Пробить камень

Незнанский Фридрих Евсеевич

Едва не погибший от взрыва в детском доме Александр Турецкий лежит в госпитале, но жаждет действия. Он предлагает своему шефу, заместителю генпрокурора Меркулову, разыскать бывшего «солдата удачи» Плетнева, воевавшего в Анголе, который может подсказать происхождение и значение амулета, найденного после взрыва на куртке Турецкого. В этом Меркулову помогает жена Турецкого. Плетнев неофициально включается в расследование, но неожиданно Меркулова отстраняют от дела: оказывается, он привлек к расследованию «оборотня в погонах».

2006 год

Турецкий

Меркулов готовил себя к разговору не столько с Турецким, сколько с его женой. В принципе он это делал регулярно — перед каждым посещением Турецкого, но так же регулярно никакого разговора и не случалось. «Так чего доброго, — думал Константин Дмитриевич, — Саша выздоровеет, а я ничего Ирине и не скажу». То есть, конечно, и слава богу! И скорей бы он поправился! Но все же дружеский долг требовал помимо всего прочего каких-то слов поддержки, но именно они-то при каждой новой встрече неизменно застревали у Меркулова в горле, и выходило так, что, скорее, это Ирина его успокаивала. Удивительная все-таки женщина.

В голове у него была примерно такая фраза: «Понимаешь, Ирочка… (вопросительный взгляд Ирины) бывают времена, которые просто нужно пережить. Такое случается со всеми. (Сдвинутые брови.) Рано или поздно плохие времена заканчиваются, и оказывается, что человек жив, здоров и может оглянуться на них и разобраться, в чем же тогда было дело (улыбка, слезы, улыбка и т. д.)». В общем, такие примерно слова.

Меркулов открыл дверь реанимационного бокса, миновал сестринский пост — кивнул хорошо уже знакомой дежурной — и пошел дальше по коридору, стараясь не оглядываться и не смотреть по сторонам. Ему приходилось бывать в реанимации, однако сейчас Константин Дмитриевич чувствовал себя в этом месте особенно некомфортно. Одно дело идти допрашивать свидетеля или подозреваемого (что тоже, в общем, в таких условиях происходит без особого восторга), совсем другое — навещать близкого друга.

Меркулов вошел в палату, стараясь ступать с пяток на носки — максимально неслышно.

Ирины не было.

Меркулов

Они были уже во Владимирской области. Проехали населенный пункт Киржач, стоящий на берегу одноименной речки.

Несмотря на все окружавшие признаки жизни и относительной цивилизации, Меркулов остро сознавал, что вокруг стоит мертвенный покой. А взять ту же Москву — в шесть утра она уже бурлит. Нет, все-таки сельский мир напрочь лишен всякого звукового — человеческого и промышленного — резонанса. Что как раз и делает его весьма симпатичным для оздоровительных наездов в наугад арендованный дом или воскресных вылазок, но… решительно непригодным для человеческого существования. Сельские жители, разумеется, думают иначе: дай им волю, они бы выстлали мхом Красную площадь и запустили бы плющ по стенам ГУМа…

Так думал Меркулов, сворачивая с шоссе на проселочную дорогу, и почти сразу же машина остановилась. Ирина вопросительно посмотрела на него.

— Просто я не уверен в траектории нашего движения… — пробормотал Константин Дмитриевич и полез в бардачок за картой.

— Так, может, не стоило отпускать водителя? — спросила Ирина вполне невинным тоном. Эту тему они обсуждали, когда выехали из Москвы, около получаса.

2005 год

Турецкий

— Распространено мнение, — сказал Турецкий, потягивая холодное пиво, — что нужно разрешить два-три гипервопроса, додумать до конца три-четыре большие отвлеченные мысли, и будет нам всем счастье. Ответственно заявляю, что это опасная иллюзия, черт побери! Доказательством тому и семнадцатый год, и девяносто первый: мыслили тогда размашисто, но окончательно все запутали. Напротив, надо срочно выметать «отвлеченное большое» поганой метлой, ибо гипервопросы навязаны позавчерашней повесткой дня. Ближе к телу! Мельчить! Будут тогда и новые, по-настоящему актуальные вопросы, и новые их постановки.

— Ты о чем? — осторожно спросил Меркулов. Он пиво не пил, зато активно хрустел орешками, которые принесли Турецкому.

— О нашей работе, о чем же еще?! А если уж быть совсем точным, то о моей. Тебе хорошо, ты сидишь у себя в кабинете, бумажки перекладываешь да приказы отдаешь, а я ношусь по всему городу, ищу этого шибздика. А кто сказал, что он вообще в городе?!

Может, его увезли куда-нибудь на Камчатку, там расчленили и разослали по просторам нашей необъятной…

— Типун тебе на язык! — испугался Меркулов.

Коломиец

Первым попался Коломиец. Это был сравнительно молодой человек, активно тусовавшийся в коридорах Министерства культуры. Как подсказали Турецкому знающие люди, ему светила большая карьера. В Министерстве культуры Турецкий его и нашел.

