Стянув концы набедренной повязки. Блейд провел ладонью по животу и обнаженной груди с мощными выпуклыми мышцами. Он был совершенно нагим, если не считать полоски ткани вокруг пояса — скорее, дань традиции, чем насущная необходимость. Повязка все равно исчезнет, когда он окажется в новом мире, ибо компьютер лорда Лейтона не мог доставить туда даже канцелярской скрепки — лишь живую плоть и разум Ричарда Блейда. Но это было немало, совсем немало!

Усмехнувшись, он поднес ладонь к краешку повязки и усилием воли, ставшим уже привычным, вызвал ощущение тепла в кончиках пальцев. Ткань затлела, задымилась, едва не обжигая кожу на животе, и он поспешно отодвинул руку, представив, что она погружается в чан с водой. Не хватало только устроить пожар — здесь, в секретном лабораторном комплексе под башнями Тауэра, среди уникального оборудования стоимостью в миллионы фунтов! Лейтон этого бы не простил!

Пирокинез был таллахской добычей. Вернее, он являлся даром, признанием мужества и силы духа, которые Блейд проявил во время предыдущего, пятнадцатого странствия. Жрец из Таллаха, наградивший его сим искусством, позаботился и о том, чтобы награжденный мог распорядиться подарком по своему усмотрению — к примеру, передать другому лицу путем весьма несложных манипуляций. Блейд, однако, не собирался расставаться со столь ценным имуществом; по его мнению, во всем Лондоне — да что там, во всей Англии, во всем мире! — не нашлось бы человека, которому он согласился бы добровольно презентовать свой новый талант. Отобрать же его насильственным способом было невозможно.

До сих пор эта возможность возжигать пламя вызывала у странника почти мальчишеский восторг. Он выбросил спички и теперь растапливал камины в своей лондонской квартире и в загородном дорсетском коттедже только руками; он не пользовался зажигалкой, прикуривая, словно Князь Тьмы, от пальца; иногда он поджигал ненужные бумажки в пепельнице — просто для того, чтобы убедиться, что чудесный дар с ним, что он никуда не исчез, не испарился. Точно так, как сейчас! Ухмыльнувшись, Блейд мысленно побранил себя за детскую выходку.

Собственно, ее можно было рассматривать как контрольный эксперимент перед отбытием в миры иные. За дверью крохотной комнатушки, служившей раздевалкой, его ожидало кресло под стальным раструбом коммуникатора и гигантский компьютер, детище лорда Лейтона, готовый забросить странника в очередную реальность Измерения Икс. В любом же из миров, которые он посетил за минувшие семь лет, пирокинез являлся бы весьма ценным подспорьем, лишней гирькой в его пользу на весах, балансировавших между выживанием и смертью.

Ричард Блейд очнулся.

Удивительно, но на сей раз он почти не испытывал боли — лишь слегка звенело в висках, да медленно уходившее ощущение холода заставило его вздрогнуть. Внезапно он понял, что чей-то холодный и влажный нос упорно тычется ему в щеку; эти легкие прикосновения вывели Блейда из полузабытья. Теперь до ушей его долетела целая симфония звуков — птичий щебет, мягкий шелест листвы где-то в вышине, шорох травы и скрип древесных стволов; затем восстановилось осязание, и он почувствовал под собой чуть пружинящую подстилку из колких травяных стеблей и мха. Его голую спину ласково припекало солнце, жар которого умерял свежий ветерок. Лес! Большая удача! Лес — отличное место для начальной адаптации; здесь можно укрыться, раздобыть оружие и пищу. Лес всегда был для него добрым союзником.

Несколько минут Блейд лежал, закрыв глаза и не шевелясь, впитывая всей кожей ощущения нового мира и чувствуя, как маленькие шероховатые лапки с крохотными коготками осторожно трогают его руку. Затем они очутились у него на плече, холодный сопящий нос прижался к уху, а на спину свесилось что-то мохнатое и пушистое. Лапы в нерешительности переминались — видно, их хозяин раздумывал, куда отправиться дальше; затем пушистый хвост существа, чиркнув по руке странника, отчаянно заелозил по носу. Блейд с трудом сдержался, чтобы не чихнуть; ему хотелось поближе познакомиться с маленьким пришельцем. Тот, вероятно, уже завершал свои исследования: мохнатая щетка была убрана с лица, лапы неторопливо и важно пропутешествовали с плеча на руку, потом раздался слабый шелест травы — зверек спрыгнул на землю.

