Жизнь на краю земли

Кусто Жак-Ив

Паккале И.

Книга всемирно известного исследователя Мирового океана Жака-Ива Кусто и молодого биолога Ива Паккале рассказывает об очередной экспедиции «Калипсо», которая проходила у берегов Патагонии и на островах архипелага Огненная Земля. Основной целью экспедиции было изучение южных гладких китов, приплывающих на сезон размножения в заливы Сан-Хосе и Гольфо-Нуэво. Авторы сообщают много новых интересных подробностей о нраве, играх и брачных церемониях этих морских исполинов. Кроме того, авторы повествуют о встречах с другими животными этого уголка света — гуанако, нанду, броненосцами, разнообразными морскими птицами. Перед экспедицией стояла и другая задача — отыскать в лабиринте островов архипелага Огненная Земля последних индейцев вымирающего племени кауашкаров. Члены команды «Калипсо» встретились с ними и убедились, что этот народ находится на грани полною исчезновения.

Часть первая: Ветер Патагонии

1 Сокровенная жизнь полуострова Вальдес

«Темная холодная ночь, — рассказывает Филипп Кусто. — Я неподвижно сижу на берегу и слушаю, как пускают фонтаны гладкие киты. Они совсем рядом. Хотя в темноте трудно различить их массивные формы, я знаю, что они плавают недалеко от берега, задевая порой брюхом дно на мелководье. А вот они выпрыгивают метрах в двухстах от меня. Их огромные тела со страшным шумом обрушиваются на воду. В промежутках между всплесками слышны глубокие вдохи китов: для меня этот мощный хоровой концерт — самая прекрасная музыка в океане».

Так проходит моя первая ночь в Патагонии, на южном берегу залива Сан-Хосе, а точнее, на перешейке, соединяющем полуостров Вальдес с материковой частью Аргентины.

Мы с Филиппом давно собирались исследовать дикое побережье Патагонии. Патагония… Кто не мечтал о ее безграничных просторах, легендарных пампасах*, где сливаются в единое целое гаучо* и конь, где беспрерывно дует ледяной памперо*?

Желтая металлическая птица

Полуостров Вальдес напоминает очертаниями плоское бобовое зерно, лежащее в Атлантическом океане как раз за 42° южной широты. С материком его связывает перешеек Карлоса Амегино, разделяющий два довольно закрытых участка океана — залив Сан-Хосе с севера и залив Гольфо-Нуэво с юга. Это дикая и суровая земля, все ее немногочисленные поселения — Пуэрто-Сан-Хосе, Пунта-Норте, Пуэрто-Валь-дес, Пунта-Дельгада, Пуэрто-Пирамидес — стоят на побережье, только Салинас-Гранде возвышается на краю необычной котловины, расположенной в глубине полуострова. Глубина этой впадины достигает 40 м ниже уровня моря. Это самая низкая точка Южной Америки.

Мелководный, овальной формы залив Сан-Хосе, миль тридцати в длину и самое большое миль пятнадцати в ширину, является частью обширного залива Сан-Матиас, с которым его соединяет на севере узкий проход. С незапамятных времен в эти уединенные тихие воды (и реже в воды залива Гольфо-Нуэво) приплывают, чтобы любить друг друга и дать жизнь потомству, гладкие киты.

Они появляются зимой (в июле) и остаются до конца весны (до ноября), а на лето и осень возвращаются на обильные пастбища южных морей. С декабря 1974 года власти аргентинской провинции Чубут, в состав которой входит полуостров Вальдес, объявили его заповедником. Это удачное начинание полезно не только для китов, которые находятся под угрозой исчезновения (ведь много веков подряд они были добычей китобоев и до сих пор, вопреки официальным запретам, промышляются браконьерами), но и для всей местной фауны.

Лагерь у пересохшего арройо

Пуэрто-Мадрин — всего лишь скромный поселок в несколько десятков низеньких домиков, через который проходит знаменитая панамериканская автострада, связывающая единой линией Аляску и Огненную Землю. Пуэрто-Мадрин интересует Филиппа и его товарищей прежде всего потому, что он расположен неподалеку от перешейка Карлоса Амегино, который связывает полуостров Вальдес с материком. Поэтому его и выбирают отправным пунктом.

«До Пуэрто-Мадрина — никаких трудностей с доставкой оборудования, — рассказывает Филипп. — А вот потом все становится сложнее… Несколько дней пространных переговоров, то забавляющих, то раздражающих нас, — и мы нанимаем в поселке грузовик. Набиваемся в него как попало вместе с продовольствием, — кастрюлями, гидрокостюмами, баллонами со сжатым воздухом, измерительными приборами, фотоаппаратами, кинокамерами и спальными мешками. И вперед, навстречу приключениям!»

Вертолет снует туда-сюда между базой и маленьким лагерем. Он облетает район, приземляясь там, где попадается свободная площадка. Пилот мгновенно осваивает машину. А у Филиппа при шуме винтов вертолета, как свидетельствуют все очевидцы, каждый раз загораются глаза. Приобретение вертолета буквально переполняет его радостью. Филипп долго борется с искушением — и вот, когда Боб Маккиган приземляется в третий или четвертый раз, он забирается в машину и садится рядом с пилотом. Неделю спустя он пытается сам сесть за штурвал. К концу пребывания на Вальдесе Филипп управляет вертолетом не хуже профессионала.

