Андрей Януарьевич Вышинский родился 28 ноября (10 декабря по н. с.) 1883 года в Одессе в семье преуспевающего провизора. В начале 1890-х годов его отец с семьей перебрался в Баку, где открыл собственную аптеку. В этом городе Андрей Вышинский поступил в первую мужскую классическую гимназию, которую блестяще окончил в семнадцатилетнем возрасте. Еще будучи гимназистом, страстно влюбился в красивую девушку — Капитолину Исидоровну Михайлову и сумел добиться ее расположения. Через несколько лет она стала его женой. Вместе они прожили полвека.

В гимназические годы Вышинский впервые приобщился к революционной среде, активно участвуя в антисамодержавных сходках. Еще более он проникся революционным духом, когда в 1901 году поступил на юридический факультет Киевского университета. В то время студенты активно выступали против так называемых «Временных правил» генерала Ванновского. Петр Семенович Ванновский, генерал от инфантерии, бывший военный министр, почетный член Петербургской академии наук, назначенный в 1901 году министром народного просвещения, стал проводить политику ужесточения дисциплины в вузах. По его предложению и были приняты «Временные правила», предусматривающие отдачу студентов в солдаты. Протестные действия студентов обычно сопровождались забастовками, обструкциями, сходками. За участие в них через несколько месяцев, в марте 1902 года, Андрея Вышинского в числе других марксистски настроенных студентов отчислили из университета без права повторного поступления. Вышинский возвратился в Баку и там в 1903 году вступил в организацию РСДРП. По духу ему больше пришлись меньшевики, к которым он и примкнул. Вскоре его имя становится довольно известным в городе. Он ведет активную революционную пропаганду среди рабочих электростанции на Баиловом мысу, Кокоревских и Монташевских промыслов и промыслов акционерного общества «Олеум».

Пик революционной активности Вышинского приходится на 1905 год. В феврале этого года, он создал боевую дружину, которая насчитывала сотни рабочих, как от большевиков, так и от меньшевиков, выступившую против жестокой армяно-татарской резни, а в период октябрьской стачки и декабрьской забастовки вел работу среди железнодорожников и входил в стачечный комитет. В то время он занимал весьма скромную должность бухгалтера в магазине. Будучи темпераментным и красноречивым оратором, он часто выступал на митингах и собраниях со страстными речами, громя в них самодержавие, эсеров, черносотенцев и их сторонников.

В 1906—1907 годах Вышинского дважды арестовывали, но каждый раз после непродолжительного заключения освобождали за недостаточностью улик. Тогда же, по его словам, он и его жена, Капитолина Исидоровна подверглись нападению черносотенцев и, как отмечалось в ранних биографиях Вышинского, были даже ранены.

В апреле 1908 года Вышинский под кличкой Рыжий был осужден Тифлисской судебной палатой по статье 129 Уголовного уложения, предусматривавшей ответственность за произнесение или чтение публично речи или сочинения, возбуждающего к ниспровержению существующего строя. Его приговорили к одному году заключения в крепости. Наказание он отбывал в Баиловской тюрьме, где в то время находился известный революционер Коба, или И. В. Сталин. Они даже сидели в одной камере.

1 декабря 1934 года в Смольном выстрелом из револьвера был убит член Президиума ЦИК СССР и Политбюро ЦК ВКП(б), секретарь Центрального и Ленинградского областного комитетов ВКП(б) Сергей Миронович Киров. Его убийцу Л. В. Николаева задержали на месте преступления.

Это был тридцатилетний мужчина ниже среднего роста, с короткими ногами, удлиненным туловищем и непомерно большой головой, с маленькими беспрестанно бегающими глазами. Он имел шесть классов образования и десятилетний стаж пребывания в рядах партии. Его послужной список не отличался постоянством. Кем он только не был: секретарем сельсовета и санитаром госпиталя, слесарем и культработником, финансистом и стропальщиком. В 1931 году Николаев некоторое время был инструктором Ленинградского обкома партии, а с 1933 года — инструктором Института истории ВКП(б). В марте 1934 года ему предложили перейти на транспорт, но он отказался от такого перевода, за что и был исключен из партии и уволен с работы. В конце апреля 1934 года райком партии отменил решение об исключении, ограничившись строгим выговором, однако на прежнем месте работы его не восстановили. Николаев писал жалобы Кирову, Сталину — но все было напрасно.

... Утром 2 декабря 1934 года литерным поездом в Ленинград прибыли И. В. Сталин, К. Е. Ворошилов, В. М. Молотов, А. А. Жданов, Н. И. Ежов, А. В. Косарев. Вместе с ними был нарком внутренних дел СССР Г. Г. Ягода с большой группой работников наркомата. От Прокуратуры Союза приехали И. А. Акулов, его заместитель А. Я. Вышинский и следователь по важнейшим делам Л. Р. Шейнин. Расследование убийства сразу же принял к производству первый заместитель наркома внутренних дел СССР Я. С. Агранов. К нему подключились заведующий отделом ЦК ВКП(б) Н. И. Ежов и первый секретарь ЦК ВЛКСМ А. В. Косарев. Однако «главным следователем» был все же Сталин. Он лично допрашивал Николаева (протокола допроса в деле нет) и потребовал от него назвать соучастников. На следующий день Сталин безапелляционно заявил, что «убийство Кирова — это дело рук организации, но какой организации сейчас трудно сказать». Организацию он определил через несколько дней. Вызвав Ежова и Косарева, сказал: «Ищите убийцу среди зиновьевцев».

Эта установка вождя безоговорочно выполнялась работниками НКВД, занимавшимися расследованием: Аграновым, Мироновым, Мошковым, Дмитриевым и другими, которые придерживались лишь одной версии. Путем угроз, прямого физического воздействия, фактически санкционированного Сталиным, шантажа и провокации они сумели вырвать у Николаева признание в том, что он убил Кирова по заданию террористического зиновьевского центра. Еще при обыске, проводившемся в квартире матери Николаева 4 декабря 1934 года, в орбиту следствия попали имена некоторых бывших зиновьевцев, с которыми Николаев работал в 20-е годы: И. И. Котолынова, Н. Н. Шатского, А. И. Толмазова, Л. О. Ханик и других. Один за другим они были арестованы. По версии следствия, это были участники так называемого террористического «Ленинградского центра». 8 декабря в Москве органы НКВД арестовали группу руководящей зиновьевской оппозиции, а 16 декабря — Г. Е. Зиновьева и Л. Б. Каменева. Всех арестованных этапировали в Ленинград, где параллельно с расследованием дела об убийстве С. М. Кирова проводилось следствие по так называемому «Московскому центру».

Расследование этих дел — одна из самых темных страниц истории советской прокуратуры. Прокурор Союза Акулов оказался в полной зависимости от работников НКВД, разрабатывавших только ту версию убийства, которую выдвинул Сталин. Прокурор фактически потворствовали незаконным методам ведения следствия. Формально Акулов, Вышинский и Шейнин также допрашивали обвиняемых, но допросы сводились лишь к оформлению предварительно «выбитых» показаний. Причем все они проводились в присутствии таких высокопоставленных «стражей», как Ежов и Косарев.

Иван Алексеевич Акулов занимал пост прокурора Союза ССР до марта 1935 года. Он пользовался у своих подчиненных неизменной симпатией. Вот что писал о нем бывший сотрудник Прокуратуры Союза Н. А. Орлов: «Акулов был в полном смысле слова обаятельным человеком, человеком широкой русской души. Любил жизнь, природу. Уезжая в отпуск, любил путешествовать, узнавать и показывать другим новые, красивые места, был тонким ценителем искусства, любил и понимал музыку. Дома это был идеал семьянина, необыкновенно любящий отец. Он высоко ценил дружбу, умел дружить и был верным надежным другом».

Видимо, эти его качества и не понравились Сталину. И хотя Акулов, как и другие лица, стоявшие на вершине власти, слепо выполнял все требования вождя (даже противоречащие закону), тот понимал, что на посту прокурора Союза ССР нужен не такой человек. Интеллигентный и мягкий Акулов явно не подходил для роли организатора массовых репрессий.

Постановлением ЦИК СССР от 3 марта 1935 года (подписано М. Калининым и И. Уншлихтом) И. А. Акулов был утвержден секретарем ЦИК с освобождением от прежних обязанностей.