Осторожно приподняв веки, Блейд посмотрел на обладателя пушистого хвоста и мокрого любопытного носа. Тот, судя по всему, уже собирался покинуть надоевшую игрушку, но теперь, словно почувствовав человеческий взгляд, повернул рыжеватую головку и тоже уставился на странника. Существо было небольшим, чуть крупнее кролика; Блейд разглядывал его с искренним интересом. Симпатичный зверек! Сейчас он застыл в карикатурном подобии стойки почуявшего добычу охотничьего пса: одна передняя лапка упирается в землю, вторая согнута и поджата к животу, шея вытянута вперед на всю длину, мышцы под гладкой шелковистой шкуркой, напоминающие тугие веревочки, слегка вибрируют. Да, очень похоже на собачью стойку, заключил Блейд, вот только хвост, чудесный пушистый хвост с загнутым на манер вопросительного знака кончиком, да широкие кожистые перепонки между передними и задними лапами превращали эту благородную позу в откровенную пародию. Картину довершала щекастая, как у обычного земного сурка, мордочка с маленькими аккуратными ушками и блестящими бусинами глаз.

Ухмыльнувшись, странник привстал на четвереньки и, свирепо клацнув зубами, прыгнул в сторону таращившейся на него зверюшки. Звонко зацокав, сурок бросился к ближайшему дереву; лишь гордо задранный рыжий хвост замелькал среди высокой травы словно просверк пламени. Блейд, повалившись на спину, захохотал. Напуганный визитер стрелой промчался вверх по стволу, легко перепрыгнул на ветку и, растопырив лапки, спланировал на нижний сук. Там он устроился поосновательней, сердито затрещал, видимо, возмущаясь грубостью пришельца, потом перелетел к соседнему дереву и скрылся среди зеленой листвы.

Ричард Блейд заворочался во сне, застонал, скрипнул зубами; рука его судорожно шарила у пояса — там, где обычно висел меч. Ему снился тренировочный плац с контрольной полосой, которую нужно было преодолеть: забор, заросли колючей проволоки, лабиринт узких траншей, ров с перекинутым через него бревном. Эти сооружения соединяла дорожка, усыпанная камнями и битым кирпичом, и Блейд мчался по ней, нагой, безоружный, с кровоточащими царапинами на боках и спине. Внезапно края рва разъехались в стороны, и он стал превращаться в пропасть с черными, лаково блестевшими стенками; пропасть угрожающе росла, расширялась, на дне ее вспучивался зеленоватый пузырь. Блейд понимал, что ему не преодолеть эту жуткую трещину. Он попытался остановиться, однако ноги сами несли его вперед, прямо к безголовой, безглазой, лоснящейся туше монстра, к гибели. Он вскрикнул от ярости, и, словно в ответ на этот гневный вопль, чья-то милосердная рука протянула ему меч. Поздно! Он уже падал в пропасть, и черные края провала над головой смыкались с мерзким чмокающим звуком. Наступила тьма.

С некоторым удивлением странник обнаружил, что еще жив. Монстр исчез; Блейд плыл сейчас в темноте, в сыроватом воздухе, под неумолчный монотонный рев, мерный и успокаивающий. Волны дремоты мягко покачивали его, подталкивая к берегам пробуждения, к свету нового дня, к тревогам, радостям и горю, что были отмерены ему в этом странствии. Он находился сейчас на зыбкой границе меж сном и явью, на том призрачном рубеже, когда разум готов расстаться с миром грез и обратиться к реальности. Он слышал рокот стремительного течения, плеск воды, потрескивание сушняка в костре, далекие птичьи вскрики.

И голоса! Два голоса: юношеский срывающийся тенорок и хриплый баритон зрелого мужчины.

