Черный лед

Лейн Эндрю

Когда Майкрофта Холмса застают с ножом в руке над мертвым телом, никто не сомневается в его виновности. Кроме его брата Шерлока. Эта загадка и захватывающий поиск доказательств вынуждают молодого Шерлока Холмса отправиться из Лондона в Москву. Но сумеет ли он раскрыть правду и найти истинного преступника, чтобы спасти своего брата от виселицы?

ПЕРВАЯ ГЛАВА

Солнечные лучи искрились на поверхности воды, ослепляя Шерлока яркими вспышками. Глазам было больно, и ему приходилось часто-часто моргать и щуриться.

Маленькая лодка плавно покачивалась на середине озера. Поросшие кустарником и деревьями берега были высоки, и казалось, будто озеро плещется на дне огромной зеленой чаши, накрытой сверху блюдцем безоблачного синего неба.

Шерлок сидел на носу, повернувшись лицом к корме. Амиус Кроу устроился напротив. Под его немалым весом корма погружалась в воду, отчего передняя часть лодки чуть ли не вздымалась над водой. В руках мистер Кроу держал бамбуковую удочку. Тонкая леска, примотанная к ее концу, заканчивалась связкой перьев, плавающих на поверхности воды: эту приманку голодная рыба могла бы принять за бабочку.

Посреди лодки, на дне, стояла пустая плетеная корзинка.

— Почему вы взяли только одну удочку? — сердито спросил Шерлок.

ВТОРАЯ ГЛАВА

После обеда Шерлок отправился верхом в Фарнхем под мелкой моросью. Дорога была скользкой, в канавах начали образовываться лужи, а мелкие холодные капли падали прямо за шиворот, как он ни старался поднимать и подворачивать воротник. Ехал он на той же лошади, которую когда-то угнал у барона Мопертюи, — Шерлок так до сих пор и не удосужился подобрать ей кличку. Он никак не мог понять, зачем люди вообще дают клички животным. Ведь лошади все равно, называют ее по имени или по номеру… или вовсе никак. Обращение по имени требует определенного понимания и равенства, которого на самом деле нет. Звери — это звери, а люди — это люди.

Пока лошадь трусила по дороге к городку, Шерлок думал о необъяснимой разнице между различными домашними животными. Если можно есть корову — в виде бифштекса, то почему нельзя есть лошадиное мясо? Никакой логической причины в этом нет — насколько он знал, конина вовсе не ядовита. И наоборот, если никто не готовит еду из кошек и собак, то почему бы не избавить от забоя кроликов? Никакого смысла в этом нет. Как будто кто-то разделил все животное царство и сказал: «Вот этих можете есть сколько душе угодно, а этих — только гладить, выгуливать, заботиться о них и хоронить, когда они умрут».

Чувствуя, как одежда пропитывается водой, Шерлок размышлял о том, есть ли такие же нелогичные правила и в других странах. Может, где-то едят лошадей и собак, а коров считают священными животными? В таком случае можно сделать вывод, что это разделение или субъективно, или случайно. Но если закон везде одинаков, значит, в самой человеческой природе заложено отношение к корове как к еде, а к лошади — как к другу.

Шерлок задумчиво потрепал кобылу по шее. А он сам смог бы съесть ее мясо? Смог бы усесться за стол перед тарелкой с сочным бифштексом, зная, что всего лишь несколько часов назад скакал верхом на том самом животном, из которого вырезали этот бифштекс? Рассуждая логически, почему бы и нет? — но, представив себе это, Шерлок ощутил прилив брезгливости. Может, если бы он умирал от голода… Может, если бы они с лошадью попали в буран и единственным способом выжить было бы приготовить и съесть эту лошадь… Вот тогда это было бы разумно.

Пока лошадь цокала копытами по окраинным улицам Фарнхема, Шерлок задумался еще кое о чем, гораздо более серьезном. Если он в принципе способен съесть своего коня, то почему не друга? А если бы они с Мэтти попали в снежный буран… Шерлоку стало тошно от одной этой мысли, и он сразу же отогнал ее, но какое-то сомнение у него оставалось. Если мыслить логически, можно представить себе некую шкалу, скажем от насекомого к человеку, и расположить на ней всех животных в зависимости от их умственных способностей. Рыбы и лягушки, пожалуй, окажутся ближе к насекомым, а собаки и кошки — к людям. Не об этом ли писал мистер Чарлз Дарвин в своей книге «О происхождении видов» — той самой, которую так ругал дядя Шеринфорд за обедом пару недель назад? Люди, если верить Дарвину, просто другой вид животных, и в них нет ничего особенного или данного от Бога. Но если вынести за скобки религию, если принять, что люди — такие же животные, только умеющие пользоваться инструментами и говорить, то почему нельзя есть людей, как мы едим коров?