Новым прокурором Союза был назначен А. Я. Вышинский, сумевший услужливо и безропотно выполнить роль «главного инквизитора» вождя. Его меньшевистское прошлое было предано забвению. За те четыре года, что Вышинский пробыл в должности Прокурора Союза ССР, он сумел полностью завладеть всеми ключевыми позициями юридической науки и практики. Бывший Прокурор РСФСР А. А. Волин в беседе с авторами говорил, что в то время «всюду был слышен голос только одного человека — Вышинского».

Приказы и указания нового Прокурора Союза ССР, и ранее не отличавшиеся мягкостью, звучали теперь более твердо и жестко, особенно тогда, когда речь шла о выполнении всякого рода постановлений партии и правительства. Вышинский требовал от своих подчиненных возбуждения уголовных дел и предания суду должностных лиц и граждан за самые разнообразные провинности: уполномоченных комитета заготовок за то, что они не вовремя вручали колхозам и единоличным хозяйствам обязательства по сдаче зерна; руководителей колхозов и совхозов — за сдачу на убой «здорового стельного скота», а также за утайку скота от учета, за невыполнение планов по мясо- и молокопоставкам, за кастрацию племенного скота; других хозяйственников — за нарушение бесперебойной работы ирригационных сооружений, за антисанитарное состояние хлебопекарен, за сверхурочные работы. При этом нередко предлагалось возбуждать дела немедленно по получении тех или иных сообщений, особенно из партийных и советских органов, а расследование заканчивать в 2—5, максимум 10 дней. Прокуроры нацеливались на проведение «своевременной, меткой, общественно-организованной и жесткой репрессии» (фраза из одного приказа).

Итак, начиная с 1936 года, когда прокурор Союза «успешно трудился» в своем уютном кабинете на Пушкинской улице, волна репрессий поднялась до критической высоты и неслась по стране Советов с невероятной скоростью. Во всех уголках необъятного государства производились массовые аресты, допросы с пристрастием, обычно в ночное время, а у попавших в застенки людей появлялось на всю жизнь клеймо «враг народа». Властям всюду мерещился пресловутый «правотроцкистский контрреволюционный» и даже «террористический» заговор. Военная коллегия Верховного суда СССР и «тройки» НКВД едва успевали пропускать людей через свои жернова. Многие процессы заканчивались трагически для их участников. Смертная казнь была наиболее распространенной мерой наказания по такого рода делам.

Жертвами репрессий стали также и многие честные, неподкупные, непримиримые к нарушениям законности прокуроры и следователи. Причем звание «коллега» не являлось смягчающим вину обстоятельством. С юристами поступали не менее бесчеловечно, чем с другими подсудимыми, а вследствие их особой осведомленности издевались над ними еще более изощренно, причиняли им неимоверные страдания и мучения.

Документы свидетельствуют, что в период массовых репрессий немало прокуроров пытались противостоять незаконным арестам, произволу следственного аппарата органов НКВД, фабрикации дел. При этом они, как правило, не находили поддержки в Прокуратуре СССР и лично у Вышинского. Более того, прокурор Союза сам ориентировал своих подчиненных на то, что по контрреволюционным делам соблюдение всех процессуальных формальностей вовсе не требуется. Совместно с Ежовым он даже подписывал письма на имя Сталина, в которых вносил предложение о направлении на места выездных сессий Военной коллегии для рассмотрения в массовом порядке дел в отношении так называемых вредителей и террористических групп. К письмам обычно прилагались списки лиц, которых предполагалось приговорить к расстрелу или заключению в лагерях на длительные сроки.

Впрочем, объективности ради надо сказать, что среди прокуроров находились и такие, которых не надо было подгонять и ориентировать на репрессии. Они, вместо того чтобы «блюсти закон», сами допускали незаконные действия, без промедления выполняли все требования работников НКВД, санкционировали аресты по непроверенным материалам, а то и вовсе по маловразумительным справкам или заочно, а иногда проявляли такое рвение, что даже Вышинскому приходилось их одергивать.

Одним из секретных приказов Вышинский запретил заочное рассмотрение дел «о социально-вредных элементах» на тройках НКВД, а в другом — предписал прокурорам аппарата Прокуратуры СССР производить аресты лиц, явившихся к ним по тем или иным вопросам на прием, лишь с его согласия или согласия его заместителей. Правда, было это еще до репрессий 1937 года.

