«Опоздавшие к лету» – легендарный концептуальный цикл произведений одного из ведущих мастеров отечественной интеллектуальной фантастики Андрея Лазарчука, писателя удостоенного ВСЕХ возможных премий этого жанра, присуждаемых в нашей стране.
«Проклятое время в проклятой стране».
Антиутопия – как «реализм грядущего».
«Мир описанный Лазарчуком болен и нам его посетителям а на самом деле пациентам требуется лекарство».
Цитировать можно долго. Пытаться понять – еще дольше. Но проще – набраться мужества и попытаться просто ВОЙТИ в жесткий жестокий трагический мир «Опоздавших к лету».
Андрей Лазарчук
АТТРАКЦИОН ЛАВЬЕРИ
Каждое утро он просыпался на три минуты раньше, чем раздавался звонок портье, и это позволяло ему позабавиться и побороться с солнечным зайчиком, норовившим забраться под закрытые веки. Три минуты между реальным и запланированным пробуждением он не принадлежал никому, даже самому себе – точнее, он никому не был нужен. Это было нынешним его счастьем. Он радовался как мальчишка, который очень удачно провел всех: в школе сказал, что должен сидеть дома с младшими, дома – что остается в школе на продленку, а сам по пожарной лестнице пробрался в кинотеатр и из-за экрана смотрит «Тарзана» с Вайсмюллером в главной роли. Впрочем, это сейчас Вайсмюллер, а тогда, когда он вот так сбегал с уроков, был этот… как его? Забыл. Стараясь не открывать глаз, Ларри потянулся – и почувствовал, как портье подходит к телефону и начинает набирать номер. Он пропустил несколько звонков, потом взял трубку.
– Господин Лавьери, вы просили разбудить, – сказал сладковатый голос портье (портьеры? портьерши?) мадам Виг. – Доброго вам утра!
– Спасибо, – сказал Ларри, спросонок забывая следить за произношением и потому на южный манер: «спа-а-сип». – И вам доброго утра и всего хорошего.
Пам-па-па-пам! – прозвучали гудочки отбоя, и Ларри опустил трубку на рычаги. Телефон в этом городе был странноватый – когда на том конце провода давали отбой, всегда звучала вот эта фраза то ли из какой-то опереттки, то ли, наоборот, марша – он силился вспомнить и вспомнить никак не мог, это вызывало смутное беспокойство, поэтому Ларри иногда ловил себя на том, что стремится положить трубку первым.
Борьба с солнечным зайчиком состояла в том, чтобы не дать ему забраться в уголок глаза и вызвать чих. Зайчик был весел и коварен. Образовывался он толстенным зеркалом, точнее краем, ребром этого зеркала, – солнечные лучи, пробившись сквозь густую уже листву платанов, дробились об этот край на мелкие разноцветные брызги и разлетались во все уголки комнаты, даже туда, куда не достигал потом ни дневной, ни электрический свет. А самый плотный пучок этих разноцветных лучиков падал как раз на подушку, на лицо спящему, и Ларри так и не был уверен до конца, что же именно будит его: то ли волна, посылаемая портье при мысли о том, что надо будить постояльца, то ли многоцветный зайчик, норовящий забраться под закрытые веки… Все. Праздник кончился, счастье кончилось, три минуты истекли. Он прекрасно знал, что бывает, если позволить себе расслабиться утром.