Коломиец производил впечатление человека крайне занятого и все время куда-то опаздывающего. Слава богу, оказалось, что у его секретарши были захронометрированы абсолютно все телодвижения Мэдисона в Институте кинематографии. К вечеру Коломиец обещал их прислать. А еще он снабдил Александра Борисовича мобильным телефоном продюсера Казакова. Казаков, правда, как и Плотников, преподавал во ВГИКе, но по мобильному его отыскать было гораздо проще. Буцаев, кстати, тоже преподавал в киноинституте — загадочную дисциплину под названием «Сценический бой». А Казаков читал там лекции будущим продюсерам.

Сам Коломиец ничего существенного про Мэдисона сообщить не смог. Да, эксцентричен. Да, говорит по-русски. Да, во ВГИКе прошел вечер, ему посвященный и с его участием. Да, его возили в общежитие. Да, для съемок своего фильма он устраивал в институте кастинг. Да, с удовольствием общался со студентами. Список этих самых студентов? Да, его можно составить. Нет, ничего необычного вокруг Мэдисона, на взгляд Коломийца, не происходило и никого подозрительного рядом с ним не было.

Казаков

К двум часам дня удалось дозвониться до Казакова. Он предложил приехать к нему домой. Турецкий не возражал.

Продюсер жил на Кутузовском проспекте в двух пятикомнатных квартирах, расположенных одна над другой, то есть, по сути, в одной двухэтажной. Казаков походил на киношного гангстера, у него была серебристая шевелюра и вальяжные телодвижения.

— Позавтракаете со мной? — спросил он Турецкого, скорее утверждая этот факт, чем на самом деле интересуясь мнением гостя.

Примечательно было, что этот тип вовсе не стеснялся факта завтрака в такое время.

— Ну, если вы настаиваете, — пробормотал Турецкий, уже попав в столовую комнату.

Фицпатрик

Насчет оператора у Турецкого были серьезные сомнения. А ну как оператор ввиду остановки съемок на неопределенный срок плюнул на все и рванул из России куда подальше? Что ему тут делать, в конце концов?!

Однако Турецкому подфартило. Оказалось, Фицпатрик время даром не терял. Как сообщили на «Мосфильме», он принялся активно снимать рекламные ролики. Именно на киностудии Турецкий его и нашел. Правда, не в съемочном павильоне, а в ресторане, сконструированном из кинодекораций, стилизующих его — одновременно — под немецкую пивную, русский трактир и французский ресторан, — все зависело от того, под какой стеной сидишь. Фицпатрик закусывал в компании огненно-волосой молодой американки. Вместе они смотрелись: Фицпатрик был в оранжевой рубашке.

— Ши кэн транслэйт, — кивнул Фицпатрик на свою приятельницу.

— Ай эм спик, — сказал Турецкий и всем своим видом показал, что разговор желательно вести вдвоем.

Фицпатрик сделал едва уловимое движение бровями, и оранжевая женщина исчезла. Как оказалось, Турецкий не прогадал. У оператора было мало времени, и отпираться он не стал. Он сразу сказал, что очень сожалеет о случившемся, но изменить уже ничего не может, а главное, не хочет.

Плотников

С Плотниковым тоже повезло необычайно. Как заранее пояснил Коломиец, несмотря на то что Плотников — настоящий патриот и все такое прочее, а в числе этого самого прочего даже преподаватель ВГИКа, в России, точнее, в Москве он проводит в году едва ли один месяц, поэтому шансы застать его равняются… дайте-ка подумать… совершенно верно, один к двенадцати! Как это вы так быстро сосчитали?

Однако режиссер как раз был в Москве. Более того, несколько дней подряд появлялся в Институте кинематографии, где вел мастерскую, что, по различным свидетельствам, было ситуацией уникальной. Турецкий решил ею воспользоваться.

Артем Александрович Плотников обращал на себя внимание не только своей элегантностью, но, прежде всего, необычайно привлекательной внешностью: удлиненное женственное лицо, шелковистые светлые усы над чувственными губами, мягкие, волнистые каштановые волосы с кудрявой прядью, падавшей на белый лоб, бархатные глаза — все в нем было красиво какой-то мягкой, вкрадчивой красотой. Держался он предупредительно и любезно, но без всякой нарочитости и жеманства. Он предложил Турецкому обосноваться на кафедре художественного фильма.

В ответ на прямой вопрос, знает ли он, кто и с какой целью похитил Мэдисона, он покачал головой:

— Понимаете, Александр Борисович, какая штука… Большинство людей не отличаются богатым воображением. То, что происходит где-то далеко, не задевает их чувств, едва их трогает. Но стоит даже ничтожному происшествию произойти у них на глазах, ощутимо близко, как разгораются страсти. В таких случаях люди как бы возмещают обычное свое равнодушие необузданной и излишней горячностью.