Как обычно, в первую очередь исследователи должны найти… подходящую площадку для лагеря. В таких случаях сначала мечтаешь об идеальном варианте: чтобы устроиться в месте, хорошо защищенном от ветра и с проточной водой у порога, — то есть мечтаешь о первоклассном отеле посреди пустыни… Но постепенно становишься менее требовательным и довольствуешься тем, что соблаговолит предложить Госпожа Природа. Вид у полуострова Вальдес не слишком гостеприимный — сплошь камень, песок и колючий кустарник. Это обширное пространство, открытое ледяным ветрам и проливным дождям, где на бурых и серых почвах произрастает скудная растительность — бледно-желтые злаки* и кусты с корявыми ветвями. Построек здесь почти нет — равнина ' отведена под пастбищное овцеводство. То и дело попадаются целые холмы окаменелых раковин. Часто встречаются также следы древних индейских культур, процветавших здесь до появления конкистадоров.

Отправившись в очередной раз на вертолете обследовать местность, Филипп и Боб находят место для будущего лагеря экспедиции. Это довольно ровный участок суши в двух шагах от устья пересохшего арройо*, где русло впадает в защищенную двумя высокими мысами широкую бухту. Пляж здесь узкий, но уютный. Кажется, тут будет удобно подходить двум зодиакам, которыми располагает экспедиция.

Небольшой испанский форт

Членам команды «Калипсо», прибывшим в этот затерянный уголок Аргентины, не составляет особого труда разбить лагерь. Для этого достаточно расчистить посадочную площадку для вертолета, выкорчевать несколько колючих кустов, выровнять несколько квадратных метров земли, вбить колышки, натянуть веревки — и дело сделано. Вскоре вдоль арройо встают три брезентовых домика, не считая палатки-кухни. Специальная палатка, предназначенная для записывающей аппаратуры Г и Жуа и рации, установлена в самом русле высохшей речки, на бугорке.

Помимо уже упомянутых Боба Маккигана и Ги Жуа, с Филиппом Кусто сюда прибыли Жак Делькутер (аквалангист), Иван Джаколетто (второй аквалангист), Колен Мунье (оператор), Франсуа Шарле (оператор, ответственный за съемки с воздуха) и жена Филиппа Джан, исполняющая обязанности интенданта и агента по рекламе и пропаганде. Кроме того, в состав отряда вошел аргентинец по имени Марьяно, настоящий природный силач, аквалангист, знающий морское дно в этих краях как свои пять пальцев.

Вечером того же дня Филипп с товарищами замечают, что во время отлива море отступает очень далеко в бухту. Береговая полоса, показавшаяся сначала такой узкой и такой удобной для причаливания, растянулась теперь больше чем на километр! Обстоятельство пренеприятное… Чтобы в отлив спустить зодиаки на воду или, наоборот, поднять их на сушу, придется перетаскивать лодки на значительное расстояние. Стремясь хотя бы частично устранить это неудобство, члены отряда «Калипсо» решают оборудовать якорную стоянку для лодок в таком месте, чтобы зодиаками можно было пользоваться, по крайней мере, во время прилива и начала отлива. Причальной бочкой послужит большой упаковочный ящик, доверху набитый галькой, — его установят посреди бухты.

Погода стоит отличная, что на Вальдесе, кажется, случается нечасто. Ни малейшее дуновение ветерка не нарушает спокойствия в лагере и его окрестностях. После ужина, когда погасли одна за другой керосиновые и газовые лампы и все постепенно заснули, на суше и на море воцаряется величественная тишина. И вот во мраке все отчетливее начинают раздаваться громкие голоса китов. Филипп, очарованный благородными звуками ночного концерта, не может уснуть. Он идет на пляж, садится там, закутавшись в одеяло, и до рассвета слушает мощные глухие хоры огромных представителей китообразных*.

«Разве можно остаться равнодушным к этой дикой и нежной музыке, идущей из глубины времен и подобной самому дыханию мира! — говорит он. — Человек потерял способность чувствовать каждой своей клеточкой великое биение пульса Природы, ее важнейшие ритмы. И, может быть, пение китов лучше, чем что-либо другое, поможет ему вернуть это чувство, которое он утрачивал по мере того, как становился технократом, а потом потребителем.»

