— Волчица не слишком-то спешила откликнуться на мой зов…— Молодой человек, возлежавший на низком полукруглом диване кофийской работы, что не столь давно вошли в моду при аргосском дворе, недовольным жестом отбросил опустевший бокал. Поспешно скользнувший вперед мальчик-раб подхватил кубок, прежде чем тот коснулся ковра, и с поклоном исчез за тяжелым пологом, скрывавшим проход в соседнюю залу.

Молодой человек даже не заметил этого вторжения. Он вновь обратил взор на стоящую перед ним фигуру. Несмотря на то что ложе его находилось почти на уровне пола и ему приходилось смотреть на гостя снизу вверх, казалось, это не вызывает в нем ни тени смущения и нимало не убавляет привычного высокомерия.

— Так что же ты молчишь? — В ожидании ответа он жеманно накручивал на палец прядь длинных каштановых волос.— Почему мне пришлось ждать так долго? Передай своему хозяину, что я весьма недоволен. И почему он не явился ко мне сам? Галиано не ведет разговоров со слугами — скажи ему об этом. На первый раз я, так тому и быть, согласен простить его за невежество, но в будущем пусть остережется гневить меня! Не то Белая Волчица узнает обо всем!..— И придворный выжидательно уставился на закутанную в плащ фигуру слуги.

Будь это кто-либо из его рабов, несчастный уже давно катался бы в ногах у господина — ярости графа Галиано они не без причины опасались более гнева самого Солнцезарного Митры,— но пришлый челядинец не торопился падать ниц. Придворный уже прикидывал, не приказать ли всыпать наглецу плетей на конюшне, как вдруг из-под низко надвинутого капюшона послышался странный звук. Граф не сразу сообразил, что это… смех.

Женский смех.

Соню разбудило покачивание корабля. Накануне она легла спать в самом скверном расположении духа, и всю ночь ее мучили кошмары — бредовые видения, где воспоминания далекого детства перемежались совсем недавними впечатлениями… Но везде были лишь пожарища, крики раненых и кровь, кровь без конца. Вновь, как и десять лет назад, горела подожженная аквилонцами Салафра, отцовское поместье, в огне которого погибли ее родные. И горела Навиратога, крохотное укрепление на пиктской границе, захваченное размалеванными дикарями всего две седмицы назад… Соня была единственной, кому посчастливилось спастись. Пикты не щадили ни детей, ни стариков. Кожей пленников они обтягивали свои боевые барабаны, их волосами украшали свои одежды… До сих пор при одной лишь мысли о тех зверствах, которые ей довелось повидать, у девушки комок подкатывал к горлу.

Тогда, в годы далекой юности, над бездыханными телами матери и отца Рыжая Соня дала клятву беспощадно расправиться с убийцами. Она сдержала свой обет — стократно, мстя не только наемникам и тем, кто заплатил им за злодейство, но и всем аквилонцам без разбору, этому презренному, опустившемуся, развращенному народу, который она ненавидела всей душой. Но теперь, после Навиратоги, своими глазами насмотревшись на злодейства пиктов, ведомых кровавым Джеббал Сагом, если бы ей пришлось выбирать между ними и аквилонцами… Соня, без сомнения, выбрала бы последних.

Пикты, которых она видела, не заслуживали права называться людьми. Эта была стая обезумевших от крови хищников, беспощадных, коварных тварей, полностью подчиненных злой воле своего божества. С ними невозможно было договориться, сторговаться — только уничтожить всех до единого. До последнего младенца, сосущего смуглую материнскую грудь, до беззубого, впавшего в беспамятство старика… Рыжая Соня сознавала, что задача эта, скорее всего, окажется ей не под силу. Но сейчас она дала себе клятву сделать все, чтобы остановить пиктов. Оставалось лишь отыскать способ в одиночку выступить против этой орды — и победить!..