Самым близким соратником Вышинского во времена массовых репрессий был Григорий Константинович Рогинский. Он курировал органы НКВД, утверждал почти все обвинительные заключения по так называемым «контрреволюционным» делам, участвовал в подготовительных заседаниях Военной коллегии Верховного суда СССР, а также присутствовал при казни лиц, осужденных к расстрелу. Иногда в отсутствие Вышинского он исполнял обязанности Прокурора Союза ССР. Словом, этот человек был необходим «главному инквизитору» Сталина.

Г. К. Рогинский родился в 1895 году в Бобруйске, в еврейской семье. Кроме него у Константина Григорьевича и Анны Марковны были еще двое детей: сын Борис и дочь Ревекка. До Октябрьской революции Григорий Рогинский нигде не служил, давал в основном частные уроки. В 1918 году 23-летний коммунист Рогинский (он вступил в партию в 1917 году) встретился с Н. В. Крыленко, бывшим тогда председателем Революционного трибунала и Главным обвинителем по политическим делам. Эта встреча во многом определила жизненный путь Рогинского. Молодой человек приглянулся «прокурору пролетарской революции», который взял его своим техническим секретарем. Старательный и способный, Григорий Рогинский быстро завоевал доверие Крыленко и вскоре стал его «правой рукой» (выражение самого Крыленко). В 1921—1922 годах Григорий Константинович выдвинулся в число основных сотрудников трибунала. В последующие годы он работал в системе Верховного суда РСФСР, сначала в Ростове-на-Дону, а затем на Дальнем Востоке. В 1925 году Рогинский вернулся в Москву, где занял должность прокурора уголовно-судебной коллегии Верховного суда РСФСР. Здесь он работал до 1928 года, после чего стал старшим помощником Прокурора республики. Он принимал участие во всех важнейших делах того времени. В частности, выезжал в Ростов, где провел большую работу по подготовке Шахтинского процесса, а затем исполнял на нем обязанности помощника Главного обвинителя. Такую же работу он осуществил и по делу Промпартии. В 1929—1930 годах Рогинский был прокурором Северо-Кавказского края, затем снова вернулся в Москву. В 1931 году вместе с Крыленко он участвовал в процессе меньшевиков. Когда Крыленко занял пост наркома юстиции РСФСР, он сделал Рогинского членом коллегии наркомата.

Рогинский в прокуратуре фактически был заместителем Крыленко. По свидетельству Крыленко, назначение Вышинского прокурором республики Рогинский воспринял «болезненно». «Он считал себя как бы обойденным, — вспоминал Николай Васильевич, — первое время отношения у них с Вышинским не налаживались, и я боялся, что они не сработаются». Однако все обошлось, и в апреле 1933 года Рогинский уже активно помогал Вышинскому в процессе английских инженеров. Вскоре они уже настолько «сработались», что когда в июле 1933 года Вышинский был назначен заместителем Прокурора Союза ССР, то он «потянул» за собой и Рогинского, причем, сделал это без согласия и ведома Крыленко. Последний объяснял это так: «Этот переход был вызван его явным недовольством мной, так как я колебался, выдвинуть ли его кандидатуру в прокуроры РСФСР». Крыленко пояснил, чем вызваны его колебания, дав такую характеристику Рогинскому: «Он был точным, исполнительным работником, хорошим администратором, очень нажимистым и резким (до грубости), но своего «я» политически ни во что не вносил, ни в область политических высказываний, ни в область теоретических дискуссий... Эта ограниченность его политического кругозора, его узость (а может быть, и заведомое скрывание и нежелание высказываться по острым вопросам) была причиной того, что я не выдвинул его кандидатуру в Прокуроры РСФСР».

С этого момента, вспоминал Крыленко, «началось резкое охлаждение наших личных отношений, вскоре перешедшее в очень натянутые, а в 1935 году — холодно-враждебные на почве вмешательства Прокуратуры Союза в управление личным составом прокуроров краев и областей, подчинявшихся одновременно и Прокуратуре Союза и Наркомюсту РСФСР».