Истребление индейцев

История Америки в целом и Аргентины в частности — это история истребления индейцев. Известно, что выстрадали «краснокожие» в Северной Америке, пока их не загнали в жалкие резервации. Что же касается Латинской Америки, то здесь достаточно одного примера: до появления белых земли, протянувшиеся от Мексики до Боливии, населяло 60–90 миллионов ацтеков, майя и инков. Через полтора столетия после начала завоевания их осталось лишь три с половиной миллиона…

Основные причины этой массовой гибели — жесточайшая эксплуатация вкупе с худшими проявлениями расизма и садизма. Европа признала индейцев «полноценными людьми» лишь в 1537 году после буллы папы Павла III. Впрочем, официальное признание церкви нисколько не препятствовало продолжавшемуся истреблению: в течение нескольких последующих лет только на серебряных рудниках Потоси в Боливии отошли в лучший мир восемь миллионов коренных жителей. И это не считая тех индейцев, которые погибли в лесах и горах, где на них устраивалась настоящая охота. Не считая тех, которых одаривали отравленными рисом, сахаром, зерном и одеялами, доставленными из мест, где недавно свирепствовали среди населения сифилис или оспа…

[1]

2 Игры исполинов, игры карликов

В лагере у пересохшего арройо жизнь понемногу налаживается. Каждый создает свой собственный мирок, устраивается поудобнее. Появляются невинные, но такие нужные всем нам привычки. Вылазки на море чередуются с походами в глубь суши.

Передовой отряд «Калипсо» проявляет интерес ко всем своеобразным животным полуострова, но «гвоздем» ежедневного представления, которое дает природа, для Филиппа и его товарищей стали выпрыгивания гладких китов. Как только позволяет погода, зодиаки спускаются на воду. Филипп, стоя на носу своей лодки, исполняет роль наблюдателя. Ему помогает Делькутер, или Джаколетто, или же Марьяно-аргентинец. Если освещение подходящее, Колен Мунье отснимает метры и метры пленки. С ним соревнуется Франсуа Шарле, устроившийся на борту вертолета. Время от времени Га Жуа, забравшись в надувную лодку, жонглирует там проводами и микрофонами: он записывает «беседы» морских исполинов. В лагере Джан Кусто — с помощью Боба Маккигана — заботится о том, чтобы вовремя прибывало продовольствие, не было перебоев с кинопленкой, чтобы такая-то запасная деталь, предназначенная для такого-то неисправного прибора, была доставлена как можно скорее…

«Мы выключили моторы, — рассказывает Филипп, — и ждем, пока нас тихонько отнесет ветром к киту. Вот уже больше часа мы наблюдаем, как он пускает фонтаны в нашей бухточке. Теперь до него осталось метров пятнадцать, что примерно равняется его длине… Я полагаю, что это самка, но без детеныша. В зеленой воде залива Сан-Хосе китиха кажется мне совсем серой, но, когда она высовывается из воды, чтобы сделать вдох, я вижу, что она почти черная с фиолетовыми отливами, — каприз игры света в океане! Порой волны и движения китихи позволяют мне различить ослепительно белый

[3]

китовый ус*, сверкающую округлую громадную губу, колонии паразитов*, облепивших кожные наросты, и двойное дыхательное отверстие — дыхало — в форме буквы „ф“, похожее на прорези в деке скрипки.

Хвостом вверх

«Другие особи, — продолжает Филипп, — предпочитают бесконечные блестящие каскады прыжков. Выпрыгивание (англичане называют такие прыжки словом breaching) состоит в следующем. Пробыв несколько секунд под водой, кит на бешеной скорости устремляется к поверхности, метеором прорывает толщу воды, взмывает как можно выше в воздух и потом падает с оглушительным шумом на бок, на живот или на спину, вздымая пену. Иногда кит так разгоняется, что даже отрывается от воды на один-два метра. Существуют разные объяснения выпрыгивания китов. Одни считают, что таким способом кит избавляется от паразитов, от слишком крепко прицепившихся прилипал* или налипших водорослей. Другие же утверждают, что это своеобразный способ проглотить пищу, так как у кита сравнительно узкий пищевод. И так далее. Все это не слишком убедительно. Однако я совершенно уверен, что между скоростью ветра и количеством выпрыгивающих китов (следовало бы сказать „играющих китов“: чем сильнее ветер, тем оживленнее и охотнее они резвятся) существует прямая связь — на этот счет у меня накопилось достаточно наблюдений со времени нашего приезда сюда. Можно предположить, что ветер создает помехи в работе сонара* китов, особенно на мелководье; и, плавая и общаясь друг с другом, им приходится больше полагаться на зрение и чаще прибегать к языку жестов — движениям и позам, чем обычно. Но нередко киты резвятся и без всякого основания…»

Окружающие нас киты, не занятые парусным спортом или прыжками, со страстью предаются lobtailing, что с английского можно перевести как «стояние на голове». Эта игра выглядит так: кит буквально втыкается в воду вниз головой, так что над волнами торчит только хвост. Некоторое время кит мерно покачивает хвостовыми лопастями, а затем страшным ударом обрушивает их на воду — настоящий пушечный выстрел. Смысл lobtailing тоже пока не разгадан. Во всяком случае, эта поза не является ни сигналом опасности, ни угрозой, как считалось раньше. Мелвилл дал поэтическое объяснение такого поведения китов, и, вероятно, он был ближе к истине. Вот что он писал в «Моби Дике»: «Чем больше я думаю о могучем китовом хвосте, тем горше я сетую на свое неумение живописать его. Подчас ему свойственны жесты, которых не постыдилась бы и человеческая рука, хотя значение их остается неразгаданным.»

