Фундамент современных исследований «необычных» проявлений сознания был заложен людьми доисторических времен и первобытных культур.

Людям этих эпох было присуще анимистическое видение мира: их мир был густо заселен духами, привидениями и божествами, способными вступать в контакт с людьми и неживыми объектами. Духи могли входить в тела людей и животных, принося в них болезни, но они могли также приносить и высшую мудрость. Кроме того, они могли наделять людей необычными психическими силами.

Связующим звеном между миром людей и миром духов были

шаманы

, совмещавшие в себе функции жреца, знахаря, психиатра, учителя и пророка. В различных культурах роль и влияние шаманов, разумеется, были различными. Иногда шаманские приемы и идеология проникали во все формы общественных отношений, а иногда представляли собой лишь второстепенное явление.

Считалось, что шаман может по своей воле умереть, то есть уйти в потусторонний «мир предков», а затем по своей же воле вернуться к жизни. Как свидетельство подлинной связи шамана с параллельным нашему миру миром духовных сущностей рассматривалась его способность входить в измененные состояния сознания — экстаз, транс, а также иметь всякого рода видения, слышать голоса и т. д.

В отличие от нашей современной культуры, которая представляет собой конгломерат, совокупность различных ценностей, европейская средневековая культура была своеобразной унифицированной системой, сцентрированной вокруг бесконечной, сверхчувственной, вездесущей и всеведущей реальности, называемой Богом. Чувственный мир рассматривался всего лишь как временный «град земной», место, где христианин стремился достойно пожертвовать собой с тем, чтобы войти в Град Господень.

Поскольку же такое видение реальности было доминирующим принципом, вокруг которого выстраивалось все здание средневековой мысли, христианская Церковь, как хранитель и защитник данной веры, являлась господствующим общественным институтом, вокруг которого объединялись все остальные. Моральный авторитет Церкви был неоспорим для всякого, кроме еретиков-вольнодумцев, иудеев и арабов — носителей магических традиций.

Любопытно, однако, что одним из средств, с помощью которых Церковь утверждала свое господство над суеверным средневековым населением, являлась магия. Церковь держала множество монастырей и обителей, где «святые» мужчины и женщины, жившие в крошечных кельях, коротали свой век в молчаливой работе, молитве и покаянии. Эти люди, сознающие свою внутреннюю греховность, пытались следовать идеалам христианского смирения. Они верили, что их образ жизни, покаяние и умерщвление плоти, которому они себя подвергали, делают их причастными сверхчувственному небесному миру и, таким образом, способными выполнять роль посредников, передающих молитвы верующих божеству, а его послания — верующим. Такие люди благоговейно почитались простым народом. Возникло множество культов, в которых святые рассматривались как малые божества, наделенные положительными и отрицательными чертами характера, — иерархическая структура, подобная многим политеистическим религиям. Так, насаждая мифы о первородном грехе и изгнании из рая, развивая и поощряя чувства вины и страха, для избавления от последних Церковь тут же ловко предлагала и собственные пути искупления.

Население, интуитивно чувствуя, что Церковь и ее ритуалы утрачивают свою жизненность, что они исчерпали творческий потенциал и превращаются в черствые формы, начало возрождать и осваивать остатки языческих и народных культов прошлого. Это было как протестом (Черная Месса), так и

Одним из наиболее замечательных документов данного периода выступает магический манускрипт, озаглавленный «КНИГА СВЯЩЕННОЙ МАГИИ АБРАМЕЛИНА МАГА, КАК ОНА БЫЛА ПЕРЕДАНА АБРАХАМОМ-ИУДЕЕМ СЫНУ СВОЕМУ ЛАМЕХУ». Этот гримуар разделен на три книги, написанные предположительно в 1458 году престарелым оккультистом и оставленные им в наследство своему сыну. Первая книга излагает историю автора, который, изучив Каббалу, отправился на поиски высшей Мудрости. После десятилетних скитаний по Европе он наконец нашел достойного учителя в лице Абрамелина, отшельника, жившего в египетской пустыне. Убедившись в чистоте намерений Абрахама, Абрамелин принял его в ученики. Вторые две книги действительно описывают