В Прокуратуре Союза Рогинский занял должность старшего помощника прокурора, с «отнесением к его ведению отдела общего надзора за законностью» (приказ № 14 подписан Вышинским 31 августа 1933 года). В марте следующего года он в ранге старшего помощника стал уже заведующим сектором по делам промышленности, а 27 апреля 1935 года постановлением ЦИК СССР утвержден в должности второго заместителя прокурора Союза ССР. В эти годы Рогинский был легок на подъем и часто выезжал в командировки в различные местности Союза: Дальневосточный край, Закавказье, на Украину, в Свердловск, Ростов-на-Дону и другие. В качестве заместителя Прокурора Союза ССР он курировал первое время уголовно-судебный отдел и Главную военную прокуратуру. В марте 1936 года Вышинский поручил ему «систематический контроль и руководство работой» управлений и отделов по «вопросам улучшения качества предварительного расследования преступлений». Для проведения этой работы в его распоряжение был выделен ряд ответственных сотрудников аппарата, в том числе Строгович, Шейнин, Тадевосян.

Роман Андреевич Руденко родился 17 (30) июля 1907 года в селе Носовка Черниговской губернии в многодетной семье крестьянина-бедняка. До революции его отец имел лишь одну четверть десятины земли, поэтому, чтобы прокормить большое семейство, работал по найму, в основном плотничал, а мать, как это всегда было у малоземельных крестьян, батрачила. После Октябрьской революции Андрей Руденко получил от советской власти земли чуть побольше, но семья жила все так же трудно, еле-еле сводила концы с концами. В 1929 году он вступил в колхоз.

Роман рос сметливым и бойким, любил верховодить, за что товарищи дали ему прозвище «ватажок». Учиться ему пришлось недолго, надо было помогать семье, и он, окончив семь классов Носовской семилетки в 1922 году, стал помогать родителям по хозяйству, а летом нанимался пасти скот. В 1924 году пошел на сахарный завод, где стал чернорабочим. В «производственный» сезон подвизался на сушке и мойке, а в остальное время выполнял различные поручения в совхозе от этого же завода. Здесь в 1924 году Роман вступил в комсомол.

В декабре следующего года на Носовской районной конференции комсомола Руденко избрали членом райкома, а на пленуме он вошел в бюро РК ЛКСМУ. Оставив работу на сахарном заводе, молодой комсомольский вожак стал в райкоме заведовать культурно-пропагандистской работой. В апреле 1927 года Роман Руденко, вступивший к тому времени в большевистскую партию (декабрь 1926 года), возглавил кульпросветотдел райисполкома, а еще через год переехал в город Нежин Черниговской области, где получил должность инспектора окружного комитета рабоче-крестьянской инспекции. Каждое порученное ему дело он выполнял ответственно и с душой, был активен, напорист, любознателен, хорошо разбирался в политике, знал законодательство. Часто ему проходилось выступать общественным обвинителем в суде. Активно занимался и журналистикой — печатал заметки и статьи в местных газетах.

Плоть от плоти крестьянин, Роман Руденко безоговорочно разделял политику партии, и, как он писал в анкетах, у него «колебаний не было, в оппозициях не участвовал». Такие люди тогда ценились, и партийные комитеты их нещадно эксплуатировали, «бросая» на самые трудные участки работы. Так случилось и с Руденко. В ноябре 1929 года окружной комитет партии направил его на должность старшего следователя окружной прокуратуры в город Нежин. С этого времени вплоть до последнего дня жизни (более пятидесяти лет) Роман Андреевич служил в прокуратуре, пройдя все основные ступени прокурорской иерархии.

На следственной работе Руденко пробыл семь месяцев, а затем его «перекинули» в город Чернигов, где он стал помощником окружного прокурора. Здесь также задержался ненадолго. Через четыре месяца, в октябре 1930 года, 23-летний Роман Руденко получил самостоятельную должность — он возглавил Бориславскую районную прокуратуру Николаевской области. Эти обязанности он выполнял в течение одного года, после чего его назначили помощником Мариупольского городского прокурора (в Донбассе). В декабре 1932 года Руденко перевели в Донецк старшим помощником областного прокурора, а в октябре 1933 года он вновь получает «процессуальную» должность — становится прокурором в Макеевке. Здесь он задержался почти на два с половиной года. В марте 1936 года Руденко получил довольно высокий пост — заместителя прокурора Донецкой области, а еще через полтора года сам возглавил эту прокуратуру. В апреле 1938 года он стал областным прокурором в Сталино.

