Величественная красота здания в колониальном стиле

[1]

, сотню лет служившего достопримечательностью Спайтен-Дайвила

[2]

, не предвещала трагедию, которой вскоре было суждено разразиться в его стенах. Напротив, широкая веранда, от которой шли вверх на два этажа четыре колонны, поддерживающие крышу, обширная, аккуратно подстриженная лужайка, два высоких дуба по бокам фасада, сверкающего белизной под лучами июльского солнца, свидетельствовали о респектабельности, покое и безопасности. Расположенный на вершине пологого зеленого склона дом безмятежно взирал на юго-запад — на раскинувшиеся внизу сады, леса, поляны, на гряду Палисейдс

[3]

по другую сторону Гудзона. Впрочем, красоту здания и его окрестностей нарушала одна совершенно неуместная деталь.

С севера на юг вдоль карниза над террасой тянулась неоновая вывеска, по ночам сверкающая красным светом для проезжающих автомобилистов: «ДОМ ЗДОРОВЬЯ ДЖОНА БРАУНА».

Джон Браун, купивший это поместье несколько лет назад, больше заботился о рекламе, чем о хорошем вкусе. Журналы, которые он издавал и распространял по всей стране, — «Совершенное тело», «Стройная фигура», «Здоровая пища Брауна» и многие другие — страстно рекламировали способы создания, сохранения и питания безупречного человеческого тела. Вера в рекламу побудила Брауна поместить статую, изображающую его самого в полный рост в обтягивающих спортивных трусах, там, где она отлично просматривалась из ворот усадьбы. С предложенного наблюдательного пункта любопытные могли также созерцать полногрудую загорелую помощницу Брауна, Корнелию Маллинс, проводящую уроки физкультуры на открытом воздухе — на террасе в южной части здания. Учениками в основном были мужчины старше среднего возраста с толстыми животами и кошельками и женщины, которые несколько запоздало взялись противостоять последствиям неумеренного потребления шоколадного крема.

Очень скоро число зевак, однако, у ворот увеличилось в несколько раз. Сотни глаз жадно вглядывались сквозь железные решетки. Из проезжающих автомобилей высовывались люди, рассматривали «Дом здоровья Джона Брауна»; они переглядывались, возбужденно переговариваясь и сообщая друг другу: «Труп нашли в комнате на втором этаже, прямо над тем местом, где стоит полисмен»; мальчишки, читая неоновую надпись, громко перешептывались: «Жуть берет, верно? И все-таки готов спорить, мистер Квин поймает убийцу!»

— Я раздобыл вашу новую книгу, Эллери. Как насчет того, чтобы поставить на ней автограф? — Сержант Вели, гигант с длинными ногами, длинными руками и грудью гориллы, смотрел с высоты своего роста на Эллери Квина, сидящего за его столом на вращающемся стуле.

— Кто там с папой? — Не отвечая на вопрос сержанта, Эллери кивнул в сторону кабинета инспектора.

На стеклянной табличке красовались черные буквы: «ИНСПЕКТОР РИЧАРД КВИН».

— Маленькая мышка, — ответил Вели. Эллери посмотрел на суровое лицо сержанта.

Барбара Браун сидела у окна второго этажа кирпичного дома на Уэйверли-Плейс, задумчиво глядя на улицу. Внизу три мальчика играли в классы, прыгая по квадратикам, нарисованным мелом на тротуаре. Уличный торговец катил перед собой тележку с яблоками, громко расхваливая свой товар. В доме напротив женщина высунулась из окна и громко крикнула:

— Фрэ-энсис!

Один из мальчиков поднял голову:

— Что, мама? Нет, мы еще не доиграли.

После того как миссис Браун уехала из Главного полицейского управления, Эллери Квин позвонил Пинки — владельцу такси и специалисту по слежке, который обладал удивительной способностью пробираться на большой скорости сквозь транспортные заторы, — и, дав ему указания, отправился ожидать рапорта в квартиру Квинов на Западной 87-й улице. В начале третьего зазвонил телефон. Пинки сообщил, что следовал за автомобилем доктора Роджерса от «Дома здоровья» до 4-й улицы, где доктор припарковал машину, после чего направился к кирпичному дому на Уэйверли-Плейс, постоянно оглядываясь, как будто хотел убедиться, что за ним не следят. Записав адрес, Эллери велел Пинки ждать и выбежал из дому. Когда он добрался до 4-й улицы, Пинки сказал, что Роджерс вышел из дома всего несколько минут назад, побывав в квартире мисс Никки Портер на втором этаже. Усмехнувшись, Эллери сунул Пинки десять долларов и поднялся по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки.

Войдя в квартиру, он скользнул по Никки оценивающим взглядом. Вьющиеся каштановые волосы. Темно-карие глаза. Темные ресницы, естественный румянец, маленькие ножки. Хорошенькая. Размер одежды, похоже, четырнадцатый. Доктор Роджерс не имел практики, так что это не мог быть профессиональный визит. Кроме того, Пинки говорил, что он опасался слежки.

— Частный детектив?! — ахнула Никки.

— В некотором роде, — объяснил Эллери. — Мисс Браун, ваша мать просила меня найти вас и привезти домой.

Когда Никки вошла через парадный вход в «Дом здоровья», весь штат служащих Джона Брауна собрался в его спальне на втором этаже. Сам Браун в пижаме и пурпурном купальном халате угрюмо сидел за письменным столом в форме почки, расположенным возле зарешеченного окна спальни. Послеполуденное солнце поблескивало на украшенной бриллиантами рукоятке ножа для разрезания бумаги, которым он энергично жестикулировал.