Глубоко проникшись оккультным знанием эпохи Возрождения, великий философ и математик ГОТФРИД ВИЛЬГЕЛЬМ ЛЕЙБНИЦ (1646–1716) перевел астрологические, алхимические и розенкрейцерские исследования внутреннего пространства на более строгий математический и философский язык. Он был очарован попытками Джона Ди постичь глубинные механизмы вселенских процессов и выразить их в форме символов. Именно исследования последнего в области истории использования тайных знаков (иероглифов) привели его к открытию бесконечно малых исчислений, которые, как он предполагал, превратятся в универсальный язык.

Продолжив традицию пифагорейско-платонического учения о вселенской гармонии, он разработал изысканно-величественную философию, основанную на понятии

монады

— эволюционирующей единицы сознания. Монады, согласно Лейбницу, представляют фундаментальнейшие метафизические «исходные точки», неразрушимые и существующие вечно.

Благодаря монадам вся материя жива и одушевлена. Монада представляет собой принцип, связывающий физическую и психологическую сферы. Тот же принцип, который выражает себя в наших умах, активно действует также в неодушевленном веществе, растениях и животных. Следовательно, природу монады легче всего понять путем исследования наших внутренних духовных и психических сил.

Монады различаются по количеству сознания или ясности восприятия. Определенные физические факты — такие, например, как принцип наименьшего действия — свидетельствуют, по Лейбницу, о наличии разумности уже в основных «кирпичиках» творения. С другой стороны, открытия психологии свидетельствуют о существовании таких областей ума, которые являются бессознательными по своей природе. В низших монадах все смешанно и нечетко, они пребывают как бы во сне. В человеке же сознание достигает уровня апперцепции — рефлексии, познания себя.

Каждая монада раскрывает свою природу внутри себя самой. Она не предопределяется чем-то внешним; здесь нет никаких окон, через которые могло бы что-нибудь проникнуть, — весь ее опыт уже присутствует у нее внутри.

В 1825 году барон ДЮ ПОТЕ, врач парижского госпиталя и член Медицинской академии, провел ряд замечательных опытов, в которых ему удалось телепатически вызвать сомнамбулизм у ни о чем не подозревавшего испытуемого. Его отчет, впрочем, был довольно противоречив.

В 1831 году появился второй правительственный отчет, гораздо более благосклонный по отношению к месмеристам. Ученики Месмера практиковали по всей Европе, и феномены большинства типов были к тому времени уже хорошо известны. Среди них можно указать следующие:

Амнезия

Ясновидение

Увеличение мышечной силы

Один мой знакомый ученый заметил как-то, что всякий «неклассифицированный остаток» предполагает широкое поле для новых открытий. В любой науке вокруг проверенных и упорядоченных фактов клубятся, подобно некоему облаку пыли, необычные наблюдения событий незначительных, непостоянных и редких, событий, игнорировать которые оказывается гораздо легче, чем принимать во внимание. Идеалом всякой науки является полная и завершенная система истины. Очарование большинства наук в том и состоит, что они, казалось бы, именно такой формой и обладают. Отсюда создается впечатление, что в каждой из наших «логий» уже есть полочка для классификации любого явления, возможного в охватываемой ею области; и что раз уж такая последовательная и слаженная схема была однажды осознана и принята, то другой схемы просто нельзя себе представить. Признание каких-либо альтернатив, как полных, так и частичных, становится невозможным. Явления, не поддающиеся классификации в данной системе, обретают статус парадоксальных нелепостей и, следовательно, принуждены рассматриваться как не соответствующие действительности. Когда же они вопреки всему наблюдаются, то об этом сообщают как-то между прочим и весьма туманно; они вторгаются в нашу жизнь подобно чудесам, подобно диковинкам, не имеющим ничего общего с вещами серьезными — и все лучшее, что есть в научном сознании человека, отвергает их. Лишь прирожденные гении позволяют себе заниматься этими из ряда вон выходящими исключениями, не успокаиваясь до тех пор, пока не возвратят отбившихся овец к стаду. Все наши Галилеи, Галь-вани, Пуркинье и Дарвины были озадачены и привлечены именно такими малозначительными вещами. Всякий человек, сознательно и последовательно обратившийся к «неправильным» явлениям, обновляет и оживляет свою науку. И нередко в формулах обновленной науки гораздо сильнее звучит голос исключений, а не того, что почиталось правилом.