В большом стаде эти таинственные жесты бывают порой настолько очевидны, что китоловы, как я слышал, считают их сродни масонским знакам; они полагают, что таким способом кит вполне сознательно беседует с внешним миром

Миролюбивые киты

(Отрывки из «Дневника» Филиппа, середина октября)

«Пока наши зодиаки в очередной раз бесшумно дрейфуют к китам в заливе Сан-Хосе, я вспоминаю всех огромных китообразных, которых мне приходилось гладить своими руками в самой их стихии на свободе в море. Закрываю на мгновение глаза и снова мысленно вижу кашалотов Индийского океана, серых китов Калифорнии, горбатых китов Бермудских островов и величественных полосатиков Северной Атлантики и моря Кортеса…

Каждый раз я приближался к китам с радостным волнением. Вот и сейчас испытываю те же чувства: тревогу и восторг одновременно, и страх, что безвозвратно исчезнут редчайшие виды, и счастье при мысли о том, что „купаюсь в одной купели“ с одним из крупнейших животных, которые когда-либо населяли нашу планету.

Экспедиция „Аргентина“ сделала одно чудесное, неожиданное открытие — ни разу киты не испугались нашего появления. А им было чего опасаться! Ведь мы — люди, а значит, обладаем, если можно так сказать, тяжелой „противокитовой наследственностью“… И все же они нас не боятся! Даже сейчас, когда мы вплотную подошли к ним, киты продолжают пускать фонтаны, плавать, играть, общаться друг с другом с помощью жестов (и, наверное, эхолокации), как будто нас нет рядом.

Со мной в зодиаке Жак Делькутер и Ги Жуа, они молчат, видимо, находясь во власти тех же чувств, что и я.

Когда нанду идут на водопой

Не всегда гладкие киты являются в залив на место встречи. Иногда по совершенно непонятным для Филиппа и его товарищей причинам их не видно там сутки и больше. Но и тогда передовой отряд «Калипсо» не сидит без дела. Многоликая и своеобразная фауна Вальдеса дарит удивительные находки.

Однажды утром отряд Филиппа совершал очередную вылазку к впадине, расположенной в глубине полуострова. После изнурительного перехода по камням, песку и колючкам исследователи очутились на вершине небольшого гребня, возвышающегося над пресноводным прудом. И тут перед ними неожиданно открылась необычная картина.

На противоположном берегу пруда они увидели целое стадо южноамериканских страусов, то есть нанду, а точнее нанду Дарвина (Rhea pennata). Одни нанду пили воду, как это делают домашние куры: они погружали клюв в воду, потом высоко поднимали голову, чтобы вода прошла в горло. Другие наблюдали за окрестностями. Стадо состояло примерно из пятнадцати молодых и пяти взрослых особей — мощнейшие ноги, куполообразное туловище, коричневые с белыми концами перья, посаженная на длинную шею маленькая голова. По серебристой поверхности пруда, безразличные к этому зрелищу, плавали взад-вперед патагонские утки с гребешком…

Обнаружив у водопоя нанду, все члены отряда как один ложатся в колючую траву и минут десять наблюдают за этими животными. Но стоило нанду открыть присутствие людей, как они тут же помчались прочь, словно метеоры, оставляя за собой след пыли.

На южноамериканском континенте, где поначалу не было плотоядных млекопитающих, эволюционировали многочисленные виды очень крупных птиц, в частности хищник* Phororhacos эпохи миоцена. Рост этой птицы превышал 2 м; длина одной только головы, завершавшейся страшным крючкообразным клювом, составляла 60–70 см.

Гнев пересмешника

Нет смысла долго распространяться о каждодневных тяготах лагерной жизни — о дежурствах на кухне, мытье посуды, доставке воды и т. д. Любителям отдыхать в палатке «дикарем» они хорошо знакомы. Но суровое величие природы Патагонии, ее хозяева-животные быстро заставляют вас забыть про все эти скучные обязанности.

Вид окрестных дюн и серых камней на сером фоне штормового неба, когда море, внезапно придя в ярость, вздымает в бескрайнем просторе зеленые волны с серебристыми гребешками пены, переполняет душу восторгом. Вы наслаждаетесь симфонией охристых, золотистых, кирпично-красных и жемчужно-серых красок, что дарит глазу земля, залитая солнцем, на фоне чистейшей синевы Атлантики.

Если Филипп и его команда не идут к зверям Вальдеса, то звери Вальдеса идут к ним. Патагонский пересмешник (Mimus patagonicus), дальний родич европейского жаворонка, проявляет удивительную непринужденность в общении. Семья этих птиц гнездится в низком кустарнике совсем рядом с палатками. И самец, и самка не боятся красть еду прямо со стола, когда отряд обедает… Однажды Франсуа Шарле собрался снять мадам, высиживающую яйца в жилище из веточек и травинок. Вне себя от ярости, разгневанный супруг — комочек серых и бежевых перьев с черной полоской у глаз и черным хвостом с белой каемкой — с писком спикировал на плечо фотографа и обрушился на него всей своей 20-граммовой мощью…