— Анем са, кан’винасса дзу анем са, — повторял один голос. — Калхар наки дзу, кла анем са. Йама тарад виа анем са.

— Талса катор, Талса ас, Талса поранта дзу, нилат, — перечислял другой, более тонкий; потом интонация стала вопросительной: — Харад латран, харад дентра, кинтам?

Он слышал голос, протяжный и мелодичный девичий голос, тихо повторявший: «Талзана катори, Талзана асам, Талзана тассана…» И снова: «Талзана катори, асам, тассана… катори, асам, тассана… катори, асам, тассана…» Что это значило? Когда-то, очень давно, он понимал этот язык… Когда? Где?

Он напряг память, вслушиваясь в неясный шепот женщины, который все удалялся и удалялся, превращаясь в эхо, в отзвук эха, долетавшего из безмерных глубин времени и пространства. Громче! Он хотел услышать этот голос громче! Он сознавал, что спит, и надеялся, что это желание исполнится — бывают покорные сны, те, что выполняют все желания.

Сон был покорным, и голос сразу стал ясней, отчетливей, однако слова были другими: «Талса катор, Талса ас, Талса…» Внезапно он понял, что произносит их другой человек; он слышал уже не чистое женское сопрано, а юношеский тенорок. Куда же пропала девушка? Эта женщина, чей голос будил неясные воспоминания?

Блейд очнулся, но продолжал лежать с плотно сомкнутыми веками, пытаясь вновь окунуться в сновидение, восстановить, удержать эти голоса и слова. Какие слова? Он уже не помнил их; мираж сна исчез, рассеялся почти бесследно. Будто бы кто-то звал его по имени? Нет, не по имени… не земным именем во всяком случае… Кто? Девушка. Единственное, что он помнил и знал точно. Девушка! Нежный трепетный голос, полузнакомый… Или полузабытый?

Он усмехнулся и открыл глаза. Разумеется, девушка! Кто же еще мог присниться ему после вчерашних разговоров? И не только разговоров…

Опасения Миота подтвердились: им не удалось пробраться к ставату. Одно войско кастелов ушло к реке, другое осталось сторожить Иллур. Пятерки щитоносцев патрулировали широкую полосу степи, отделявшую лес от северной гряды холмов, там, в темной расселине, таился вход в подземный лабиринт с магическими сокровищами, столь же недоступный, как звезды в ночном небе Иглстаза. Три дня путники бродили вдоль пологих увалов на границе леса и унги, пытаясь проскользнуть мимо патрулей и пробраться на север. Однажды их заметили, и только меч Блейда спас всю группу от уничтожения: в жаркой скоротечной схватке он уложил троих противников, пока Миот и Панти рубились с остальными двумя.

Схоронив трупы в ненасытной пасти бото, пожилой искатель несколько минут стоял, угрюмо взирая на выжженное пятно земли. Потом его глаза обратились к зеленому степному простору, где в знойном мареве плыли скалистые холмы, такие желаннее и такие недосягаемые.

— Надо возвращаться, — произнес Миот, вложив меч в ножны. — Мы зря тратим время. Разве что… он задумчиво поглядел на запад, — наведаться в один из тейдских ставатов… Нет, слишком опасно, они их неплохо стерегут! Лучше пройдем к горам, заглянем в стават Тарвал.

— Ты же говорил, что он разграблен кастелами, — заметил Блейд.

— Да, безусловно. Но хороший искатель даже в разграбленном ставате может кое-что найти. Посмотрим!

Вокруг буйствовала зелень.

Казалось, она властно вторгается даже в небеса, ибо солнечный свет, профильтрованный сквозь мириады гигантских листьев, тоже приобретал оттенок светлого хризолита, гармонирующего с сочной изумрудной зеленью древесных крон и большими нежно-салатными цветами, усеивавшими лианы.