…В послании из Логова Белой Волчицы, полученном Соней в Мессантии, говорилось, что, возможно, такое средство — магическое, разумеется — удастся отыскать с помощью графа Галиано, аргосского вельможи, известного своей дружбой со жрецами всевозможных темных культов и чародеями-некромантами. Большинство из них были совершенно безобидны, но за последнее время соглядатай Волчицы пару раз замечал у дома придворного некоего шемитского колдуна, о котором в кругах магов ходили самые разные слухи. Наделенный весьма невеликой колдовской силой, этот Атхари ни для кого не представлял бы интереса, когда бы не происходил из старинного рода Ордруинов, владевших темными тайнами этого древнего культа.

Соня не знала, чем именно может быть полезен шемит в борьбе с пиктами — вероятнее всего, доподлинно сие не было известно и самой Волчице,— однако пока все складывалось как нельзя удачнее. Галиано сам обратился за помощью к Ордену, и дело касалось именно Атхари. Соглядатаи Логова донесли, что маг отправился на Ос-Льерро, Остров Преступников. Соне требовалось выяснить, чем он занимается там и не таится ли в этом опасности для Ордена.

— Провалиться мне на этом месте! - заорал Урдус.— Это корабль!

— Точно как предсказал Атхари! — воскликнула Алейла.— Он говорил, что так и будет!

Урдус недовольно взглянул на нее и покачал головой.

Они вышли на тропу, пробрались через густой влажный лес и теперь двигались к берегу. Один из головорезов Урдуса побежал к пещерам — сообщить всем новость, что во время шторма большое аквилонское судно прибило к Острову, и сейчас оно стоит на месте, будто бросило якорь. Там уже собирается толпа жаждущих поживиться.

Укрывшись за широкими листьями кустарника, Урдус и Алейла, а с ними еще с полдюжины разбойников, не отводя глаз взирали на чудо из чудес: перед ними — прямо тут, у кромки воды, под сенью деревьев — покачивалось словно ожидающее их судно.

— Ну вот, теперь ты больше похожа на воительницу,— сказал Тио,— и меньше на женщину, переодевшуюся в наряд воина.

— Значит, вот как ты думал обо мне раньше? — усмехнулась она.

— Откровенно говоря — да, когда впервые тебя увидел,— признался Тио, подливая себе вина.— А уж когда ты помянула Галиано — я и вовсе решил, что ты его новая наложница.— Он улыбнулся и покачал головой.

Соня снова усмехнулась и чуть повертелась, проверяя новую кольчужную тунику, которую ей подарили здесь, в крепости.

— Немного тесновато в бедрах,— пожаловалась она,— да и длинновата. Этой ржавой аргосской кольчугой я того и гляди расцарапаю ноги.

У аквилонцев есть поговорка: «Даже самая быстроногая лисица не может бежать весь день под жарким солнцем». Сотник Хубартис вспомнил ее, когда галея приблизилась к «Ниросу». Все так, однако лисица бежала, невзирая на опасность. Но зачем же она валяла дурака у западного берега Ос-Льерро, вместо того чтобы плыть к аргосскому побережью? Ведь ветер для них попутный.

Солнце поднялось уже высоко. Хубартис и стоявшие рядом воины могли различить даже пот на лицах бунтовщиков, которые тоже разглядывали их. Вот Урдус — стоит, выпрямившись, на корме «Нироса» и наблюдает, как подплывает аргосская галея.

Хубартис дал сигнал приготовиться.

Солдаты выстроились вдоль фальшборта, обнажили мечи, натянули луки, подняли боевые топоры, подготовили абордажные крючья. Хубартис никогда прежде не использовал этой тактики, но ведь ему и не приходилось отвоевывать захваченные суда. Он читал донесения, совещался с военачальниками, имевшими прежде дело с пиратами. И чем меньше времени оставалось до начала сражения, тем сильнее радовался сотник, предвкушая применение новой тактики.

Он поднял правую руку. Воины приготовились к нанесению первого удара. Луки взметнулись вверх, мечи на изготовку. Несколько бойцов плюнули по ветру: верная примета удачного исхода сражения. Было слышно, как на «Ниросе» свистит в снастях ветер, как полощут и хлопают паруса.