Передовой отряд «Калипсо» постепенно начинает понимать, что живет среди птиц, которые поначалу ничем не обнаруживали своего присутствия. Однажды мимо лагеря пролетает рыжеголовый зуек; у него длинный и тонкий клюв и покрытая коричневыми и черными крапинками спинка (эта защитная окраска* помогает ему маскироваться на каменистых россыпях). На следующий день появляется американская хохлатая мухоловка. Эту неутомимую пожирательницу мух проще услышать, чем увидеть, — она заливается песнями, спрятавшись в зарослях. В колючих кустах вьет себе неприступные гнезда патагонский корзинщик. Попадается им на глаза и южный чибис, или теру-теро (Vanellus сауanus), — в отличие от большинства других птиц он имеет на крыльях ярко-красные загнутые коготки, которыми, как шпорами, безжалостно пользуется в схватках. Самая быстрая хищная птица Вальдеса — красноспинный сокол, он питается ящерицами и мелкими млекопитающими.

Но самая удивительная птица этих мест — тинаму с гребешком, которая благодаря своему мраморному кремово-черному оперению совершенно незаметна для хищников. Эта небольшая птица (длиной сантиметров 40) — вероятно, дальний родич нанду. Самка тинаму откладывает под каким-нибудь кустом пять — семь зеленых яиц — по цвету они напоминают самые ценные породы нефрита, а скорлупа их словно покрыта слоем блестящего лака. Самец сам высиживает яйца. Все тинаму обитают в Центральной или Южной Америке. Летают они плохо, хотя киль у них есть. Неспособность летать объясняют небольшими относительно величины птицы размерами сердца.

3 Фонтан на горизонте!

«Всем привет, я привез почту! И две коробки для спутника.»

Эти исторические слова я произношу, спрыгивая с вертолета на палубу «Калипсо»… Я прибыл из Франции через Буэнос-Айрес, куда за мной прилетел Боб Маккиган. Я нагнал по воздуху нашу милую старушку «Калипсо», покинувшую берега Франции намного раньше, чем я.

И хотя мое приветствие не блещет наполеоновской отточенностью слога, я тем не менее испытываю в эти минуты все удовольствия сразу.

Прежде всего, удовольствие — доставлять удовольствие. В экспедиции и для экипажа судна, и для аквалангистов время тянется томительно долго. Уже на следующий день после отплытия почту принимают как некий дар небес. Каждый лихорадочно, но стараясь при этом казаться равнодушным хватает свой конверт и, вскрыв его, уходит в себя. На мгновение он снова с женой, детьми, родителями, друзьями, оставшимися на другом конце света. На «Калипсо» работают только люди крепкой закалки. Но в такие минуты и на их лицах радость разглаживает морщины, которыми избороздил их океан.

Дельфины-весельчаки

Начало ноября. Вот уже месяц Филипп и его товарищи находятся на Вальдесе. «Калипсо» — на пути к полуострову.

Оставляя позади бурые топкие просторы Ла-Платы, корабль взял курс на юг; капитан Бугаран ведет его по Атлантическому океану тем же путем, каким впервые в 1519 году отважился пройти Магеллан. Вот форштевень нашего судна рассекает воды моря Мрака, названного так спутниками великого португальского мореплавателя, которые боялись, что из пучин этих вод поднимутся гигантские змеи и проглотят людей вместе с их кораблями.

Я спускаюсь с вертолета на палубу «Калипсо», как раз когда судно подходит к 42-й параллели южной широты. Теперь, чтобы попасть в залив Сан-Матиас, соединяющийся с заливом Сан-Хосе, мы должны взять курс на запад. Несколько недель назад гладкие киты, завершив большой летний круиз, во время которого они побывали, в частности, на субантарктических планктонных* пастбищах, приплыли в укромные воды залива Сан-Хосе наслаждаться любовными играми.

Доктор Агуайо, столь же сведущий, сколь и дородный

Темные дельфины держатся группами, численность которых сильно колеблется — от 5 до 200 особей, и охотятся они тоже коллективно. Дельфины окружают косяки рыбы, постепенно тесня свою добычу из глубины к поверхности, где и приступают к трапезе (даровой добычей спешат воспользоваться чайки, поморники, крачки и множество других морских птиц).

Внешние отличительные признаки вида — очень темная спина и серовато-желтые или чисто-серые бока. Голова похожа не на бутылку, как у афалины (то есть у бутылконосого дельфина), а на плужный лемех, почему дельфинов рода Lagenorhynchus (короткоголовые дельфины) прозвали по-английски plow-share-headed dolphin

[10]

.

Все эти подробности я узнал здесь же, на палубе «Калипсо», от человека, олицетворяющего саму скромность, но тем не менее «авторитета» в зоологии — доктора Агуайо. Доктор Агуайо, специалист по морским млекопитающим (маммолог-океанограф), значительную часть круиза по Южной Америке будет нашим наставником. Этот округлый, как шар, жизнерадостный человек весь проникнут любовью к людям и зверям. Несмотря на свою дородность, он не побоится влезать в узкое горлышко нашего ныряющего блюдца. И всякий раз нам будет казаться, что выбирается он оттуда с таким же звуком, с каким вылетает пробка от шампанского: «Хлоп!» Так как время доктора Агуайо, в отличие от нашего, ограничено и его ждут другие обязательства, позже его сменит французский коллега доктор Дюги.