Этот зеленый мир однако не выглядел монотонным и однообразным. Если прищурить глаза, растительность тут же сливалась в узорчатый рисунок малахитовой пластины: где-то темный, почти черный тон, местами — победительно-яркий, сияющий глянцевыми отблесками, или матовый, приглушенный едва заметным оттенком бордового. Тем не менее, зеленое доминировало везде; зелеными были листья, цветы и плоды, стебли бесчисленных вьющихся растений и стволы огромных деревьев, покрытые мхом, папоротником и зарослями эпифитов. Пожалуй, лишь смуглобронзовый цвет человеческого тела звучал диссонансом в этой зеленой симфонии, но человек был таким крошечным, таким непостижимо незаметным среди застывшего водоворота древесных крон и солнечных лучей, что казался мошкой, потонувшей в безбрежности луговых трав. Так оно, по сути дела, и было.

Блейд не знал, как долго вокруг него клубились зеленые сполохи; первые минуты в чуждом мире — в любом из миров, которые он посетил, — всегда оставляли впечатление зыбкой нереальности. Сейчас он был слеп и глух, и чудовищно протяженное зеленое пространство без верха и низа поглотило его, засосало, словно комара. Он не ощущал ничего, даже собственного тела; ни тепла, ни холода, ни страдания, ни приятной расслабленности покоя.

И вдруг все вернулось — возвратилось вместе с прострелившей виски болью. Внезапно странник осознал, что лежит на спине, глядя в зеленый матовый потолок, нависший на расстоянии протянутой руки. Он попытался перевернуться, но сразу замер, почувствовав, как упругая поверхность ложа дрогнула под ним. Это движение, слабое и почти инстинктивное, вернуло его к реальности; потолок словно прыгнул вверх, превратившись в заостренный с одного конца овал, испещренный прожилками, зеленый туман рассеялся, мягкое тепло обволокло нагое тело, пряный свежий аромат коснулся ноздрей. Блейд скосил глаза налево, потом — направо, и медленно, осторожно, перевернулся на живот.

Ричард Блейд окинул полупрезрительным взглядом пеструю толпу гостей и повернулся к окну; вид Лондона привлекал его больше, чем зрелище четырех десятков снобов, изволивших посетить вечеринку в новой роскошной квартире Клариссы Дуэйн. Он отчаянно скучал. Такое состояние редко заставляет людей думать о смерти и еще реже доводит до нее, но вполне может напрочь отбить интерес к жизни. Похоже, именно это с ним сейчас и происходило.

Огромное, от пола до потолка окно открывалось в бесконечность темного июньского неба. Тяжелые бархатные шторы были подняты, и сквозь толстое зеркальное стекло Блейд мог видеть раскинувшийся внизу город. Гнездышко Клариссы занимало добрую половину сорокового этажа фешенебельного жилого небоскреба, одного из тех зданий, которые в подражание американцам понастроили в недавние годы на северной окраине Лондона. Вид отсюда открывался изумительный. Во тьме подступающей ночи уже нельзя было разглядеть отдельных зданий, но свет фонарей оконтуривал призрачным мерцанием бульвары и площади, а яркие огни неоновой рекламы текли к югу бесконечными реками и ручейками, постепенно теряясь вдали. Вечер стоял необычно ясный и тихий, зрелище океана разноцветных огоньков внизу было чарующим, однако не могло избавить Блейда от сплина.

За его спиной раздавались звуки затянувшейся вечеринки. Кубики льда звенели в хрустальных бокалах, хлопали пробки бутылок с шампанским, им отвечало змеиное шипенье сифонов с содовой, смех женщин и солидное бормотанье мужчин. Весь этот монотонный гул нагонял на Блейда еще большую тоску. Неделей раньше он отметил свою сорок первую годовщину; значит, ему перевалило на пятый десяток и тут тоже не имелось причин для особой радости.

