У нас давно уже говорят о «сближении» или даже о «слиянии» с народом. Говорят об этом не только агитаторы, неудачно пытавшиеся «ходить» в этот народ; не только умеренные либералы, желающие посредством училищ, земской деятельности и т. п., мало-помалу переделать русского простолюдина в нечто им самим подобное (то есть национально-безличное и бесцветное); о подобном «сближении» говорят, хотя и несколько по-своему, даже и люди охранительного, или, скажу сильнее, слегка реакционного, взгляда (я говорю

слегка

, ибо сильно реакционного взгляда людей у нас очень мало и они до сих пор еще не влиятельны).

Но как понимают эти умеренные охранители подобное «сближение» – вот в чем вопрос?

По нашему мнению, нужно не столько

слияние интересов

, сколько

сходство идей

. Не нам надо учить народ, а самим у него учиться. Мы

современные

европейцы, а народ наш не европеец; скорее его можно назвать византийцем, хотя и не совсем, вот чем он лучше и выше нас. Для нас вопрос решается так:

если культурная солидарность наша с Западом неотвратима и неисцелима, то национальное дело наше раз навсегда проиграно

. Чтобы объяснить без обычных в литературе нашей ужимок, как мы понимаем эти ужасные слова (которые произнести даже и наедине с самим собою страшно), мы должны сказать вот что: правы ли мы или нет – это другой вопрос; но мы думаем, что все государства Западной Европы должны в не слишком продолжительном времени

отречься

решительнее прежнего

от всего того, что составляло национальные основы их государственного быта, и принять форму республик

. Сольются ли они постепенно все в один атеистический союз, или сгруппируются сперва только

по племенам

, или, наконец, эти

бесцерковные

республики останутся приблизительно в пределах тех государств, из которых они выродятся и будут жить бок о бок, подобно республикам Средней и Южной Америки, не сливаясь

государственно

, но ничем почти

культурно

и не разнясь друг от друга, – все это вопрос второстепенных оттенков, для нас, славян, не слишком существенных; ибо во всех этих случаях республиканский Запад будет еще враждебнее Русской Империи и союзу восточно-православных народов, чем была Европа монархическая. Подобно Соединенным Штатам Северной Америки, не пожелавшим выносить в Мексике соседства сильной империи, республики европейского Запада будут тяготиться формой нашего правления, прилагать все старания, чтобы изменить ее у нас, даже и посредством насилия. Подробнее здесь об этом я распространяться не буду. Мне кажется, это и так ясно.

Я не намерен также на этот раз «предсказывать», каков должен стать основной

Все охранительные силы Европы, говорю я, находятся теперь в постоянной и непримиримой борьбе между собою, и объединить их еще раз так, как объединились они в первой половине XIX века для борьбы против Франции и против напора ее демократических насилий, оказывается невозможным во второй половине истекающего века.

Этого и самый «любовный» союз панславизма, вероятно, не даст и ни от чего существенно-бедственного нас не избавит… И Тютчев был решительно не прав, называя учение Шопенгауэра и Гартмана – une doctrine décevante! [3] (кажется, он так выражался?)

Напротив того,

отрицательная

сторона этого учения вовсе не разрушительна и не вредна.

Отвергая прямо всеспасительность

эвдемонического

прогресса, признавая зло и страдания неотразимой принадлежностью жизни, это учение должно вести и в области общих идей, и на практике к примирению

со всеми теми неудобствами государственной и общественной жизни

, против которых

так упорно

борются либеральные прогрессисты; оно, это учение, своими отрицательными сторонами мирит

ум наш

и с

неравенством

(хотя бы и

сословным

), и с

войнами

, и с

недугами

, и с

семейным деспотизмом

, и с

личными распрями

, и с

тяглом

наших

государственных обязанностей

…

На почве, глубоко

расчищенной

учением

пессимизма

, могла бы свободно произрастать и приносить свои прекрасные плоды какая угодно

положительная религия

; ибо на одном печальном

отрицании

всех благ – и

земных

, и

загробных

(как предлагает Гартман) – кто же станет долго жить?

Гартман прав, ожидая, что совершенное разочарование в приятных плодах

земного прогресса

вскоре доведет людей сызнова до полнейшего поворота к религиозному, мистическому одушевлению; но пойдут люди молиться, конечно, не к тому мертвому, слепому и безличному Богу, которого он предлагает нам…