«В Южной Атлантике, где мы сейчас находимся, — продолжает доктор Агуайо, — обитает, кроме видов, распространенных во всех океанах, большое число эндемических* форм мелких зубатых* китообразных. В самых южных водах Патагонии и в Магеллановом проливе обитает южный дельфин (L. australis), близкий родственник темного дельфина (Lagenorhynchus obscurus); я думаю, на подходе к Огненной Земле „Калипсо“ встретится с ним.

В Ла-Плате обитает лаплатский дельфин (Pontoporiu blainvillei), однако по мере загрязнения большого эстуария этот вид встречается, увы, все реже и реже; пока его еще можно увидеть у берегов Уругвая. Очковые морские свиньи (Phocaena dioptrica), насколько известно, более многочисленны, границы их ареала лежат между водами южной Бразилии и Огненной Земли; своим названием очковые морские свиньи обязаны темной пигментации вокруг глаз. Есть и другие виды, пока еще плохо изученные из-за скрытного образа жизни, — например, такие, как пестрый дельфин (Cephalorhynchus commersoni) или дельфин Хэвисайда (Cephalorhynchus hea visidei).»

Пять лет на Вальдесе

Я покидаю борт «Калипсо» и через несколько минут приземляюсь на вертолете в лагере у пересохшего арройо, где меня ждет не только радостная встреча с Филиппом, его женой Джан, Жаком Делькутером, Ги Жуа и другими членами отряда, но и знакомство с гостем высокого ранга — широко известным ученым доктором Роджером Пэйном.

Этот симпатичный американец, хотя и выглядит бродягой, — настоящий кладезь науки, выдающийся цетолог*. Несколько лет доктор Пэйн изучал поведение «поющих» китов (горбатых китов, или горбачей) в Северной Атлантике, он записал на пленку их грустные величественные песни, а затем приехал на полуостров Вальдес, чтобы заняться наблюдениями за гладкими китами. Ко времени нашего прибытия доктор Пэйн, его жена Кэти и их четверо детей провели на полуострове уже пять сезонов. Сначала доктор жил в палатке, потом в лачуге из досок и толя, которая составила бы гордость любого бидонвиля, не будь она построена с таким размахом. Сейчас доктор Пэйн обосновался более комфортабельно — он живет в бетонном домике и даже имеет в своем распоряжении небольшой самолет, поскольку его исследованиям покровительствуют два научных общества — Нью-Йоркское зоологическое общество и Национальное географическое общество США. Но, по-моему, он вообще не очень заботится о комфорте. Вся его жизнь, как и жизнь его семьи, отдана океану и обитающим в нем животным. Доктор Пэйн знает каждого кита в заливе Сан-Хосе и каждому из них дал имя. К китам он подплывает в легкой байдарке: малейший толчок носом или взмах хвостом — и байдарка разлетится в щепки, но такого несчастья с доктором никогда не случалось.

Наши исследования морских животных на полуострове Вальдес начинаются как нельзя лучше. Киты уже прибыли на место встречи, а многочисленные дельфины, как бы составляющие их свадебный эскорт, дали в нашу честь акробатическое представление. С такими экспертами, как доктор Пэйн и доктор Агуайо, с такой техникой и аппаратурой и с таким опытом подводных погружений будет непростительно потерпеть неудачу!

Вечером в лагере у пересохшего арройо появляются члены команды «Калипсо»: Альбер Фалько, Раймон Коль, Франсуа Дорадо, Доминик Сюмьян, Кристиан Бонниси… Я надеюсь, что, приступив к работе со свежими силами, они помогут нам успешно завершить исследования, начатые отрядом Филиппа. Садимся обедать. Затем собираемся у лагерного костра, в котором потрескивает огонь, под полной луной, освещающей этот край света, и я прошу доктора Пэйна рассказать подробнее о том, как он отличает китов друг от друга. Не сомневаюсь, что сидящий напротив него доктор Агуайо непременно вставит свое слово.

«Как я узнаю китов? Нет ничего проще, надо только быть внимательным, — говорит доктор Роджер Пэйн. — Еще недавно крестьяне в деревнях без труда различали всех коров и давали им имена. Так вот, я утверждаю, что отличить одного гладкого кита от другого проще, чем двух молочных коров одной породы…

Всемирная популяция: 1500 особей

«В подотряде усатых*, или беззубых, китов, — продолжает доктор Пэйн, — три семейства. К семейству полосатиковых относятся голубой кит, малый полосатик, сейвал (или полосатик Рудольфа), полосатик Брайда, финвал и горбатый кит. Семейство серых китов состоит из единственного вида — серого кита. А к интересующему нас семейству гладких китов относят всех так называемых настоящих китов — так их назвали китобои из-за спокойного нрава и легкости промысла, а также потому, что убитые гладкие киты держатся на плаву в отличие от полосатиковых, камнем идущих на дно.

