В нашем классе он появился в сентябре прошлого года. Раньше он жил на другом краю города, учился в неизвестной мне школе номер семь. Потом его мать и тетка почему-то поменяли квартиру.

Невысокий такой, щуплый, с перепутанными светлыми волосами, острым носом и тонкой шеей. А на затылке у него торчал длинный хохолок с загнутым концом. Это само по себе — причина для птичьего прозвища. А как узнали, что он — Максим Чибисов, так сразу он и стал Чибисом. И не спорил. Но в обиду себя не давал. В первый же день он показал характер.

В начале учебного года, когда объявили, что будут такие занятия, мама Рита нам объяснила:

— «Факультативные» это значит «добровольные», но ходить на них надо обязательно, чтобы узнать побольше про историю религии и духовную жизнь. К тому же, нужна наполняемость группы. Надеюсь, ни у кого нет возражений?

На улице я сразу окунулся в горячий день. В солнце, в запахи нагретого асфальта, бензина и клейких тополиных листиков. И понял, что ни капельки не стесняюсь своего легонького наряда. Похоже, что встречные поглядывали на меня с одобрением: вот, мол, какая летняя птаха. Я видел в магазинных стеклах, что «птаха» похожа на цаплю, ну и пусть! Не на гусака ведь и не на пингвина!

Ночью погремел еще один ливень. Я осторожно встал на подоконник, приоткрыл наверху узкую форточку. Я же не нарушал маминых запретов, просто сделал щель. Чтобы опять запахло дождем и тополями. Потом свалился на тахту и заснул…

Утром улица сверкала — отмытая такая и свежая. Мои кроссовки хлопали по лужицам на асфальте — брызги кусали за ноги, а солнечные зигзаги разлетались по кюветам с одуванчиками. Впереди меня шагала тощая темно-синяя тень.

Свернули в Кольцовский переулок, пошли вдоль осевших в лопухи домов с тяжелой резьбой над окнами. И опять оказались на краю лога. Это было его небольшое ответвление, «аппендикс». В лог, в кленовые заросли уходила кривая деревянная лестница. А из кленов торчали две шиферные крыши, и над ними, на столбе, отражала солнце белая тарелка телеантенны.

Да, в этом месте (которое называлась «ул. Городищенский лог» — табличка на столбе у лестницы) я бывал и раньше, раза два. И думал: «Прямо бразильские фавелы какие-то. Кто здесь живет?» И вот оказалось, что живут мои новые знакомые. С бабкой, псом Бумселем и соседом дядей Кириллом (который иногда трезв).

Где живет Чибис, я знал только приблизительно. И его телефонного номера у меня не было. Я решил, что про «бумсельную проблему» расскажу ему в понедельник. Оно и к лучшему! Если разыскивать сейчас, нарочно, он, чего доброго, решит, что я набиваюсь ему в друзья или слишком интересуюсь его рогаткой…

Так я размышлял часа два — пока помогал маме пылесосить полы, а папе расставлять на стеллажах (десятый уже раз) его книги и журнальные подшивки. И все это время точило меня беспокойство: «А если вредная бабка Вермишат уже сегодня начнет прогонять Бумселя?». Но это беспокойство было снаружи. А под ним пряталось желание снова увидеть Чибиса. Зачем? А кто его знает! Будто могло случиться что-то неожиданное…

Чибис быстро убрал под стол ногу с бинтом и съежил плечи. Глянул снизу вверх:

— Вы же сами знаете…

Да, он был удивительно славный… Курносый, с растрепанными волосами, с большими конопушками на переносице и щеках, с дыркой на месте выпавшего зуба, с длинными «растопыренными» ресницами. А главное — эта его улыбка. Вот-вот рассыплется по комнате Агейкин смех… Но… ведь в самом-то деле давно нет Агейки на свете.

Эта мысль придавила мою радость, как холодная ладонь. Вдруг показалось, что здесь какой-то обман. Я не подал вида и, кажется, даже улыбаться не перестал. Но голос мой прозвучал ненатурально:

Но все закрутилось быстрее, чем я ждал.

Дома я скинул кроссовки и бухнулся на тахту. Почему-то очень устал. Даже в ушах этакий журчащий шум. А потом в нагрудном кармане зажурчал, как электромоторчик, мобильник. Ну, не дают человеку отключиться!..

Бумсель был восхитительный пес! Увидев знакомых, он буквально выворачивался наружу от радости и любви. Прыгал, кувыркался, Лизал руки и колени, взвизгивал. Показывал, что отдаст за своих друзей голову, хвост и душу… Ну да, за друзей. А если чуял, что этим друзьям кто-то хочет навредить, он превращался в снаряд с начинкой из ярости. И не даром баба Ника, бабушка Вермишат, срочно потребовала «убрать с глаз долой эту окаянную скотину»! Дело в том, что утром того дня Саньчик и Соня пошли в магазин за хлебом, а Бумселя взяли с собой и ему, Бумселю, вдруг показалась, что некий Тюня Дым (бестолковый соседский парень допризывного возраста) проявил к ребятишкам недружелюбие. «Чё ходите тут у моих ворот, валите на другую сторону!..» И замахнулся…

Хрипящий от справедливой злости ком черной шерсти повис сзади на Тюниных штанах. Чтобы спастись, Тюня Дым выскочил из штанов и укрылся за калиткой. А потом Тюнина мамаша пришла с претензиями к бабе Нике…

Да, рапира исчезла. Но ключик не исчез. Он лежал у меня на ладони, серебристо отражал свет плафона. И он был достаточно увесистым для своих маленьких размеров. То есть он был настоящим.

