Три месяца пролетели, как один день. Три месяца напряженной работы. Обучение в процессе и за его пределами. Вначале этой марафонской сессии у меня не было и четверти тех знаний, что есть сейчас. В «Битве» я поверил в себя. Именно тогда, под софитами, в прицеле видеокамер, осененный Андреевским крестом маховой кистью гримера Оксаны, практически с переставшим биться, замершим сердцем, я шел на каждое испытание как на амбразуру, на амбразуру недоверия и скепсиса. Каждый раз брал за горло самых главных врагов — собственное сомнение и логику. Моя хватка от испытания к испытанию становилась все тверже, а желание постичь причину побед увеличивалось с каждым днем! Я очень доволен собой: это были очень сложные экзамены, но то, что было за периметром проекта, было еще сложнее. И моя работа вне съемок, была, порой, на порядок важнее и интереснее. Я неслучайно попал в Тулузу, Стамбул и Несебыр, и, похоже на то, что я вовсе не случайно выиграл в той, шестой «Битве». А это была именно битва, самая настоящая, и она еще не закончена. Моя битва за Истину.
2014 год. Весна
Маша волновалась. Она чуть пригубила чай из тонкой фарфоровой чашки и низким тихим голосом начала свой рассказ.
— История моя странная и необычная. Мне тридцать семь лет, и в моей жизни хватало чудес и разных приключений, но то, что привело меня к вам, не укладывается ни в какие логические понятия. Тридцать лет, ровно тридцать лет назад мне приснился этот сон. Я была семилетней девочкой, когда впервые увидела его. А проснувшись, и представить не могла, что это «кино» затянется на тридцать долгих лет. Этот сон я вижу снова и снова, когда раз в неделю, когда два. Снова и снова. Один и тот же сон. Знаете, есть фильм «День сурка», а у меня — «ночь сурка»: все совершенно одинаково, до малейших деталей. И сурок этот — я. Загнанный сурок, который не может рассказать этот сон никому, потому что боится прослыть ненормальным. Вы сможете мне помочь?
Мы сидели друг напротив друга. Лицо ее было серьезным, но стать серьезным меня заставило совершенно другое. Я понял, что сейчас здесь, в моем кабинете я узнаю то, к чему, проходя все испытания и экзамены, шел, вероятно, всю свою жизнь. И, возможно, именно сейчас я наконец-то пойму смысл всего происходившего со мной. Это понимание было мгновенным, как взрыв, как выстрел, как неожиданно включенный свет.
Время остановилось. У меня так бывает — в самые ответственные или опасные моменты моей жизни время замирает и пространство погружается в холодный туман. Поудобней устроившись в кресле, я поднес правую руку к голове, обхватил лоб и глаза так, чтобы сквозь закрытые веки проникало минимальное количество света, и стал слушать рассказ Марии. Это была не просто удобная поза: принятие такого положения тела в пространстве стало для меня неким ритуалом, позволяющим практически незаметно для окружающих настроить себя на нужную волну.
1
Свой первый эфир я не забуду никогда. 28 сентября 2008 года. А накануне, 27 сентября, Наталье исполнилось бы сорок шесть. Как же мне ее не хватало! Она была вторым в моей жизни человеком, кому я что-то доказывал. Первым был я сам.
Мое первое появление на экране телевизора повергло всех в шок. Мой секрет, моя стратегическая тайна стала известна всем моим родным и знакомым. Пути назад не было.
Мы сидели дома втроем: мои парни, еще находящиеся в сильнейшем стрессе после ухода мамы, и я — в состоянии бомбы с тикающим механизмом, с дурацкой улыбкой на лице и с внутренним ощущением готовности порвать любого, кто осмелится угрожать моим детям. Мы представляли собой тихий динамит из эмоций, которые невозможно описать словами. Мы ждали.
Детонатором стал телефонный звонок. Звонок из Владивостока от коллеги по таможне, узнавшего меня в телевизоре. Кроме «ну ты, блин, даешь!» я толком ничего не понял. А потом понеслось. По мере смены часовых поясов и выхода в эфир программы в том или ином часовом поясе, звонков становилось все больше и больше. И вот наступило уральское время. Теперь звонили одновременно три телефона. «Да, да, это папа», — отвечали звонившим Евгений и Альберт. «Да, да, это я», — отвечал я обалдевшим, ошалевшим и вдруг в одночасье ставшим какими-то счастливыми людям. Старикам я позвонил сам.