В семействе гладких китов три рода, то есть столько же, сколько в подотряде усатых китов семейств. Карликовый кит (Caperea marginata) известен нам только по нескольким экземплярам, выбросившимся на берега Австралии, Новой Зеландии и Южной Африки; этот средних размеров кит (длина — 6 м, вес — 5 т) отличается от других видов прежде всего довольно неглубоким разрезом рта и наличием небольшого спинного плавника.

Гренландский кит (Balaena или Eubalaena

[12]

mysticetus) — самый крупный в этой компании: длина тела 15–20 м, вес до 100 т; его же называют и обыкновенным настоящим китом (common right whale) или „голова дугой“ (bow-head); норвежцы окрестили его nordwhal, голландцы wallfish, немцы nhalfish. японцы ко-кудзира, а эскимосы арбек.

4 Миллионы крыльев и ластов

Уже далеко за полночь, а доктор Пэйн и доктор Агуайо еще продолжают свой рассказ о гладких китах; по их мнению, они сообщили нам лишь самые общие сведения. Члены отряда «Калипсо» возбуждены, как дети накануне рождества. Сейчас им больше всего на свете хочется поближе познакомиться с царственными китами Вальдеса, любоваться ими, гладить их. Никто и не думает идти спать: все хотят остаться на пляже и, как это сделал Филипп в первый день своего пребывания на полуострове, ждать рассвета, слушая, как пускают фонтаны эти крупные млекопитающие… Но утром мне нужны бодрые люди: я наметил сразу несколько вылазок на встречу с китами. В конце концов благоразумие берет верх, и все отправляются отдыхать.

Наконец на горизонте светает, но все предвещает совершенно пасмурный день! Всего несколько часов назад погода была великолепная, и вот, пожалуйста, — хуже не придумаешь. А на этих широтах непродолжительных осадков не бывает… Громадные черные тучи, проливные дожди, насыщенный влагой воздух с Атлантического океана и, конечно, свирепый ветер, причем чем дольше он дует, тем сильнее становится.

Смотря какой будет ветер

В самом деле, смотря какой будет ветер… Море разбушевалось вовсю, пена на гребнях волн мешается с китовыми фонтанами — какое захватывающее, прекрасное зрелище! Но в такую погоду не может быть и речи о том, чтобы выйти в море и наблюдать эту дикую пляску вблизи. Ни зодиаки, ни байдарки не выдержат волнения, да и под водой мы не сможем ничего ни увидеть, ни снять.

Киты же великолепно себя чувствуют в такую непогоду. Я уверен, что она им по душе… Разве не во время самых жестоких штормов, когда бушуют чудовищные валы, приобретают свой истинный смысл самая мощь и исполинские размеры китов?

Капитан Бугаран на «Калипсо» понял, что приближается шторм. Впрочем, об этом его уже предупредили фотографии со спутника. Сообщив нам о своем решении по радио, он снялся с якоря и повел судно в залив Сан-Матиас, более глубокий и безопасный, чем Сан-Хосе, где «Калипсо» в любую минуту рискует сесть на мель. А так как в шторм вертолет, разумеется, не летает, мы оказались блокированными на полуострове до возвращения солнца.

Постараемся воспользоваться этим положением полуробинзонов, отправившись исследовать те районы побережья, куда не успел добраться Филипп со своим отрядом. Ветер и дождь поутихли. Одевшись как следует во всякого рода непромокаемые доспехи, мы садимся в грузовик и уезжаем в Пунта-Норте, поселение из нескольких одноэтажных домиков, расположенное неподалеку от мыса с таким же названием.

И вот мы подходим к источенным волнами скалам, обступившим небольшие пляжи серого песка, — здесь располагаются владения ластоногих. И первыми попадаются нам на глаза самые крупные представители отряда (гораздо более тяжеловесные, чем даже моржи) — морские слоны.

Слоновьи хоботы

Существует два вида морских слонов, которые мало отличаются друг от друга, однако никогда не смешиваются: это северный морской слон (Mirounga angustirostris), обитающий в северном полушарии, — его представителей нам уже довелось наблюдать с «Калипсо» на Гваделупе, вблизи мексиканской Калифорнии; и южный морской слон (Mirounga leonina), обитающий в южном полушарии, — вот его-то мы как раз сейчас и наблюдаем на Вальдесе.

Как северных, так и южных морских слонов истребляли в прошлом веке в основном из-за жира (даже относительно небольшой трехметровый самец дает целых 360 л жира). Охота превращалась в невероятно жестокие бойни. Умирая, морской слон теряет от 400 до 500 л. крови — при описании подобных побоищ как нельзя более уместны выражения «ручьи» и «моря» крови. Эти животные удивительно живучи — бывали случаи, когда морские слоны, с которых уже содрали шкуру, совершенно неожиданно «приходили в чувство» и спускались по склону берега в море, чтобы там умереть… К счастью, в 1910 году были приняты меры по охране морских слонов, что спасло их от полного исчезновения (хотя до сих пор в южном полушарии, в основном на острове Южная Георгия, ежегодно добывается не менее 6000 особей).

