Эта книга состоит из двух частей: «Со дна коробки» и «Прозрачные предметы». В первую вошли американские рассказы Набокова, написанные им с 1943 по 1951 год, после чего к этому жанру он уже не возвращался.
«Прозрачные предметы» (1972) — новелла (или небольшой роман) позднего швейцарского образца. «Когда-то у меня ушло около сорока лет на то, чтобы выдумать Россию и Западную Европу, а теперь мне следовало выдумать Америку», — писал Набоков в послесловии к «Лолите».
Нынче ему предстояло «выдумать» гостинично-курортную горнолыжную Швейцарию. И не случайно основной персонаж «Прозрачных предметов», редактор и корректор (ровесник его сына), — тип человека, чаще других являвшийся объектом наблюдений писателя, периодически навещаемого сотрудниками издательств.
Читатель, возможно, улыбнется, узнав, что Дмитрий Набоков, увлекавшийся альпинизмом, несколько раз посещал родителей, вскарабкавшись по фасаду Монтре-паласа (воспроизведен на обложке этой книги) из своего номера 52 в их 64-й.
1
Вот персонаж, который нам нужен. Привет, мой мальчик! Не слышит меня.
Возможно, если бы существовало будущее, конкретно и индивидуально, как нечто доступное более совершенному разуму, прошлое не казалось бы таким соблазнительным: его притязания на день сегодняшний были бы уравновешены притязаниями будущего. Душа чувствовала бы себя стоящей на качелях в середине доски, рассматривая любой предмет. Было бы забавно!
Но грядущее не имеет той реальности, которой обладают воображаемое минувшее и видимое настоящее, будущее всего лишь фигура речи, призрак мысли.
Привет, персонаж! В чем дело, отстаньте от меня. А мы и не пристаем к нему. Привет, Персик… (на этот раз очень тихим голосом).
Когда мы, бесплотные существа, сосредоточены на материальном предмете, что бы с ним ни происходило, наше внимание может привести к невольному погружению в историю этого предмета. Новички должны научиться скользить по поверхности, если хотят удержаться на уровне данного момента. Прозрачные вещи, сквозь которые проступает прошлое!
2
Пока персонаж, Хью Персон (фамилия, обязанная своим происхождением Петерсонам, некоторые произносят «Парсон»), выдвигал свое угловатое тело из такси, доставившего его из Трю на этот третьеразрядный горный курорт, а голова все еще находилась в проеме дверцы, рассчитанной на карликов, взгляд его был устремлен вверх не для того, чтобы ответить на услужливый жест шофера, открывавшего для него дверцу, а с тем, чтобы сличить вид гостиницы «Аскот» (вот и вывеска Аскот!) с воспоминаниями восьмилетней давности, — пятая часть его жизни, выжженная скорбью. Жутковатое здание из серого камня и коричневого дерева выставляло напоказ вишнево-красные ставни (не все из них закрыты), которые в силу некоторого дальтонизма памяти запомнились ему как яблочно-зеленые. Вход был украшен двумя вокзальными фонарями на металлических столбах. Швейцар, в поношенном зеленом мундире с галунами, сбежал, спотыкаясь, по ступеням, чтобы взять два чемодана и обувную коробку под мышку — все это шофер уже вынул из зевающего багажника. Персон расплатился с расторопным водителем.
Неузнаваемый холл был все таким же неопрятным, как восемь лет назад.
У гостиничной стойки, записывая свое имя и расставаясь с паспортом, он спросил по-французски, по- английски, по-немецки и снова по-английски, все ли еще здесь старый Крониг, директор, чье одутловатое лицо и наигранную веселость он помнил так отчетливо.
Администраторша (белокурый пучок на затылке, нежная шея) сказала: нет, месье Крониг уволился, чтобы стать управляющим, представьте себе, Лазурной Лазаньи (во всяком случае так послышалось). Травянисто-зеленая, небесно-голубая открытка, изображающая нежащихся на солнце постояльцев, была показана как иллюстрация или доказательство. Имелась подпись на трех языках, но только немецкая была внятной. Английская же гласила: «Лужайка для лежания», и, словно нарочно, обманчивая перспектива увеличивала лужок до чудовищных пропорций.
— Он умер в прошлом году, — добавила девушка (в анфас совсем не похожая на Арманду), тем самым и вовсе развеяв возникший было интерес к голубой гостинице, поманившей в Лозанну.
