Рывок чудовищной силы сбросил Франца на пол с верхнего этажа нар. Острая боль впилась в голову. Она разорвала вязкое, как топь, сновиденье узника, ошеломила грохотом взрывов, криками раненых и проклятиями, исторгнутыми из уст сотен заключенных.

— Ты жив?

В едком дыму, резанувшем горло удушливым кашлем, Франц различил обожженное лицо друга.

— Все горит! Быстрее…

Франц почувствовал, как Роберт подхватил его под руки и поволок сквозь хаос опрокинутых, исковерканных взрывной волной нар, столов, продырявленных осколками тюфяков, питьевых бачков.

Адъютант протянул Борману черную папку. На ее обложке тускло мерцала тисненная серебром надпись: «Гехайме рейхсзахен» — «Секретные имперские дела».

Стоя навытяжку перед массивным, точно саркофаг, письменным, столом, адъютант не отрывал глаз от рейхслейтера.

Каждый раз, когда, повинуясь резкой трели звонка, он спешил в кабинет начальника канцелярии национал-социалистской партии, к его горлу подкатывал тошнотворный страх. Адъютанту удавалось подавлять это мерзкое ощущение и, вытянув руки по швам, преданно смотреть в глаза Борману, зная, что вся нацистская элита, ненавидя и завидуя, трепетала перед властью этого человека, ставшего живой тенью фюрера. Даже такие нацистские главари, как рейхсмаршал Геринг, имперские министры Геббельс и Риббентроп, между собой называли обергруппенфюрера СС Мартина Бормана «Мефистофелем фюрера», «большим интриганом» и «грязной свиньей».

Вот и сейчас, проходя через приемную в кабинет Бормана, адъютант заметил, как томительное нервное напряжение сковало лицо начальника разведки имперской службы безопасности Шелленберга, прилетевшего из Берлина в гитлеровскую ставку «Вольфшанце»

[5]

— по распоряжению Гиммлера — и неожиданно вызванного к Борману.

…Борман раскрыл папку. В ней лежал один-единственный документ, специально подготовленный канцелярией НСДАП

[6]

по личному распоряжению Гитлера.

С утра у директора Шисля было отличное настроение. Его «тонизировало» ясное осеннее утро, обласканное нежарким солнцем, яркий ковер листьев, покрывших дорожки сада — Шисль даже попросил садовника пока их не подметать, — великолепно сваренный кофе из натуральных зерен, которые Клерхен могла поджаривать как никто другой. В общем причин для какого-то беспокойства не было. И вдруг этот проклятый звонок из Вены: бросай все — теплую перину, сонную Уши в ее великолепном французском пеньюаре, — наскоро глотай кофе и мчись сломя голову в бывшую столицу бывшей империи…

В ведомстве вооружения было тихо. Пожилой вахтер браво вытянулся при виде Шисля и сообщил, что господин руководитель ожидают господина директора в своем кабинете. Медленно поднимаясь по темной лестнице — лифт из-за экономии электроэнергии не работал, — Шисль перебирал в уме возможные причины вызова в столь необычное время.

Руководителя ведомства вооружения дипломированного инженера Отто Корнмайера Шисль знал уже много лет. Это был высокий представительный мужчина с чуть седоватыми редкими волосами, небольшими залысинами на лбу — «уголками тайного советника» — и крупным носом. В Корнмайере Шислю не нравилось только одно: тот всегда смотрел мимо своего собеседника, куда-то вправо, и невольно возникало желание повернуть голову в том же направлении.

При виде входящего Шисля Корнмайер вежливо встал. Они приветливо пожали друг другу руки без традиционного «хайль Гитлер» — наедине это можно было себе позволить — и прошли к глубокой нише у окна, где вокруг невысокого столика стояли мягкие кресла. Пригласив Шисля поудобнее располагаться и раскурив свою обычную цигарилло — тонкую длинную сигару, — Корнмайер в нескольких словах изложил суть дела.

— Дорогой директор, — сказал он, попыхивая цигарилло, — как вам известно, союзники недавно нанесли чувствительные удары по нашим сверхсекретным объектам на севере рейха, на которых велись работы над новыми видами оружия. Несколько дней назад фюрером было принято решение рассредоточить центр по разработке и производству оружия «А-4», что исключало бы возможность для наших противников как-то помешать осуществлению известной вам программы.

Хотя уполномоченный СС Линдеман и оказался корректным человеком и пребывание его на объекте прошло спокойно, без придирок и неприятных разговоров, все же директор Шисль вздохнул с облегчением после того, как лично отвез Линдемана в Вену. По традиции перед отъездом он свозил Линдемана в ресторанчик на Шнееберге.

Через несколько дней после отъезда Линдемана коменданта охраны Штумпфа срочно вызвали в Вену. Как он и ожидал, речь пошла о том, что почти все охранники объекта должны быть направлены на фронт. Вместо них на объект собрались прислать пожилых крестьян, давно вышедших из призывного возраста. Штумпф был не в восторге. Но приходилось мириться: дела на фронте обстояли так, что, казалось, скоро туда станут направлять и пожилых крестьян.

Выйдя из управления, Штумпф медленно зашагал к автобусной станции. Машины ему не полагалось, и обычно он добирался в Вену и обратно на объект автобусом. Неподалеку от центрального мясного рынка неожиданно его кто-то окликнул. Штумпф посмотрел влево и увидел, как рядом с ним, у самого края мостовой, притормозила машина. Из нее выглядывал улыбающийся уполномоченный Линдеман. Ом гостеприимно распахнул дверцу, приглашая Штумпфа сесть рядом с ним.

— Господин уполномоченный, — сказал Штумпф. — Нам, наверное, не по пути. Ведь я возвращаюсь на объект.

— Вот и отлично. Я как раз еду в том направлении и смогу довезти вас почти до самого объекта.