Странная была у него форма. Неровное овальное колечко, толстый стерженек с утолщением, массивная бородка. Из стерженька торчала короткая проволочка, будто жало. Я подумал, что в карман ключик следует класть осторожно, чтобы не уколол сквозь подкладку…

И мы двинулись с утра.

На мамин вопрос, куда это я «намылил пятки ни свет, ни заря» я ответил неопределенно. Мол, погуляем с Чибисом. А что такого? Разве не могут люди погулять, не заботясь ни о чем, в первый день каникул? О походе в Колёса я решил сообщить с пути или когда окажемся в поселке (и то, если мама начнет звонить, спрашивать). Врать я не хотел, но раскрывать заранее свои планы было опасно. Сразу начались бы охи-ахи, а то запреты…

Она была в перемазанных краской обрезанных джинсах, коротенькой, вроде лифчика, пестрой кофточке, в желтой косынке на волосах и, конечно же, в своих круглых очках (вроде как у встреченной недавно воспитательницы). Стекла искрились. Рина улыбалась.

— Я тебя сразу узнала…

Ехали мы совсем не долго. Да и не ехали даже, а со свистом летели сквозь непонятное пространство (может, параллельное?). Один раз показалось, что мчимся мы вдоль Андреевского озера, по заброшенным рельсам детской дороги. По лицам Вермишат и Чибиса пролетали пятна зеленого и лилового света. А иногда будто наступала ночь, и в ней вспыхивали лучистые огни.

«Может, все это снится?» — подумал я и хотел спросить про это Чибиса. Но мы въехали в туннель, и за онами побежали желтые лампочки — все тише и тише. Поезд снова зашипел. И встал. Разъехались двери. Мы переглянулись, посмотрели наружу и вышли. Помещение было вроде той станции, что в Колёсах. Сбоку подошел вразвалку парень в клетчатой рубахе навыпуск и в красной пилотке. С широким добродушным лицом.

Все было хорошо. Теплое лето, ожидание путешествия, постоянные поездки в Колёса… Правда, в Колёсах для меня важнее всего была Ринка, а не театральные дела. Куклы меня, по правде говоря, почти не интересовали. Я даже не очень-то их различал. Мельтешит под ногами всякая тростниково-бумажная мелочь с волосами из пакли… Ну да, в общем-то забавно (а главное — Ринке это нравится; и я делаю вид, что мне тоже). Однако, я все чаще вспоминал другую куклу — флейтиста с выставки в музее купца Лактионова. Конечно, он двигался с помощью ниток, а не силою фантастической гравитации, но зато как двигался! Как бегали по клапанам флейты его тонкие пальцы, как он вскидывал ресницы над совершенно живыми глазами!..

Я не стал говорить о флейтисте Ринке — обидится еще за своих самодельных актеров! А обижать ее мне совершенно не хотелось. Наоборот, хотелось, чтобы ей всегда со мной было хорошо… И я сказал про маленького музыканта Чибису. Помнишь, мол, как он играл, как был совершенно живым? Гораздо живее, чем здешние самоделки, хотя им шевелил на глазах у всех длинный парень в комбинезоне.

Я не стал сразу звонить Чибису. Решил разведать сначала: где там этот портрет? (А был ли мальчик?) На ходу обругал себя: вот балда, забыл расспросить Лерку как следует: где именно этот мальчик, в каком углу? Но теперь было поздно возвращаться — я опять, шипя от укусов, пробирался между грядок. Звякнул цепью и снова помахал хвостом Тушкан. Будто подтверждал, что хозяин дрыхнет и бояться нечего. Вот и дверь. Я снова дернул замок, потянул на себя скрипучие доски.

В сарае было темнее, чем раньше. Солнце уже не лезло в щели, оно спряталось за крыши и заборы Городища. Я включил фонарик. Повел широким лучом по углам. Рухлядь всякая, дрова, ящики… Где тут сидела Лерка? (Сидела и «пела»…) Наверно, вон там, на щелястой бочке, под пробитой в стене отдушиной. Скорее всего, именно в эту дыру падали вечерние лучи и высвечивали маску… Я пробрался к бочке. Сел на нее. Уперся светом фонарика в стену напротив… Охнул, испугался немного и радостно обмер.

Рано утром Чибис прибежал ко мне. С маской в синем пакете с надписью «Газпром». И мы — бегом в кафе «Арцеуловъ». Там как раз оказались Вермишата — кормили завтраком Бумселя. Они обрадовались Агейкиному портрету, поулыбались ему. Но видно было, что у Саньчика и Сони радость не такая, как у нас — более обыкновенная. Ведь история с маской, с туренскими мальчишками прежних времен, с энергетическим полем улыбок не касалось их так сильно, как Чибиса и меня. Они потрепали Бумселя по ушам и помчались в свой лагерь. Там у Вермишат были важные дела. Вместе с другими ребятами и вожатой Надей они готовили цирковое представление. Саньчик надеялся, что его возьмут на роль клоуна (хотя, по-моему, никаких таких способностей у него не было).

А мы дождались, когда появится Ян, и показали маску.

Я пришел домой, сел на тахту и стал смотреть в стенку.

Сначала я ничего такого не чувствовал. Никаких угрызений и опасений, только досаду на Чибиса. Какая сколопендра его укусила? Может, с теткой опять не поладил? Или от матери плохие известия? Но я-то при чем? Раньше бывало наоборот — поделится неприятностями и сразу веселеет… А, может, все же это я в чем-то виноват? Но в чем? Взял бы да сказал прямо!..

Да, я ни разу не подумал о Яне. Какая-то отключка случилась! О нем подумал Шарнирчик. Он вывел Яна мне навстречу. Мы столкнулись у дверей главного зала.

— В чем дело, кнабс-лейтенант? — сказал Ян.