Я собирался отправиться из Сингапура в поездку по Борнео, Индокитаю и Сиаму, и мне был нужен слуга — мастер на все руки. Я начал расспрашивать знакомых, нет ли у кого на примете китайца, который подыскивает себе место; все заявили, что знают именно такого человека, какой мне подходит, но, к сожалению, он либо только что уже поступил в услужение, либо уехал отдохнуть в родной Кантон. Потом кто-то дал мне адрес бюро по найму прислуги. Я пошел по этому адресу и не без труда разыскал бюро — оно занимало маленькое аккуратное бунгало посреди небольшого сада; не знаю почему, но оно произвело на меня мрачное впечатление. Там мною занялся агент-евразиец, мужчина с блестящими глазами, плоским, землистого цвета лицом и ослепительной белизны зубами. Он был готов расшибиться в лепешку, без конца улыбался и, не успел я сказать и двух слов, уже в точности знал, что мне требуется. Я понял, что пытаться изложить ему мои пожелания — безнадежное дело. Он заверил, что подыскать нужного человека ему проще простого, и торжественно раскрыл внушительных размеров конторскую книгу с именами и адресами прислуги. К вящему моему огорчению, он обнаружил, что все подходящие кандидаты либо только что поступили в услужение, либо уехали отдыхать в Кантон. Наконец он со слезами на глазах принялся умолять меня прийти еще раз дня через три-четыре или через неделю, а может быть, через месяц, и тогда у него наверняка будет для меня замечательный слуга. Я объяснил, что отбываю из Сингапура на другой день и должен взять боя с собой. Агент поклялся, что добыть слугу невозможно, заломил в отчаянии руки, но затем сказал: если я готов подождать с полчаса, он попробует что-нибудь сделать. Я закурил сигарету и приготовился ждать. Агент ушел.
Он вернулся через час и привел с собой молодого китайца лет двадцати, с гладким лицом, застенчивым взглядом черных глаз, невысокого, в очень опрятном белом платье и сдержанного на вид. Его звали А Кинг, и он был готов сопровождать меня в поездке. Он говорил по-английски и представил рекомендации, написанные на сложенных вдвое листках грязноватой бумаги. Рекомендации полностью меня удовлетворили. В них говорилось, что он чистоплотен, исполнителен, усерден и прекрасно справляется со своими обязанностями. А Кинг мне понравился, и я тут же его нанял.
Мы отбыли на другой день. Вскоре я выяснил, что хотя он сносно говорит по-английски, однако языка не понимает, поэтому наши разговоры носили односторонний характер. А Кинг прослужил у меня полгода. Он был великолепным слугой — готовил, содержал в порядке мой гардероб, укладывал вещи и прислуживал за столом. Делал он все это споро, толково и в полном молчании. Он отличался невозмутимостью. Его ничего не удивляло. Не было такой беды, какая могла бы привести его в смятение, и такой неприятности, которая могла бы его взволновать. Никакой неожиданности не удавалось застать его врасплох. Усталости он не знал и улыбался с утра до вечера. Такого добродушного человека мне не доводилось встречать. Были у него и свои «пунктики». Он обожал принимать ванну, и, когда я обнаружил, что стоит мне отлучиться, как он сразу лезет в мою ванну, моется моим мылом и вытирается моим полотенцем, мне поначалу стало немного не по себе. Но я рассудил, что не стоит придираться по мелочам. По большому счету, у него был всего один недостаток. Он пропадал всякий раз, когда нужно было ехать к поезду или садиться на судно. Я посылал кого-нибудь на поиски, но А Кинг словно в воздухе растворялся, и никто не знал, где он может быть. В конце концов мне приходилось отправляться без него. Однако за минуту до отхода поезда или поднятия трапа он неизменно объявлялся — шел не спеша, словно прогуливался, и улыбался. Когда я, кипя от злости, спрашивал, какого черта он вот так исчезает, он отвечал со своей неизменной улыбкой:
— Я не опоздать на поезд. Много время. Поезд всегда ждет.
Когда же я интересовался, где это его носило, он отвечал, глядя на меня с безмятежной невозмутимостью: