемна, и Боби вынес свой новый мячик; правда, мы опасались, что он в порыве восторга помнет наши цветы. Когда же пришло время пить оранжад и есть торт, мы пропели ему хором песенку — ту, что обычно поют имениннику, и вдоволь нахохотались, потому что всем было весело, а особенно Боби и моей сестре; я, конечно, неусыпно следила за Боби, но, похоже, только даром теряла время: следить ведь было не за чем; однако я не сводила с Боби глаз, когда он впадал в задумчивость, и все пыталась поймать его взгляд — тот самый, особенный взгляд… сестра его, по-моему, не замечает, а мне он доставляет столько страданий!

Вчера он посмотрел на мою сестру так всего один раз, когда она зажигала свечки, но тут же потупился и сказал тоном благовоспитанного ребенка (впрочем, он действительно хорошо воспитан):

— Какой красивый торт, мама!

Хуанита тоже одобрила торт, и Марио Пансани — тоже. Я дала Боби большой нож и следила за ним в оба, но малыш увлекся и на сестру мою почти не смотрел, ему куда важнее было разрезать торт на равные порции, чтобы никого не обделить.

— Сначала — маме, — сказал Боби, протягивая ей блюдце. А затем угостил Хуаниту и меня: о женщинах ведь надо заботиться в первую очередь.