К

инг Сэлвор стоял на палубе, широко расставив ноги, и напряженно всматриваясь в темноту ночи, сливавшуюся с чернотой бушующего океана. Свирепые океанские валы окатывали его с ног до головы соленой морской водой, жгучий ледяной ветер пронизывал, до костей, но моряк лишь крепче сжимал пальцами штурвал и зубы, напрягая все силы и волю. Бешеные волны с силой били в борт, стремясь развернуть судно, перевернуть его, затопить. Каждой клеточкой своего тела Кинг чувствовал скрип тросов, натянутых, как струна, которые, повинуясь морской стихии, пытались вырвать штурвал из цепких рук моряка. Но каждый раз эти попытки натыкались на упорство мускул Сэлвора, разворачивавших его в противную сторону. Снова и снова волны, уступая место друг другу, продолжали свои попытки погубить судно. Промокшая одежда стала тяжелой и мешала рулевому двигаться, на палубе, ходившей ходуном, можно было устоять с большим трудом.

Но он знал, что от его выдержки и умения зависит не только его жизнь, но и жизни еще сорока людей, веривших в него и доверившихся его искусству. Безумие спасаться в бушующем океане, когда вода, взбесившаяся под напором ветра, топит все, что может держаться на ней. Кинг это понимал и прилагал все усилия, чтобы удержать судно.

Барк «Отаго» попал в жестокий шторм, направляясь с грузом зерна в один из портов на ирландском побережье.

Вздымаемые ветром волны били в судно, креня его с одного борта на другой, перекатывались через палубу так, что казалось, будто барк уже погребен соленой водой и лишь мачты возвышались над поверхностью. Но спадала вода и вновь над бурлящим океаном появлялись просмоленные борта упрямого судна.

Порой глазам открывалась леденящая душу картина.

Около месяца стоял «Отаго» в порту. С трудом удалось разгрузить судно, и теперь барк готовился отправиться в Англию. Капитан спешил — слишком тревожно было вокруг, и надежды на попутный груз не оправдались. Он решил уйти, чем скорее, тем лучше.

День выдался ясным и солнечным, так не подходившим к тем жестоким событиям, что разворачивались на земле

Ирландии. Но у природы свои законы, которые не считаются с человеческой историей.

В этот день Кинг шел к Джону Скарроу, чтобы передать распоряжение капитана, по улицам притихшего городка, ожидавшего больших событий. Сэлвор, как и все горожане, знал, что протестанты разбили католическую армию на реке Бойн. Расстроенные и деморализованные, неспособные оказать серьезное сопротивление остатки разгромленного воинства преследовались кавалерией, уничтожались или рассеивались.

В эти дни Кинг часто вспоминал Майкила и жалел этого юного борца. Где он сейчас? Может быть, его молодое, здоровое тело, иссеченное клинками драгун, лежит в открытом поле и его терзают падкие на трупы вороны. Или он висит на веревке, перетирающей сук придорожного дерева, раскачиваемый холодным ветром?

Трюм был сырой и грязный. Из всех углов и щелей пахло то ли сгнившими яблоками, то ли провонявшей рыбой. Соединяясь с испарениями и дыханием десятков людей, запертых здесь, тошнотворный запах усиливал невыносимую духоту.

Серая тень быстро пробежала по телу. Человек приподнял голову, лежавшую на ногах его товарища, и тут же устало и равнодушно опустил ее.

— Кинг, что это было? — спросил он у товарища.

— Крыса, — безразличным тоном ответил тот и обратился к сидевшему рядом человеку: — Джон, ты как?

Тот, не открывая глаз, сказал:

Джозиана тоскливым взглядом обвела двор и отвернулась, отошла от окна. Прошуршав шлейфом костюма для верховой езды по комнате, она присела к туалетному столику и, подперев свою грациозную головку изящными ручками, уныло посмотрела в зеркало: «Мой бог, какая скука!»

И так каждый раз. Вставая утром из постели, она слышала крики надсмотрщиков, гонявших по двору рабов, перебранку просителей, голоса слуг. Разве так было в ее далеком и милом ее сердцу Йорке! Джозиана слегка улыбнулась, вспомнив счастливые и радостные картины детства…

Холодный ветер развевает распущенные волосы маленькой девочки, которая, заслышав раскаты грома, бежит, чтобы укрыться под широкой кроной высокого дуба. Первые крупные капли падают на разгоряченное лицо малышки, но она лишь звонко смеется. Грохочет гром, льет проливной дождь, наполняя землю влагой. Но вот иссякли последние струи и над темной зеленью луга, орошенного небесной влагой, поднимается яркая семицветная радуга. Радостно протянув маленькие ручонки, девочка бежит к ней, сбивая росу с луговой травы, полная детского нетерпения и счастья…

Резкий окрик, донесшийся со двора, вернул Джозиану к действительности, заставив девушку тяжело вздохнуть. Где же эти милые и славные времена и веселые подруги детства? Здесь, под знойным тропическим солнцем, она изнывала от скуки, разменивая молодые годы на унылое существование в этой отдаленной, забытой богом и людьми, земле. Везде она видела заискивающих кавалеров — сынков местной аристократии, от комплиментов которых ее тошнило, колониальную знать с ее чванством и спесью, жен и дочерей владельцев и торговцев движимым и недвижимым имуществом, моложавость лица которым придавал лишь грим, толстым слоем лежавший на коже.

Единственной и верной подругой Джозианы на этих островах была дочь местного судовладельца. Элла Моро была миловидной и умной девушкой, которую с дочерью губернатора связывало не столько положение (отец Эллы был вторым человеком в колонии по богатству и степени влияния на внутренние дела), сколько общность взглядов и интересов. Обе девушки предпочитали обществу знати круг людей простого происхождения, своими руками создавших собственное благополучие. Но сейчас Эллы не было на островах: вместе с отцом она находилась на Ямайке, а в одиночку Джозиана не решалась нарушать запрет отца, не одобрявшего общение с людьми, не относившимися к их кругу. Пока для развлечений у красавицы оставался лишь жеребец — подарок отца.

На сложенных бревнах четверо резались в покер. С трудом удалось изготовить колоду из бумаги, стащенной из дома губернатора. Был жаркий полдень и четверо вели неторопливую беседу, изредка поглядывая в сторону рабов. все ожидали старшего надсмотрщика, отправившегося выяснять причины задержки сырья, и рабы устроили себе отдых, поскольку в течение длительного времени не ожидалось никаких дел, а надсмотрщики ленились подыскать им занятие.

Четверка уже знакомых по трюму товарищей удобно расположилась на отесанных бревнах, сложенных трапецией. С нахмуренным лицом Огл тасовал самодельную колоду, с легкой, полунасмешливой улыбкой на губах полулежал Кинг, невозмутимо набивал трубку невесть откуда взявшимся табаком

Джон, а Майкил делал вид, что очень интересуется выпавшими ему картами.

Прошлым днем Кинг едва не подрался с Оглом, когда пришел в кузницу. Короткий разговор происходил вне кузницы, а когда раздраженный Огл вернулся, вслед за ним вошел Кинг и бросил Блэрту обвинение в том, что он продался. В ответ Огл запустил в Сэлвора клещами, но тот увернулся и схватил полосу металла, а Огл вооружился черенком от лопаты и встал в стойку. Не зайди в это время

Джон — наверняка бы пролилась чья-то кровь.