Поздним вечером, в двадцатых числах января 1945 года, к правительственной даче в Кунцево подъехала и мягко остановилась легковая машина. Было 23.45, время для подобных встреч обычное.

Из машины вышел импозантный, с благородной проседью на висках, мужчина лет пятидесяти в ладно сидящей на нем генеральской шинели. Он на секунду замер, окинул взглядом дом, вдохнул полной грудью чистый морозный воздух и, чуть задержав, выдохнул, окутываясь плотным облаком пара; в правой руке мужчина держал довольно объемный портфель крокодиловой кожи. Это был нарком государственной безопасности Всеволод Николаевич Меркулов, а приехал он на дачу, которая принадлежала Иосифу Виссарионовичу Сталину.

– Здравия желаю, товарищ комиссар первого ранга. Товарищ Сталин ждет вас, – вполголоса произнес встретивший наркома моложавый полковник, принимая из рук прибывшего портфель и взяв у него шинель и фуражку.

Нарком подошел к большому настенному зеркалу, поправил волосы, убрал расческу во внутренний карман, одернул китель, повернувшись к полковнику, посмотрел на него и протянул руку: тот, секунду помешкав, вернул портфель обратно.

Сталин принял приехавшего в малой столовой и после взаимных приветствий сразу же пригласил его к столу, накрытому на две персоны, – факт, уже говоривший опытному чекисту о многом: больше «приглашенных» не будет, разговор предстоит наедине, с глазу на глаз.

Луч карманного фонаря был довольно слабым, но его вполне хватало для того, чтобы командир взвода первого батальона 1008‑го стрелкового полка 266‑й стрелковой дивизии лейтенант Младенов – именно он шел впереди – мог уверенно вести свою группу по этому подземному лабиринту берлинских коммуникаций.

Накануне, 29 апреля, во время штурма городской ратуши в подвале одного из прилегающих к ней зданий на Кенигштрассе личным составом взвода лейтенанта Младенова был обнаружен вход в эти старинные коммуникации; по этим ходам после ожесточенного сопротивления пытались скрыться (и многим это удалось сделать) оборонявшие ратушу гитлеровцы.

Поначалу – после взятия ратуши и прилегающей к ней территории – по предложению начальника контрразведки полка во избежание проникновения в наш тыл немцев было принято решение эти подземелья взорвать. Однако после проведенной разведки силами все того же взвода Младенова совместно с разведчиками из разведроты капитана Ильюшенко, и после того как были обнаружены два выхода на поверхность, находившиеся на другом берегу Шпрее в подвалах полуразрушенных зданий, по настоянию начальника войсковой разведки полка приказ об уничтожении подземных галерей был отменен. Эти подземные коммуникации были удобны и для подразделений Красной армии: центральная часть города была еще в руках противника, и ее штурм был впереди.

Сейчас, для выполнения задания, суть которого заключалась в обеспечении скрытой переброски объекта на территорию, находящуюся еще в руках немецких войск, эти подземные галереи пригодились.

…Следом за лейтенантом шли три бойца из его взвода, за ними – начальник войсковой разведки полка майор Груздев и сотрудник контрразведки дивизии подполковник Зинченко, далее… Далее шел тот, ради кого и была организована вся эта операция, тот, настоящее имя которого – кроме Верховного – знал только один человек – нарком госбезопасности Меркулов. За подполковником Зинченко шел молодой человек двадцати пяти лет в форме офицера вермахта.

Перекрестие оптического прицела снайперской винтовки медленно перемещалось, хищно выцеливая очередную жертву, не оставляя той ни малейшего шанса. Приближенные сильной оптикой немые картинки, происходившие на расстоянии от нескольких десятков до двух-трех сотен метров, создавали ощущение нереальности.

Сейчас, когда предрассветная мгла, усиленная то густеющей, то редеющей нескончаемой дымовой завесой, стала постепенно рассеиваться, снайпер стал более или менее отчетливо различать на фоне руин снующие фигурки людей.

Снайпера не интересовали бегущие куда-то группами и поодиночке солдаты, люди в полувоенной форме и тем более гражданские лица (хотя под гражданской одеждой сейчас могли скрываться все кто угодно). Он упорно, с завидной выдержкой выискивал тех, кто был ему нужен. Вечером, еще до того как сгустились сумерки и стало трудно различать объекты, пять пуль, выпущенные из винтовки, поразили цели; сейчас снайпер вышел на утреннюю охоту.