Блейд принял приглашение Клариссы скорее из чувства долга, чем по каким-либо иным соображениям. В конце концов, надо уважить девушку, с которой он спит уже целый месяц! Он присутствовал здесь в качестве почетного гостя этой молодой особы, жаждавшей познакомить его со своими друзьями — или, вернее, продемонстрировать компании бездельников и снобов свое приобретение. Ее желание было весьма похвальным и совершенно искренним; Кларисса даже не сознавала, что пытается пустить пыль в глаза — и тем, кого она считала друзьями, и своему возлюбленному. Блейд, однако, обладал почти инстинктивной способностью ощущать намерения других людей по отношению к собственной персоне и провести его было непросто. Впрочем, он согласился бы раз десять поскучать на подобных вечеринках, если бы Кларисса отказалась от других, гораздо более серьезных планов на его счет.

Без сомнения, он был заманчивым кандидатом в мужья для состоятельной молодой особы двадцати семи лет. Ум, сила, мужское обаяние, финансовая независимость и таинственный род занятий, о котором Кларисса, как и любая из его подружек, могла лишь строить неопределенные предположения, делали его желанной добычей. А возраст… Что ж, хотя ему и перевалило за сорок, никто, бросив взгляд на загорелое лицо и стройную фигуру, не дал бы Блейду больше тридцати двух. Да, он выглядел прекрасно — но не только благодаря крепкой природной конституции и постоянным тренировкам.

Блейд очнулся. Воспоминания гасли, миражи рассеивались, видения прошлого медленно уплывали куда-то… Может быть, они взлетали к темным небесам вместе с дымом костра, что пылал на поляне?

Он лег на живот и, охватив рукой черенок огромного листа, свесился с ветви. Луна, совсем похожая на земную, и жаркий костер давали достаточно света, чтобы он мог разглядеть каждую из восьми фигур; волосатые пленники, привязанные к деревьям на опушке, тонули в полумраке. Блейд видел, как женщины закончили ужин и стали споласкивать руки и лица, поливая друг другу из кожаного бурдюка. Затем они разбрелись по поляне и меж деревьев, не заходя, однако, вглубь и подбирая все сухие ветки и сучья, которые могли найти в лесной тьме. Вернувшись к огню, девушки подбросили в костер сушняка, но большую часть сложили рядом, про запас. От новой порции топлива пламя вспыхнуло, загудело, превратившись в яркую оранжевую пирамиду, выбрасывающую искры и языки огня футов на шесть вверх.

Похоже, они собирались спать, и Блейд с напряженным вниманием следил, будет ли выставлен часовой. После недолгих раздумий предводительница хлопнула по плечу светловолосую девушку, напомнившую ему Дану-Кассиду — ту самую, которая днем щеголяла полуобнаженной. Впрочем, теперь она была одета; ночной ветерок, гулявший по поляне, казался довольно прохладным. Светловолосая закинула на плечо лук и колчан со стрелами и начала медленно обходить костер; на поясе у нее висели меч и нож.

Остальные женщины устроились у жарко пылавшего костра, покопались в своих объемистых мешках и вытащили сшитые из шкур накидки. Затем дружно, словно по команде, разулись, сняли туники и, завернувшись в плащи, легли ногами к огню, сразу став похожими на гигантских толстых гусениц, застывших в траве. Как и предполагал странник, после утомительных развлечений и сытного ужина они заснули быстро и крепко. Их светловолосая подруга поначалу несла охрану довольно бдительно. Потоптавшись на месте, она принялась энергично расхаживать взад-вперед по поляне, поглядывая в темноту, отодвинутую ярким пламенем к неохватным древесным стволам. Иногда девушка склоняла голову, прислушиваясь к звукам ночного леса. Блейд различал сонный щебет птиц, странные вскрики и далекий визг, но ничего похожего на грозный рев крупного хищника уловить не удавалось. Возможно, здесь не было опасных зверей и вообще никаких четвероногих; это объясняло бы ту беспечную уверенность, с которой девушки расположились на ночлег в глухом лесу.

