Как попал этот латышский солдат в наш город — не знаю. Но до сих пор помню его глаза, пристальные, светлые, прозрачные, как вода, на тёмном, точно обугленном, изрытом оспой лице. И зубы помню, белые и страшные в оскале улыбки. Неприязнь к нему возникла у меня сразу, может, от чувства ревности — ведь он отбирал у меня мою Катю.

— Добра у него никакого, только что шинель, — говорила про Ян Яновича соседская кухарка.

Добра?! Я уже знала от взрослых, что надо быть доброй. А у него никакого, и оттого мне казалось, что он обязательно сделает что-то плохое Кате…

Помню её свадьбу, несколько извозчиков у нашего дома и мама в гипюровом светлом пальто — посаженая мать. На другой день молодожёны уезжали в Катину деревню Тюшевку. Помню, как горько плакала, вцепилась в Катю и не отпускала.

Кто была моя другая няня, в памяти не сохранилось. Вернулась Катя к нам из своей Тюшевки довольно быстро, осунувшаяся, обиженная. Ян Янович и впрямь обидел — умер от тифа, не прожив с ней и полугода.