Пожалуй, ни один из неклассифицированных остатков не одаривался большим радушием и презрением со стороны научных кругов, чем масса явлений, в целом называемых

Философствование (как правило, самодовольное) в духе мистицизма может быть просто невыносимо, однако даже при этом оно в большинстве случаев описывает определенные формы феноменального опыта. К такому заключению автор этих строк был вынужден прийти за несколько последних лет; в данное время он полагает, что лучший способ помочь философии состоит в том, чтобы, обратившись к фактам, столь милым сердцу каждого мистика, рассмотреть их с научно-академической точки зрения. К подобному же выводу, похоже, приходят отдельные научно настроенные умы во всех странах мира, и это является добрым знаком. Одним из путей объединения усилий науки и оккультизма оказалось возникшее в Англии и Америке Общество психических исследований; полагая, что оно призвано сыграть не последнюю роль в становлении человеческого знания, я рад предоставить вниманию читателей краткий отчет о деятельности Общества. Если верить газетам и салонным сплетням, то объединяет членов этого Общества их идиотическая доверчивость и размягчение мозгов, а его динамическим началом является своеобразное «чудопомешательство». Однако более близкое знакомство с ведущими членами Общества выявляет несостоятельность подобных представлений. Председатель Общества профессор Генри Сайджвик благодаря своему несгибаемому критицизму известен как один из самых скептических умов Англии… В числе наиболее активных сотрудников «Записок Общества…» стоят такие люди, как видный английский физик профессор Лодж и видный французский психолог профессор Рише; продолжив список членов Общества, мы встретим много имен, всемирно известных своими научными достижениями. И если бы меня попросили указать научный журнал, в котором бдительность и неусыпное внимание по отношению к возможным источникам заблуждения было бы представлено особенно ярко, я думаю, что мне, пожалуй, пришлось бы указать на «Записки Общества психических исследований». Обычный поток статей, скажем, психологической тематики в других профессиональных изданиях характеризуется, как правило, значительно более низким уровнем критического сознания. Строгие критерии доказуемости, предъявляемые к заявлениям некоторых «медиумов», послужили даже причиной тому, что несколько лет назад от Общества отошел ряд спиритов. Стэнтон Мозес и А.Р.Уэллс, как и многие другие, полагали, что если во всех случаях выдвигать столь завышенные требования, то у любых опытов, основанных на чисто зрительной оценке, вообще отсутствуют какие-либо шансы быть признанными…

ОПИ проделало огромную работу в качестве своеобразного бюро погоды по сбору сведений о таких атмосферных явлениях, как призраки. Нельзя сказать, чтобы в экспериментальном отношении это предприятие вполне оправдало надежды своих основателей. Однако даже если бы здесь не проводилось никакой экспериментальной работы вообще и если бы ОПИ было не более, чем бюро погоды по бесхитростной ловле спорадических привидений и т. п., я все же был бы склонен считать такую его функцию в научном организме необходимой. Если бы кто-либо из моих читателей, подталкиваемый мыслью о том, что так много дыма без огня не бывает, обратился бы в своих поисках к существующей литературе о сверхъестественном, то он понял бы, о чем я хочу сказать. Эта литература огромна, однако в доказательном отношении она не имеет никакой практической ценности. Конечно, здесь приводится достаточное количество фактов; но описание их столь ненадежно и несовершенно, что в большинстве случаев вызывает стремление не засорять ими свой ум.

С другой стороны, в «Записках» ОПИ преобладает противоположная тенденция. Не просто количество, но