Блейд, тихо ступая босыми ногами, переместился к стволу. Он не стал искать подходящий отросток лианы; вьющиеся растения так густо оплетали ствол, что его ступни и ладони могли найти надежную опору даже в темноте. Стараясь не шуметь, странник сполз вниз и скользнул в густую траву. До костра было ярдов пятьдесят; приподнявшись, Блейд разглядел озаренное огнем лицо девушки. Она зевала! Сейчас черты ее казались юными, почти детскими, и на миг сожаление кольнуло его: лишь десять или пятнадцать минут отделяли эту молодую красавицу от плена, а ее подруг — от поражения… возможно, от тяжких ран и смерти. Он сморщился, подавив жалость. Как ни крути, ему придется атаковать не учениц воскресной школы, а команду охотников за рабами; еще неизвестно, кто выберется из схватки живым. Эти девушки владели клинками не хуже амазонок Меотиды, а души их не ведали сострадания.

Блейд проснулся поздним утром. Солнце уже давно взошло, и лес вновь раскинул над путниками свой зеленый полог. Огромные ветви перекрещивались над ручьем, и казалось, что прозрачный поток струится в тоннеле с изумрудной светящейся кровлей, подпираемой мощными башнями стволов. На берегу весело плясало пламя маленького костра, и стройная фигурка склонилась над ним, что-то помешивая в углях.

Странник улыбнулся. Этой ночью он мог спать спокойно, ибо пленница его обрела свободу; враг стал другом, и ему не надо было опасаться, что, открыв глаза, он обнаружит приставленный к горлу нож. Услышав шорох, Вайала обернулась. Милое личико ее сияло таким счастьем, что Блейд невольно вздохнул. Если бы все проблемы решались так просто!

Они позавтракали остатками вчерашнего жаркого и какими-то желтоватыми мучнистыми клубнями величиной с кулак — Вайала собрала их на берегу ручья и запекла в углях. Она казалась довольной. В мире после Разрушения сохранились мужчины и кроме волосатых сенаров; один из них достался ей — чего же еще желать? Она хотела лишь одного: чтобы пришелец из далекой страны, добрый и сильный, вел ее по нескончаемому зеленому великолепию Хасрата день за днем, ночь за ночью.

Вел… Но куда?

Блейд был склонен изменить свое первоначальное намерение держаться подальше от бреггани. Если в этой реальности после вселенской катастрофы остались только деградировавшие дикари и сообщество женщин, сохранивших некие древние знания, то выбора у него не было. Возможно, в городе ему удастся раздобыть какую-нибудь ценную информацию для Лейтона… Таинственный Храм Жизни заслуживал внимания, равно как и способ воспроизводства потомства без мужчин.

Путники шли вдоль речного берега три дня. Нуг-Ун вывел их к излучине Дая, где могучая река, стремившаяся к восточному океану, круто поворачивала на юг, чтобы через пятьдесят миль слить свои воды с нижним течением Орилы. Дай был широк — не меньше четырехсот ярдов по оценке Блейда — и очень быстр. Странник подумывал о том, чтобы построить плот и продолжить путешествие по воде, но вскоре отказался от этой идеи. У него не было топора, а повалить мечом достаточно крупные деревья казалось непростой задачей; кроме того, по берегам реки ютилось множество племен и кланов волосатых, промышлявших рыболовством. На плоту посреди течения путники были бы как на ладони.

Они не рисковали приближаться к реке. Группы сенаров попадались все чаще, раза два им пришлось обходить стойбища дикарей, которые, по словам Нуг-Уна, «слушали большого вождя голокожих». Блейд предчувствовал, что дорога займет больше времени, чем ему казалось раньше; иногда путники по часу высиживали в кустах, чтобы избежать нежелательных встреч. Его начинали мучить сомнения. Могло случиться так, что он не доберется до Бурой реки — будет убит либо попадет в плен сенарам; в этом случае судьба Вайалы представлялась трагической. Даже если бы девушке удалось сбежать, в Сенар Хасре ее ждали либо плен, либо смерть, и она явно предпочитала рабству второй исход.

Вечером третьего дня, после ужина, состоявшего из полусырого мяса и родниковой воды, Блейд решил обсудить эту проблему с Нугом.

— Ты думать правильно, — кивнул его волосатый проводник. — Если сенары найти нас, быть плохо. Убить тебя, убить меня, забрать твоя самка. Отдать ее голокожим за кувшины с ча.

Так назывался пьянящий напиток, до которого волосатые были большими охотниками.