Генеральный прокурор Союза ССР Григорий Николаевич Сафонов не пользовался особым уважением у руководства страны. Великолепный практик, исполнитель, он был хорош на вторых ролях, командование же всей системой органов прокуратуры ему давалось с трудом. Да и с сотрудниками вел себя высокомерно, не считал нужным здороваться не только с рядовыми, но и с начальниками подразделений. На него поступила однажды даже жалоба в партком. Секретарю парткома Сафонов простодушно ответил, что он так занят мыслями о государственных делах, что не замечает никого вокруг. Доставалось ему и в Правительстве и в ЦК партии. На одном из заседаний, когда Сафонов не смог сказать ничего вразумительного на вопрос, заданный Маленковым, тот в сердцах бросил: «Ничего-то вы, Сафонов, не знаете. Знаете одну охоту. Со вторника собираетесь на нее, в пятницу до понедельника уезжаете — и так все время. Садитесь».

Сталин никогда не принимал Сафонова. Более того, на одном их совещаний, когда Генеральный прокурор попросил слова, сделал вид, будто его вовсе не знает. Когда Сафонов пошел к трибуне, Сталин в притихшем зале, когда слышно, как муха пролетит, негромко, но четко спросил, обернувшись к своему помощнику Поскребышеву:

— Кто это?

— Генеральный прокурор, товарищ Сталин, — ответил Поскребышев.

Осенью 1952 года в ЦК партии стали поступать, видимо сработанные не без участия Берии, материалы, компрометирующие Генерального прокурора. Они касались неправильного поведения Сафонова и других руководителей Прокуратуры СССР, серьезных нарушений законности. Было принято решение провести соответствующую проверку. Вскоре материалы были доложены секретарю ЦК КПСС Маленкову. Выводы комиссии были для Сафонова неутешительными. Отмечалось, что он не оправдывает оказанного ему доверия и заслуживает строгого партийного взыскания. Однако закончилось все тем, что Сафонова вызвал к себе Шаталин, тогдашний секретарь ЦК, и указал ему на допущенные ошибки.

В Прокуратуре Союза ССР Р. А. Руденко пришлось расчищать «авгиевы конюшни», в которые фактически превратились органы правопорядка, да и сама законность в стране. Сталинскому беззаконию и произволу надо было поставить надежный заслон. Именно Роман Андреевич начал восстанавливать в правах прокурорский надзор после долгих лет диктатуры и произвола. И не просто восстанавливать, а создавать гарантии «социалистической законности», соответствующей духу перемен. В своих речах и выступлениях он всегда подчеркивал необходимость единства, обязательности советских законов для всех, недопустимость противопоставления законности и целесообразности, неразрывную связь законности с нормами социалистической морали. Эти идеи он проводил в жизнь, конечно, в тех пределах, которые допускались политическим руководством страны.

Одновременно решались кадровые вопросы.

Руденко, как правило, своих заместителей, а также начальников управлений и отделов, считавшихся старшими помощниками Генерального прокурора, подбирал лично. Конечно, приходилось считаться и с ЦК партии, в первую очередь с отделом административных органов, откуда ему тоже «поставляли» кадры руководящих работников. При нем в центральном аппарате установилась довольно основательная стабильность в кадровом составе, чехарда, происходившая в предыдущие годы, прекратилась. Люди почувствовали себя уверенней и спокойней. Своих заместителей он менял нечасто, в основном при уходе их на пенсию либо переходе на другую руководящую работу. Достаточно отметить, что при нем почти четверть века первыми заместителями Генерального прокурора были только четверо: П. В. Баранов, А. Н. Мишутин, М. П. Маляров и А. М. Рекунков. Все они — люди неординарные, прошедшие хорошую прокурорскую выучку на разнообразных должностях, включая самые низшие, то есть начинали со следственной работы в районах или помощниками прокурора, а затем шаг за шагом поднимались по службе, получая по праву чины и награды. Некоторые прошли суровую армейскую школу во время Великой Отечественной войны на прокурорских или командирских должностях. Другими словами, никто из них не был случайным человеком в органах прокуратуры.

