Сир Робер де Бодрикур пребывал в тяжелом раздумье. Голова гудела с похмелья, клонило ко сну; но он не лежал, нет, он сидел в своем высоком кресле и думал.

До сих пор сир Робер был вполне доволен судьбой. Ему неизменно везло. Сын небогатого дворянина, он сделал блестящую карьеру. Вот уже четырнадцать лет, как он занимает две доходные должности: бальи Шомона и капитана Вокулёра. Еще молодым человеком он женился на богатой вдове, а когда та скончалась, предложил руку и сердце еще более богатой сеньоре, опять вдове. Новая супруга его, госпожа Аларда де Шамбле, была стара и некрасива. Но это не беспокоило доблестного капитана. Мало ли молоденьких и хорошеньких крестьянок в его округе? И пусть хоть одна осмелилась бы отказать могущественному бальи!

Бодрикур слыл честным и нелицеприятным судьей; он разбирал крестьянские тяжбы, взыскивая за это положенную мзду, и вешал разбойников, когда те попадались под руку. При этом, однако, он умел ладить с хищными сеньорами окрестных мест, покрывал их темные делишки, всегда имея долю в добыче. И даже из этой войны сир Робер извлекал тысячи выгод. Когда представлялась возможность, он совершал лихие набеги, разорял деревни, захватывал крестьянские пожитки, угонял скот; разве не был обязан бальи наказать мужиков, сочувствующих противнику? Правда, сира Робера обвиняли, что он не слишком разбирался, где противник. Поговаривали, будто иногда он сражался за своих, а иногда и против. Но капитан Вокулёра всегда мог ответить, что в этой войне и сам дьявол не отличил бы чужих от своих. Да, у него было много друзей среди врагов и врагов среди друзей, но он по мере сил ладил и с теми и с другими. А дураком и теленком он не был никогда, нет, он никогда не бежал от своей выгоды. Однако – увы! – всему на свете бывает конец. Пришел конец и его капитанству. А еще несколько дней – и прощай, старый бальяж…

Бодрикур невольно вздохнул. Прямо удивительно, как одни события цепляются за другие! И как трудно иной раз предвидеть, чем обернется для тебя удача!..

Все началось, когда он, сир Робер, только утвердился в своих должностях. Король Карл VI впал в безумие, а его супруга, королева Изабо, предалась любовным утехам. Франция вновь возвращалась к временам безвластия: провинции отпадали от центра, никто никого не желал слушать и признавать. Вот когда пошла потеха! Знай грабь да прибирай, что плохо лежит! Сиятельные господа подавали пример. Герцоги Бургундский и Орлеанский, братья короля, разоряли целые княжества и, претендуя на первую роль в королевстве, поедом ели друг друга. Бургундцы зарезали герцога Орлеанского, а сторонники орлеанской партии, заполучив безумного короля, вступили в Париж. Арманьяки,

В основе всего была жалость. Жалость породило горе. Горе принесла война.

Войну Жанна знала с тех пор, как помнила себя. Война была повсеместной, постоянной, неотвратимой как рок.

[4]

Подобно чуме или моровой язве, опустошала она города и села, распахивала поля под кладбища, сеяла ужас и смерть.

Первое из воспоминаний детства – зарево. Кругом темно, а на горизонте за лесом багрово-красная полоса, врезанная в черноту неба. Такого Жанна еще не видела; от удовольствия она захлопала в ладошки. На нее сердито прикрикнули. Мать, державшая ее на коленях, прижала крепче к груди. Уже засыпая, девочка заметила хмурое и необычно напряженное лицо отца.

А наутро было очень, очень хорошо. Солнышко светило ярко, щебетали птицы, и все были утомленные, но веселые. Отец говорил, что удалось избежать большой опасности. Сражение произошло далеко за рекой, у деревни Максэ. Банда сеньора де Саарбрука, захватив добычу и пленных, прошла стороной, освещая свой путь подожженными крестьянскими посевами…

Для себя капитан де Бодрикур все давно уже решил. Однако он продолжал медлить. Проходили дни, недели, а он не давал разрешения на отъезд Жанны. Прежде всего он понимал, что снаряжение девушки и эскорта – а путь предстоял немалый – влетит в копеечку. Раскошеливаться ради сомнительного дела сир Робер не хотел. Он не надеялся, что король возместит его затраты. Он предпочитал, чтобы девчонка пообтерлась в Вокулёре. Пусть она поговорит, познакомит со своими планами побольше народу, и, глядишь, средства на путешествие удастся собрать с других. Кроме того, и это главное, капитана беспокоил один деликатный вопрос. Девка корчила из себя небесную посланницу: она толковала о «голосах», о Божественной воле. А кто поручится, что она не врет? Может быть, это дьявольское наваждение? Может, в ней сидит бес, который и устраивает все эти штучки? Посылать королю чертовку не хотелось. Это могло обернуться всевозможными неприятностями. Капитан не желал конфликтов с церковью.