«В настоящее время общее число северных морских слонов оценивается в 20–25 тысяч особей, — объясняет доктор Агуайо, — а южных морских слонов в 300–500 тысяч. Южные морские слоны обитают около большинства субантарктических островов (Фолклендские острова, острова Южная Георгия, Кергелен, Маккуори и др.). Летом их можно встретить даже на Антарктиде — вплоть до 78° южной широты. Зимой же они уходят на север, добираясь иногда почти до Новой Зеландии, Австралии и Южной Африки.

Сложная жизнь стада

Кроме огромных размеров, морских слонов отличает от других тюленей небольшое число зубов и наличие редуцированных когтей на пальцах передних ластов; на задних ластах когти отсутствуют. Питаются они головоногими* — кальмарами и каракатицами, за которыми ныряют на большие глубины, но не отказываются они и от рыбы. У морских слонов, как у всех животных, питающихся головоногими (экологи говорят, как у всех теутофагов, от греческого слова teuthos — «кальмар»), бесконечно длинный кишечник: в 30–35 раз длиннее тела.

Морские слоны животные стадные*, поведение в стаде у них очень сложное, особенно в период спаривания и деторождения. Первыми в августе-сентябре на традиционные места размножения прибывают самцы. Они опережают самок недели на две. Сразу после прибытия самки рожают детенышей, которых зачали год назад на этом же месте. А самцы в это время затевают свирепые драки, нанося друг другу глубокие раны на шее, груди и боках; однако исход этих поединков редко бывает роковым. Побежденные и слишком молодые для участия в турнирах самцы возвращаются в море, где пытаются — и зачастую успешно — спариться с запоздавшими яловыми самками или же с теми, что обманули бдительность секачей.

Секачи (по-английски harem bulls) собирают стадо из 10–50 самок. Они оплодотворяют их одну за другой, не слишком тревожась о том, что в любовном пылу могут раздавить неудачливых новорожденных. В течение всего периода размножения самки, в отличие от самцов, хорошо питаются. И детеныши получают молоко исключительной жирности — в нем содержится более 80 % жиров. Появляясь на свет, «малыши» весят 40 кг и имеют в длину около 90 см, а через месяц, когда их перестают кормить молоком, они достигают уже внушительного веса — целых 350 кг; таким образом, они набирают в среднем по 10 кг в сутки… Матери погибли бы от истощения, выкармливая подобных обжор, если бы при этом не питались сами. (Лактационный период у морских слонов северного полушария существенно длиннее, но и вес детеныши набирают гораздо медленнее. Вероятно, эта разница в темпах роста объясняется тем, что в северных биотопах климатические условия благоприятнее.)

Первая линька у морских слонов наступает в возрасте одного месяца: коричневато-серый густой и пушистый мех новорожденного сменяется коротким коричневым или серым волосяным покровом, характерным для взрослых особей. У взрослых слонов линька начинается чуть позже — в январе; и животные снова вынуждены выходить на сушу. В это время у слонов весьма жалкий вид: омертвевший кожный покров отслаивается кусками, как будто расходясь по швам. Чтобы унять довольно болезненный зуд, морские слоны отлеживаются в лужах грязи на берегу. Но если лужа слишком глубока, слоны оказываются как бы в ловушке: им уже не удается выбраться из нее; там они и погибают. Такое бывает редко, но все же бывает.

Взмахи крыльев над Атлантикой

В Пунта-Норте нас очаровало зрелище прибытия морских слонов, их бурной любви, и мы посвящаем наблюдению за ними несколько дней подряд. Да и погода все еще хмурится, упорно не давая нам встретиться с гладкими китами.

Ги Жуа подносит микрофоны к хоботам морских слонов, чтобы записать их рев: теперь в архивах наших фонотек будут храниться бобины с записями оскорблений и вызовов на языке морских слонов. Колен Мунье и Франсуа Шарле снимают на кинопленку соперников, дерущихся за гаремы. Филипп и Бебер Фалько вместе с Домиником Сюмьяном и Франсуа Дельгадо пытаются отыскать самок-рожениц.

«Роды у морских слонов, — рассказывает Филипп, — по-видимому, столь же мучительны, как и у большинства самок, вынашивающих один плод. Лежа на животе или на боку, самка долго тужится, пока детеныш не появится на свет. Стоит только матери разрешиться от бремени, как тотчас же налетают птицы-стервятники и набрасываются на послед — предмет их яростных стычек. Малыш с трудом добирается до сосков. Когда же ему наконец удается схватить их губами, его мордочка как будто озаряется выражением живейшего наслаждения.»

Морские слоны — чудо Вальдеса, но не единственное: полуостров полон чудес, которые мы еще не успели открыть. Например, морские птицы. Чтобы получше с ними познакомиться, перебираемся на восточное побережье Вальдеса, в район между Пунта-Норте и Пуэрто-Вальдесом.

Это земля лагун и мысов, выходящая прямо в необъятные просторы Атлантики: если бы какой-либо мореплаватель отправился отсюда в путь, все время держа курс строго на восток, то он пересек бы не только Атлантический, но и Индийский океан в самой его широкой части, не встретив на своем пути ни материка, ни какого-либо острова до самой Тасмании…