Тоненькие линии перекрестия вдруг замерли: в центре их сплетения, в полуподвальном окне высокого здания появился офицер и как-то странно огляделся. То, что это был именно офицер, снайпер понял по петличкам, выглянувшим из-под ворота комбинезона.

Стрелок плавно положил палец на спусковой крючок, но вороватость, с которой офицер огляделся, прежде чем стал вылезать из окна, задержала выстрел. Поведение потенциальной «цели» заинтересовало стрелка: здесь не было русских, бояться было еще нечего…

Сталин остановился у длинного стола, оперся об него рукой с зажатой в кулаке трубкой и чуть повернул голову в сторону Берии и стоящего рядом по стойке смирно начальника Главного управления контрразведки Смерш Наркомата обороны Абакумова. Абакумов только что закончил доклад о том, что операция по переброске «товарища Иванова», о ходе которой Верховный главнокомандующий просил держать его в курсе дела, провалилась.

Сталин выслушал доклад молча, ни разу не перебив, стоя прямо напротив начальника контрразведки и внимательно глядя в глаза Абакумова, затем повернулся и, не удостоив Берию даже взглядом, медленной мягкой походкой прошелся по кабинету. Атмосфера в кабинете Верховного главнокомандующего была накалена до предела. Абакумов кожей чувствовал эту наэлектризованность, понимал: сейчас решается его дальнейшая судьба, от того, какими будут первые слова Сталина, зависит, уйдет ли он отсюда в свой кабинет на площади Дзержинского, либо его выведут под конвоем…

Простояв возле стола с полминуты, Сталин подошел ближе и остановился на этот раз напротив Берии. На высоком лбу наркома внутренних дел выступили мелкие бисеринки пота – признак сильнейшего напряжения и такого же сильнейшего волнения, хотя взгляд его был спокойным, уверенным. Не бегающим. Сталин про себя это отметил.

– Что скажешь, Лаврентий?

– Я разберусь в сложившейся ситуации, товарищ Сталин. Виновные будут строго наказаны. – Берия выдержал взгляд Верховного. Взгляд пристальный, в упор. Взгляд с прищуром, словно прицеливающийся. Нелегко ему это далось, не многим удавалось выдержать этот взгляд и не отвести свой. Сейчас Берия этот взгляд выдержал: прямой его вины в провале операции не было, операцию проводили люди из ведомства Абакумова, он, Берия, должен был лишь контролировать ход операции, помогать по мере необходимости. А за косвенную вину смертельно не наказывают, наотмашь не бьют.

Оберштурмбаннфюрер СС Вилли Гарднер, сотрудник шестого отдела РСХА, с трудом открыл дверь машины и вывалился из нее на груду битого кирпича: пуля попала в правое плечо, и сейчас он его практически не чувствовал. Боли не было, плечо просто онемело, и рука абсолютно не повиновалась, висела плетью. К тому же, когда машина, потеряв управление, врезалась в обвалившуюся часть стены, Гарднер сильно ударился грудью о рулевое колесо, а головой – о лобовое стекло. Стекло, к счастью, осталось целым, а вот лоб он разбил сильно: кровь заливала глаза так, что веки слипались.

«Все… Это конец. Наличие документов в машине я объяснить не смогу. Меня расстреляют и как дезертира, и как изменника. Если не сразу, то самое позднее – через час… Ну нет, этого удовольствия я им не доставлю, – Гарднер подумал об этом равнодушно, как о ком-то постороннем; только тут до него дошло, что он совсем не испытывает страха. Мозг автоматически анализировал ситуацию и выдавал констатацию факта. Вилли попробовал пошевелиться, но тут же от боли, которая будто разорвала его изнутри, чуть не потерял сознание. А вот сейчас он испугался. Испугался по-настоящему. Испугался, когда понял, что застрелиться не сумеет потому, что не сможет дотянуться до пистолета, а отравиться – потому, что у него попросту нет ампулы с ядом, и его возьмут как беспомощный мешок. Испугался, когда представил, как его, беспомощного, поволокут к этому идиоту из гестапо Шранку и как тот, прежде чем застрелить в назидание другим, вволю наиздевается над ним. – Этот такого случая не упустит… Ну и черт с ним. Все равно скоро всем крышка. Скоро здесь будет такой ад, что живые будут завидовать мертвым. Кто же это в меня стрелял? Неужели русские снайперы уже здесь? Быстро…»

Гарднер не сразу понял, что к нему кто-то обращается, точнее, это не сразу дошло до его угасающего сознания.

– Господин оберштурмбаннфюрер, вы живы?

Гарднер разлепил веки, но ничего не увидел, лишь выдавил из себя: