Судьба по-русски

Матвеев Евгений Семенович

В заглавии своих воспоминаний знаменитый актер и кинорежиссер, народный артист СССР Евгений Семенович Матвеев соединил названия двух его известных фильмов — `Судьба` и `Любить по — русски`. Это символично, ибо и судьба, и любовь, и помыслы, и чувства Евгения Семеновича неотделимы от России. Ее он защищал в годы Великой Отечественной, ей посвятил свою жизнь, ей служит его искусство. Любовь к России, к Родине — это и есть судьба Евгения Матвеева. И другой судьбы он себе не желал и не желает.

От автора

История этой книги долгая. Началась она лет пятнадцать — двадцать тому назад, когда ко мне обратилось одно из крупных московских издательств с предложением написать книгу. Я категорически отказался. И мотивировал это просто и откровенно: «Никогда не брал в руки перо (режиссерская работа со сценарием — совсем другое дело), не знаю, может ли у меня получиться что-то стоящее. И вообще, кому это интересно — мои размышления об искусстве, мои воспоминания? Моя жизнь — в моих ролях, в моих фильмах». Да и времени тогда у меня не было: я был занят большой и интересной работой. Так что отказался и забыл думать о книге. Но, видимо, в душу после предложения издательства все же что-то запало.

Толчок к написанию воспоминаний мне дала сама жизнь. В начале «перестройки», когда, как говорят, «подули ветры перемен», состоялся печально известный своими разрушительными последствиями, «революционный» Пятый съезд кинематографистов, перевернувший во мне все. Я был так воспитан, что считал: революция — это обновление, весна, новая жизнь. Но то, что произошло на съезде!.. Да, революция разрушает старое во имя нового, лучшего, но не такой же ценой!

В президиуме съезда сидели двадцать пять убеленных сединой мастеров советского кино, создавших ему не только всесоюзную, но и мировую славу. Сергей Герасимов, Сергей Юткевич, Григорий Чухрай, Юлий Райзман, Сергей Бондарчук… И всех их «разметали», называя генералами от кино, баловнями системы, властей, объявили чуть ли не врагами кино, тормозящими его развитие! И кто объявил? Те, кто после «обновления» так ничего и не смог создать достойного прежней славы нашего кино… Вот и имеем то, что имеем… Поистине, разрушать — не строить.

Досталось и мне. Я до такой степени был потрясен случившимся, той бесцеремонностью по отношению к признанным мастерам, а если говорить напрямую, то откровенной наглостью, хамством, злобной завистью, что все пытался понять — в каком же состоянии души «революционеров»-гонителей? как такое могло в них таиться столько лет?

Для меня это был страшный удар! Сознаюсь: тогда я решил, что мир рухнул, солнце померкло. Зачем и для чего жить? Все, сделанное мною прежде, никому не нужно? Боль, отчаяние были такими нестерпимыми, что, если бы не дети, внуки, со мной могло бы произойти самое страшное: я был близок к тому, чтобы наложить на себя руки. Жизнь, моя работа, фильмы, роли — все потеряло для меня смысл…

Балалайка

Эта глава о том, с чего для меня начался путь «в артисты».

Артист начал проявляться во мне, пожалуй, еще тогда, когда я и представления не имел, что существует такая профессия. Заразиться этой «болезнью» было неоткуда. Детство мое проходило в степном селе Чалбасы (ныне Виноградово) на Херсонщине. Ни радио, ни кино, ни театра… И среди детворы, и среди взрослых я слыл «чудачком»: частенько по просьбе односельчан показывал, как колхозный бугай ходит, как теленок тычется в вымя матери, как петух гоняется за курицей, как…

Чалбащан-то я потешал, а самому невыносимо хотелось петь жалобные песни. Песен я знал много, и почему-то все они были с грустинкой. Почему?

Наверное, потому, что мне не раз приходилось слышат о себе: «А цей чудачок — байстрюк»… Байстрюк — значит незаконнорожденный. Случилось так, что моя мама (она красивая была), Коваленко Надежда Федоровна, украинка, неграмотная, встретила моего будущего отца — Матвеева Семена Калиновича, русского, образованного. Гражданская война занесла его в Таврию, на юг Украины. Но вскоре после моего рождения отец бросил нас, и маме пришлось со мной вернуться в Чалбасы, в дом родителей.

Мой богомольный дедушка не простил маму за ослушание: шутка ли, вышла замуж за коммуниста, без благословения, без венчания. Унижения, оскорбления — их мама испытала с избытком. И гордо, достойно сносила все это, но только на людях, а наедине со мной, где-нибудь в закутке, плакала, приговаривая: «Дитятко ты мое…»