Первым, кому Руденко предложил пост своего основного заместителя, был прокурор РСФСР Павел Владимирович Баранов. По свидетельству С. В. Тюрина, именно к нему поехал Руденко сразу после своего назначения на должность Генерального прокурора СССР. «Этот жест уважения был по достоинству оценен», — пишет Тюрин. И действительно вскоре, 13 апреля 1954 года, Баранов переместился с Кузнецкого моста, где располагалась Прокуратура РСФСР, на Пушкинскую улицу, в дом 15 а, и занял кресло первого заместителя Генерального прокурора СССР.

Павел Владимирович Баранов родился 13 августа 1905 года в Петербурге. В 14 лет стал работать в мастерских Витебского губернского совнархоза, затем некоторое время учился в ФЗУ, где получил специальность электромонтера, был секретарем комсомольской организации в Ленинграде и Петрозаводске, а в 1931 году по направлению партийных органов занял должность прокурора Дновского района Ленинградской области. Через несколько лет стал прокурором Кировского района Ленинграда, а в 1937 году — Свердловской области. Незадолго до войны Баранов возглавил уголовно-судебный отдел прокуратуры Ленинградской области. Когда началась Отечественная война, Павел Владимирович был мобилизован в действующую армию и прошел путь от помощника военного прокурора Ленинградского фронта до военного прокурора 2-го Белорусского фронта, став полковником юстиции. После того как отгремели бои, он некоторое время занимал должность военного прокурора Северной группы войск, а затем — Южно-Уральского военного округа. В органах военной юстиции Баранов проработал в общей сложности 7 лет, был награжден двумя орденами Красного Знамени, орденом Отечественной войны 1 степени и другими. 19 апреля 1948 года был назначен на должность заместителя прокурора РСФСР, а с 21 августа того же года стал исполнять обязанности прокурора республики и вскоре был утвержден в этой должности, прослужив в ней чуть более пяти лет.

После принятия в 1955 году Положения о прокурорском надзоре в СССР, впервые четко конкретизировавшего основные функции высшего надзора по всем его отраслям, прокуратура в стране находилась на подлинном подъеме. За год до введения в действие Положения прокуроры и следователи сменили форму. Еще во время Отечественной войны и после ее победоносного окончания многие работники гражданских министерств и ведомств (железнодорожного, морского и речного транспорта, горной промышленности, связи, энергетики и др.) имели звания, носили форменную одежду, обязательными атрибутами которой являлись погоны, а для высшего состава (генералов) лампасы. Такая же форма, введенная еще в 1943 году, была и у прокуроров. Поговаривали, что на Западе это вызывало определенное раздражение: дескать, русские выступают за мир, за разоружение и сокращение армии, а сами чуть ли не всех заставляют носить погоны — хоть завтра любой встанет под ружье. Поэтому не случайно 6 июля 1954 года Совет Министров СССР своим постановлением отменил форменную одежду и персональные звания для сотрудников гражданских министерств и ведомств. Все гражданские лица разом лишились званий и погон.

18 октября 1954 года постановлением Совета Министров были введены новые знаки различия для прокурорско-следственных работников, а также изменена их форменная одежда. Совсем оставлять прокуроров без формы не решились. Вместо погон появились петлицы на воротнике, кокарду заменили ведомственной эмблемой, шинель — пальто, а костюм вместо темно-коричневого стал темно-синего цвета. Впрочем, правила поведения прокуроров и следователей при ношении форменной одежды остались прежними.

В аппарате Прокуратуры СССР в середине 50-х годов еще работали многие ветераны, стоявшие у истоков советской прокуратуры. Они пользовались тогда всеобщим авторитетом, их уважали в коллективе. Руденко относился к ним с глубоким и искренним чувствами, прислушивался к их мнению, специально приглашал к себе и интересовался настроением, работой, спрашивал, как они относятся к тем или иным его начинаниям.

