Под Краковом, около Балиц, входивших в ту пору в состав обширных владений Топорчиков из Тенчина, стоял в лесу хутор, называвшийся Охотничьим, потому что в нем собирались в прежние времена охотники и там же отдыхали после охоты.

Хутор этот был построен много лет тому назад Ясем из Тенчина. Со временем хутор пришел в запустение, дом покривился набок, и только пастухи укрывались в нем в ненастную погоду; но нашелся обедневший шляхтич, который, растратив отцовское наследство, выпросил себе за небольшую плату старый дом с куском леса и поля, ссылаясь при этом на какое-то дальнее родство со Старжами.

Тенчинские паны ставили ему только одно условие: чтобы он не охотился в лесах и не распугивал им дичь, да хоть немного приглядывал за порядком. Старый вояка, ни к чему больше не способный и живший в большой нужде, согласился на все, лишь бы дали ему спокойный угол и, получив охотничий хутор, подправил кое-как жилой дом и зажил в нем с женой и сыном.

Немного было чести для шляхтича и рыцаря прозябать в этой запущенной усадьбе, да еще не ему принадлежавшей, но Збышку Суле жизнь среди мещан и немцев Кракова, не уважавших шляхетских прав, казалась еще более тягостной.

На хуторе, если и приходилось кому-нибудь кланяться, то по крайней мере не шведу и не саксонцу, а своему же брату-шляхтичу, а в Кракове каждый дерзкий войт, каждый квартальный требовали повиновения себе.

Немного помолчав, Сула прибавил:

— Если бы он с неба упал или из-под земли вышел, пошел бы опять воевать и завоевывал бы, как раньше!

Мартик слушал внимательно, и в глазах его загорались искорки. Может быть, он и не вполне доверял правдивости этих рассказов, но они его трогали, веселили, вызывали улыбку. Старик рассказывал все с большим жаром, и когда он кончил и задумался, Мартик произнес тихо:

— А кто же знает? Хоть мне и не верится, что он опять появился, но кто же знает? Чехи волнуются и что-то затевают, это что-нибудь да значит. Снуют за городом, людей разослали, ищут во всех усадьбах.

В продолжение этого разговора ветер несколько стих, и только вдали глухо шумел лес, словно рассказывал о том, что произошло.

Вместе с Мартиком вошел в хату видный человек в рысьем тулупе, в собольей шапке, с бледным и прекрасным, хотя и немного испуганным, лицом породистого шляхтича. Даже тот, кто его не знал, увидел бы с первого взгляда, что этот человек принадлежит к роду властителей, привыкших занимать первое место и отдавать приказания. Войдя в комнату, он с любопытством оглядел присутствующих, ища глазами того, ради которого он приехал. Тогда один из спутников Локотка, одетый во что-то напоминавшее священническое одеяние, пошел разбудить своего пана. Князь спал крепко, но едва только к нему подошли, он быстро вскочил на ноги, бодрый, вполне отдававший себе отчет в том, где он находился, и не нуждавшийся в освежении памяти после глубокого сна.

Еще Мечик не успел сообразить, как быть дальше, и где его искать, как он уже вышел к нему навстречу.

— Мечик! Вот спасибо!

Он подал гостю свою сильную руку, и хотя тот поцеловал ее почтительно, однако видно было, что страх владеет им сильнее всех других чувств. Маленький пан, казалось, отлично понимал это. Знаком руки удалив своих приближенных, он подвел Мечика к лавке и сел с ним рядом.

— Надеялись ли вы увидеть меня когда-нибудь? — спросил князь Топорчика, который с удивлением приглядывался к нему.

Два года прошли спокойно для Охотничьего хутора. Старый Збышек не изменился нисколько и даже не постарел. Напротив, со времени отъезда сына, что было таким горем для матери, у старика как будто прибавилось и сил, и охоты для жизни. Он повеселел, стал разговорчивее, а так как в усадьбу никто почти не заглядывал, то он сам ни одного дня не пропускал, чтобы не съездить в Краков и не набраться там всяких слухов и новостей.

О Локотке, которого считали погибшим, над которым смеялись и всячески издевались, шли все более странные вести. Год спустя после описанного, о нем рассказывали, что он пробрался в Венгрию, и там с помощью какого-то своего приятеля Амадая, у которого он гостил, набрал себе горсть наемного войска и с ним вернулся в Польшу.

Шляхта только плечами пожимала, когда в Кракове стали рассказывать, что князь завладел Пелчиском над Вислицей, а потом выгнал чехов и с самой Вислицы. Никто не хотел этому верить, а новый начальник Кракова Фриц Шахович просто в ярость приходил и грозил вызвать войско из Праги. А потом вдруг разнеслась весть, что Локоток захватил Лелев на Вислице. И те, кто пророчили бедному наследнику короны печальную будущность, начали покачивать головами.

— А кто его знает? — говорили здесь и там. — Он упрямый и храбрый человек, пожалуй, еще и чехов выгонит.

Шляхта, которая сначала отшатнулась от него и не обнаружила признаков жизни, теперь понемногу начала присоединяться к нему. И — неслыханное дело! Если ему мало было шляхты и настоящих рыцарей, он брал из хат крестьян; эти сильные люди вооружались и учились воевать.

Была ночь, и хотя ясное небо искрилось звездами, а месяц, близкий к полнолунию, лил на землю серебристое сияние, в городе среди стен, заборов и крыш, везде, где не падали его белые лучи, — Царил еще более глубокий, чем обыкновенно, мрак. Казалось, лунный свет для того только и существовал, чтобы еще больше оттенить тьму. Резко выступали части стен, обмазанных глиной, на которые падал свет от остальной стены, погруженной в холодные и черные тени ночи.

Квартальные и их помощники давно уже заставили жителей гасить огни и закрывать двери домов, а как только спустился мрак, в городе показались пешие отряды вооруженных стражников, которые подслушивали под окнами, не затевается ли где-нибудь ссора или драка.

Кроме них на улицах почти не было прохожих; городские ворота были закрыты. Только ночные воры и грабители крались в тишине вдоль улиц, да пьяницы, засидевшиеся в трактирах и пивных, возвращались домой.

Главные улицы города имели очень оригинальный и живописный вид. Там и здесь стояли дома с высокими крышами, а тут же рядом с ними встречались незастроенные пространства, отгороженные забором, за которым лежала сложенная груда камня и дерева: Далее шли низенькие хатки, окруженные садами, и над заборами садов высились верхушки деревьев с обнаженными сучьями.

Среди деревянных домиков, там и здесь виднелись стены не вполне отстроенного костела или монастыря, еще окруженного лесами, а дальше возвышалась квадратная тяжелая башня — белое каменное здание, кусок стены и деревянные леса. Улица с виду как будто прямая, загибалась во многих местах, то суживаясь, то расширяясь, и там, где падали лучи месяца, видны были на ней глубокие колеи, лужи, ямы, небрежно забросанные хворостом, камни и глубокие выбоины от колес тяжелых возов. На одной стороне улицы, освещенной месяцем, ясно вырисовывались подъезды высоких домов с резьбой на крыше, столбы, подпирающие входное крыльцо, крепко запертые окна лавок и квартир и приставленные к стенам лотки, которые служили днем для продажи различных товаров.