– Посмотри направо, возле стойки. Он снова здесь, этот грязный русский.

Грязный русский?! Мои чувства были здорово подогреты смесью крепкого английского пива (эля) и (чуточку раньше) французского коньяка. Надо сказать, и то, и другое было просто отменного качества. Если у вас есть деньги, а, главное, если в вас нуждаются и вы не можете об этом не знать, все блага роскошной заграничной жизни будут к вашим услугам. И вас будут угощать так. Чтобы вы едва стояли на ногах, особенно, если завтра вы должны подписывать важные деловые бумаги.

Находясь далеко, чувствуешь огромную тоску по родной стране. Какая бы она ни была, твоя страна… Даже самая паршивая. Вдруг, разом, ты закрываешь глаза на все мыслимые и немыслимые недостатки, и, распрямляя плечи, в какое-то неизвестное утро начинаешь себе твердить, что там, на далекой опостылевшей родине, и воздух чище, и дома лучше, и люди добрые, и даже небо имеет свою особенную синеву. Ты начинаешь гордиться своей землей, и, поддаваясь наплыву чувств, настоятельно стараешься демонстрировать это на каждом шагу. Так происходит внезапно, ты не можешь это предугадать, и когда это состояние приходит, значит, начинается самая обычная ностальгия… Но объяснение – намного позже, утром… А пока – мир должен удивляться и прочувствовать, что…

Поэтому, гордо распрямив плечи, демонстрируя свою богатырскую удаль, я хотел уже как следует ответить сидевшему передо мной англосаксу, что американцы пьют больше, и что мы, русские, особенные, и этим гордимся, и прочую, рвущую душу высокопарную чепуху, когда… Когда совершенно случайно мой взгляд упал в указанном направлении, и я увидел то, что увидел.

В некотором отдалении от нас, возле стойки бара, сидел не просто грязный, а ужасающе, отталкивающе, страшно грязный мужчина, затененные пьяным туманом глаза которого сохраняли знакомую сердцу русскую голубизну. Это был типичный опустившийся бродяга. Даже дома, на далекой родине, я не видел таких опустившихся существ среди рывшихся в мусорных контейнерах бомжей. Мне ни за что не пришлось бы встретить такой экземпляр в респектабельной гостинице, где я остановился. И в том чистеньком, приглаженном районе Лос-Анжелеса, где находилась компания, с которой у меня были дела.

– Приличный человек? Да вы только на него посмотрите! А вы уверены, что у него есть страховка?

Это был правильный вопрос. Я сомневался, что у моего бродяги есть медицинская страховка. Я сомневался даже в том, есть ли у него виза. И понял сразу, что в Emergency его вести нельзя. Воспользоваться же своей собственной страховкой я не мог: здесь каждый сам за себя. Обращаться в полицию мне хотелось еще меньше. После коротких и быстрых раздумий я пришел к выводу, что мое первое предположение действительно выглядит верным. Я не сомневался, что у моего бродяги нет нормальных документов, а легальная виза давным-давно просрочена, если она вообще была. Поэтому от вмешательства полиции все будет только хуже. Оставалось одно: если я не смогу бросить его на улице (а поступить так я не мог) – везти к себе в гостиницу. И там, если дело окажется совсем плохо, обращаться к кому-то из своих знакомых врачей, не имеющих практики в Штатах, из эмигрантов, не сумевших подтвердить диплом. Но проблема существовала – я не мог завести его в холл отеля в таком виде. Поэтому сказал водителю:

– Остановитесь у ближайшей открытой аптеки.

– Вы что, собираетесь везти его с собой?!