После некоторых размышлений сир Робер нашел простой выход. Он отправился к Леруайе, квартирному хозяину Жанны, прихватив с собой местного священника. В присутствии капитана тот окропил девушку святой водой и произнес очистительную молитву. Жанна перенесла обряд спокойно и не попыталась спастись бегством. Это доказывало, что беса в ней нет. Успокоенный, Бодрикур хлопнул девушку по спине и ушел, заметив, что теперь ее мечта ближе к осуществлению, чем когда бы то ни было.

Жанна горько плакала, и добрая Катерина, жена Леруайе, долго не могла ее успокоить. Значит, ей не верят? В ней сомневаются? О глупые себялюбивые люди! Неужели они не могут понять, что все ее действия движимы только одним чувством – священной любовью к родине? Как можно тратить время попусту, на бессмысленные и жалкие затеи, зная, что там, под Орлеаном, где люди ждут от нее помощи, положение становится все более тяжелым?..

Время показало, что Бодрикур не ошибся. С каждым днем количество почитателей Жанны росло. Девушка умела находить нужный язык с людьми. Она была общительной и охотно беседовала на улице, в церкви, в приемной капитана со всеми, кому была дорога судьба милой Франции. Глубокая убежденность Жанны невольно передавалась ее слушателям. Многие понимали, что в этот тяжелый час, когда королевская армия разлагалась, когда царствовала грубая сила грабителя, а иноземец становился на горло разоренной стране, спасти положение был в силах только самый беззаветный героизм. Далеко был Вокулёр от Орлеана, но люди чувствовали, что исход борьбы решится именно там, в сердце отчизны. Разве мог пожалеть бедняк последнюю полушку на общее дело? Жанне было ясно, что за людьми и деньгами дело не станет.

Когда королю доложили, что курьер и двое рыцарей из Вокулёра ожидают приема, он в нерешительности остановился.

Король собирался ужинать. Он только что имел длительную и нудную беседу со своим шамбелланом,

[6]

сиром де Тремуйлем, и был рад, что извещение об ужине ее прервало. Слабый и жалкий, стоял он, покачиваясь на тонких кривых ногах, стоял и не знал, что ответить. В былые времена он, конечно, не стал бы задумываться – он сразу бы приказал впустить лиц, которых давно и с нетерпением ожидал. Но они с дороги. Они, наверно, голодны. Их следовало бы пригласить к столу, а он – он давно уже никого не приглашает к своему столу. Скудного ужина едва хватит ему и супруге – мадам Марии Анжуйской.

Король делает отрицательный жест – пусть подождут! – и садится спиной к камину в удобное кресло. Огонь весело потрескивает – слава Богу, дровишки пока есть. Полдюжины факелов неровно освещают трапезную. Через боковую дверь входит королева и молча занимает свое место. Сегодня у нее какой-то особенно тусклый вид. Она выглядит потрепанной и старой, несмотря на свои юные годы… Король отворачивается и закрывает глаза. Супруги не обмениваются ни словом…

Входят пажи. Приоткрыв один глаз, король наблюдает за движением тарелок. Ну, конечно! Два заморенных цыпленка и тощий бараний зад! Кого уж тут приглашать… Они давно обедают и ужинают в одиночестве, мрачные и молчаливые, ловя насмешливые улыбки лакеев. И что делать, с кого спрашивать, если он должен буквально всем: не только шамбеллану, сиру де Тремуйлю, не только канцлеру, его высокопреосвященству Реньо де Шартру, но своим военачальникам и чиновникам, поставщикам провизии и поварам, сапожникам и портным! Он, Божьей милостью король Франции, вынужден надставлять новые рукава к своим старым камзолам и щеголять в рваной обуви, которую не надел бы ни один из его придворных!

Король с отвращением вспоминает сегодняшний инцидент.

В шинонской гостинице было холодно и неуютно. Печей не топили за неимением дров: все запасы топлива к концу зимы поглотил замок. Жанна куталась в одеяло и не могла согреться. Мысли были невеселые.

Лотарингские рыцари ничего не добились. Сир Бертран угрюмо молчал. Более экспансивный Жан из Меца чертыхался и клял Карла VII.

Жанну возмущали такие речи. Она запретила хулить «милого дофина» и уверяла, что, претерпев так много, следует подождать еще немножко. Впрочем, самой ей ждать было труднее, чем остальным.

На следующее утро появились люди в рясах. Это были представители духовенства из замка, посланные по распоряжению короля. Они с любопытством и опаской разглядывали Деву. Потом начали забрасывать вопросами.

Жанна интуитивно не доверяла церковникам. Она до самозабвения верила в Бога, но испытывала неприязнь к его сребролюбивым служителям. Сначала она отказалась отвечать. Ей дали понять, что при таком поведении она никогда не увидит короля. Один из «отцов» мягким и вкрадчивым голосом объяснил, что они посланцы Карла VII и имеют целью подготовить ее к приему. Только тогда Жанна смирилась.