Двое суток не утихая шел бой. К исходу второго дня сотня капитана Шутова пробилась к железной дороге и оседлала ее. Через два часа, подтянув свежие части, гитлеровцы контратаковали и отрезали сотню от основных сил.

Самого капитана днем посекло осколками мины, весь он был перебинтован, беспомощно лежал на носилках, сооруженных из двух черкесок. Казалось, что у капитана жили только глаза, они все время были широко открыты и лихорадочно блестели. Командиры взводов вышли из строя еще в первый день боя, и сотней фактически, управлял старшина Лепиков, широколицый, с узкими, немного раскосыми глазами, рослый мужчина, до войны работавший заведующим хозяйством в одном из колхозов станицы Павловской. Старшина славился на весь полк своей хозяйственностью, доходившей до скупости, и страшной физической силой. Что касается его скупости, то она вошла в поговорку. В любое время у него все было — и ружейное масло, и ветошь, и пакля, и всякие другие нужные, а иногда и ненужные вещи, но выпросить что-нибудь из этого припаса у него никому не удавалось. Даже своим пластунам необходимое он выдавал с таким видом, будто терпел от них тяжелую обиду.

Вечером, как только утих бой, Лепиков пришел к Шутову. Капитан лежал в узкой неглубокой щели, отрытой под насыпью железной дороги. Возле него стоял котелок с водой. Время от времени он опускал в него руку и мокрыми пальцами проводил по запекшимся губам.

— Выходит, окружили нас, товарищ капитан, — доложил Лепиков.