To, в чем судьба тебе отказала в жизни, кажется, теперь осуществляется. Эта книга является небольшим сборником твоих рассказов.

В тот момент, когда ты навсегда покидал меня, я обещала тебе сделать все, что в моих силах, для опубликования твоих произведений.

Эта маленькая книжечка — выражение твоей глубокой любви к твоей любимой, страждущей Родине.

Больше, чем кто-либо другой, знаю я, как ты любил ее, и что ты жил только для России. Пусть же этот небольшой сборник выявит лик того, что постоянно затемнялось и сейчас еще затемняется ложью и хулою.

В доме екатерининских времен, с колоннами и мезонином, было двадцать комнат, наполненных старинной мебелью, портретами вельмож в лентах и звездах, с неизменной табакеркой, зажатой меж пальцев.

Отец, подходя, трогал позолоту дубовых рам, сокрушенно покачивал головой и говорил: “Позолотить бы”, а мать отвечала: “Зачем? Именно так они и хороши”…

— Так-то так; да ведь отстают листки, и краска покоробилась. Протопить надо и окна раскрыть!

Вслед за чем являлась прислуга с охапкой березовых дров, раскрывала голубоватые рамы и принималась топить. Я бегал кругом, подкладывал дров, выглядывал в окна, трогал рукой цветущие сиреневые ветки, вдыхал их запах, чихал и выскакивал в сад, откуда смотрел на те же портреты, казавшиеся темней и суровей.

Кругом были липы, березы, розы, а дальше река и огромный яблочный, на два десятка десятин,

[2]

сад, и в глубине его ходили сторожа и паслись коровы.