Его жена молча сидела в самом дальнем углу спальни. Джим Роджерс мрачно уставился в окно, разглядывая Палисейдс на другом берегу Гудзона.

Адвокат Брауна, Зэкари — худой лысый мужчина с хронически обеспокоенным видом — без всякой цели перебирал пачку бумаг. Пенсне подпрыгивало на его костлявой переносице.

Роки Тейлор, специалист по рекламе, в костюме в черно-белую клетку, крикливом желтом галстуке, с кольцом, в котором блистал большой фальшивый бриллиант, всем своим видом демонстрировал презрение к присутствующим, за исключением мисс Корнелии Маллинс — величавой блондинки, заведующей спортивной секцией «Дома здоровья». Временами он бросал на нее восторженные взгляды.

Эллери Квин нажал кнопку звонка на своем письменном столе. Некоторое время он прислушивался к возникшему в результате его действия пронзительному звуку в соседнем помещении. Убрав палец, Эллери посмотрел на бледно-зеленый эмалированный звонок с фиолетовой кнопкой. Такую вещицу, мрачно подумал он, можно увидеть в будуаре дебютантки, возле кровати с покрывалом из тафты.

Мистер Квин покачал головой. Звонок казался ему символом женской деятельности в целом и деятельности Никки Портер в частности. Если ему понадобится секретарша, то куда проще крикнуть: «Никки, зайдите ко мне!»

Эллери переехал в новый офис две недели назад и даже теперь не совсем понимал, каким образом он позволил Никки Портер втравить себя в эту историю. Должно быть, она застигла его врасплох.

Мистер Квин с отвращением окинул взглядом безупречно чистую комнату, зеленый металлический шкаф с картотекой, лакированный линолеум на полу, пустую корзину для мусора и раздражающе опрятную поверхность письменного стола красного дерева, на котором в должном порядке были расставлены телефон, подставка с авторучкой и автоматическим карандашом, блокнот, серебряная пепельница и хрустальная ваза с чайными розами.

— Шейла! — Никки опустилась на колени возле подруги и обмерла.

На серой замшевой сумочке расплывалось красное пятно, медленно приближаясь к серебряной застежке. Эллери присел на корточки по другую сторону от Шейлы, вытер ей лицо полотенцем, смоченным холодной водой, и слегка похлопал ее по щеке.

Шейла открыла глаза. Увидев склонившегося над ней Эллери, она вздрогнула, словно собираясь закричать снова, но вместо этого вздохнула и села.

— Что случилось? — спросила Никки тревожным шепотом. — Ради бога, отвечай!

«Холлингсуорт» принадлежал к отелям, которые всегда вызывали у мистера Квина ассоциации с белыми хлопчатобумажными перчатками. Он молча сидел в такси между Никки и Шейлой, положив длинные ноги на откидное сиденье, и думал, что это вполне естественно. Все служащие отеля носили такие перчатки круглый год. Они были своего рода торговой маркой.

Даже в этот жаркий августовский день швейцар носил униформу, украшенную золотым галуном, которая больше подошла бы адмиралу, прогуливающемуся в парадном мундире по Пятой авеню в январе.

Когда такси затормозило у обочины, швейцар открыл дверцу и шагнул в сторону. Эллери вышел и расплатился с водителем. Рука в белой перчатке захлопнула дверцу автомобиля и взлетела к козырьку фуражки в военном салюте, когда Эллери и девушки двинулись через тротуар. Второй адмирал придержал вращающуюся дверь. Шейла, не останавливаясь в вестибюле, направилась к лифтам.

— Семнадцатый, — сказала она лифтеру. Кабина быстро начала подниматься. Эллери наблюдал за индикатором этажей. Восьмой, девятый, десятый, одиннадцатый, двенадцатый, четырнадцатый… Он улыбнулся. Тринадцатый этаж отсутствовал — его едва ли можно было отыскать во всем городе. Ох уж этот суеверный Нью-Йорк! Кабина остановилась, и отлично смазанная дверь бесшумно открылась.

На долю Никки выпала неприятная задача сообщить Шейле, что ее отец мертв, и — что еще ужаснее — убит. Шейла умоляла Эллери позволить ей взглянуть на отца, но он решительно отказался и запер дверь. Никки увела истерически рыдающую подругу в свободную спальню.

Через полчаса после звонка Эллери его отец, инспектор Ричард Квин, и сержант Вели прибыли в пентхаус. Инспектор — маленький жилистый человечек с седыми усами — двигался с птичьим проворством. Эллери был чуть ли не вдвое выше его.

Преклонение сержанта Вели перед инспектором было хорошо известно на Сентр-стрит.

— Ваш папа выглядит обычным простоватым старичком, — часто говорил он Эллери, — но, если он за кого-нибудь возьмется, тому несдобровать.

Никки нигде не было видно. С левой стороны терраса тянулась примерно на двадцать футов от комнаты Кобба. Справа стояли в ряд горшки с самшитом, образующим подобие живой изгороди высотой до плеч. За самшитом возвышались пальмы. Эллери раздвинул растения и выглянул наружу. Терраса продолжалась к востоку на сотню футов. Никки нигде не было видно.

Эллери протиснулся сквозь самшит и побежал к краю террасы, оказалось, что там она поворачивает в южную сторону. Вылетев из-за угла, он наконец увидел Никки. Девушка оживленно разговаривала с маленьким лысым человеком. Эллери направился к ним.

Незнакомец поднес к глазу монокль и стал внимательно разглядывать Эллери.

— Я сообщу об этом администрации и надеюсь, вы поступите так же, мадемуазель, — горячо сказал он.