Одним из корифеев органов прокуратуры был Георгий Николаевич Александров. В годы гражданской войны он вступил добровольцем в Московский коммунистический кавалерийский полк, который в составе Первой конной армии сражался с белополяками и врангелевцами. Весной 1920 года молодой боец был определен военным следователем в ревтрибунал дивизии. С этого и начался его долгий и тернистый путь на юридическом поприще. После окончания войны Георгий Николаевич вернулся в Москву и продолжал работать следователем, сначала при губернском суде, а затем в органах прокуратуры. Одновременно учился на факультете права Московского университета. С 1934 года Александров начал работать в Прокуратуре СССР следователем по важнейшим делам. Во время Великой Отечественной войны в качестве заместителя начальника следственного отдела осуществлял надзор за законностью в деятельности Наркомата авиационной промышленности СССР. В 1945—1946 годах выполнял ответственную работу руководителя советской следственной части на Нюрнбергском процессе и многое сделал для разоблачения преступлений фашистов. После окончания процесса Александров еще долгие годы работал заместителем начальника следственного управления Прокуратуры СССР, был организатором целого ряда конференций лучших следователей. В 70-е годы он занимал должность ученого секретаря научно-методического совета при Прокуратуре Союза. Будучи блестящим публицистом, Георгий Николаевич часто выступал со статьями в периодической печати, написал интересную книгу: «Нюрнберг вчера и сегодня». Александров был удостоен многих наград, являлся заслуженным юристом РСФСР.

Солидный послужной список был и у помощника Генерального прокурора СССР по особым поручениям Николая Леонтьевича Зарубина. Он родился в 1893 году в крестьянской семье. Окончил трехгодичную сельскую школу и с 16 лет стал работать в волостном суде. Служил в царской армии, был солдатом. После революции сел за судейский стол, а с 1926 года начал работать помощником губернского прокурора. До февраля 1941 года, когда он пришел в аппарат Союзной Прокуратуры, успел поработать заместителем прокурора Киргизской АССР и Средне-Волжского края, прокурором лагерей Хабаровского края. В 1941—1942 годах работал заместителем начальника отдела по надзору за местами заключения Прокуратуры СССР, затем, прослужив два года прокурором Ставропольского края, вернулся на ту же должность в аппарат Союзной прокуратуры. Па пенсию вышел в 1956 году. Видевший многих предшественников Руденко на посту Генерального прокурора, он, по словам Тюрина, говорил о Руденко: «Это первый Генеральный прокурор — государственный человек».

В конце 50-х — начале 60-х годов Роман Андреевич Руденко достиг той вершины, на которую до него не поднимался ни один союзный прокурор, даже Вышинский. Он имел классный чин действительного государственного советника юстиции (что по сталинской «табели о рангах» соответствовало воинскому званию генерала армии), неоднократно избирался депутатом Верховного Совета СССР, с 1956 года был кандидатом, а с 1961 года — членом ЦК КПСС. Следует заметить, что Сталин ни одного из своих прокуроров не подпускал к партийной верхушке. Вышинский стал членом ЦК ВКП(б) только в 1939 году, когда готовился покинуть прокурорский пост, а старый большевик, первый прокурор Союза Акулов, занимая эту должность, был лишь членом ЦКК ВКП(б) и КПК ВКП(б).

Р. А. Руденко внес «живую струю» не только в содержание прокурорского надзора, но, что было не менее важно, в саму атмосферу прокурорских коридоров. Бывший Генеральный прокурор Сафонов, как мы уже отмечали, мог, например, «не заметить» не только рядового работника, но и начальника отдала. С Романом Андреевичем никогда такого не случалось. По словам людей, хорошо знавших его, он при всей своей требовательности и взыскательности был неизменно корректен, доброжелателен, вежлив и доступен для всех. Прокурор отдела мог прийти к нему на прием и доложить свою точку зрения на тот или иной вопрос. Единственно, чего твердо придерживался Руденко, — это прокурорской иерархии: он требовал, чтобы ему докладывали дела, по которым состоялись решения его заместителей. Руденко не только уважал и ценил «процессуальную независимость» любого работника, но и насаждал ее, добивался, чтобы каждый был ответствен за свое решение. Но то, что законом было возложено лично на Генерального прокурора — он исполнял сам, не перекладывая на плечи других, лично подписывал протесты и представления в Пленум Верховного суда, участвовал в его заседаниях и т. п.

Бывший старший помощник Генерального прокурора, а затем министр юстиции В. И. Теребилов в своих воспоминаниях «Профессия — юрист», опубликованных в 5—9 номерах журнала «Социалистическая законность» за 1991 год писал: «Вспоминая прокуратуру 50-х—60-х гг., не могу пройти мимо фигуры Генерального прокурора СССР Романа Андреевича Руденко. Он, пожалуй, был самым известным юристом тех лет. Полагаю, что я был один из немногих, с которым Руденко иногда был раскован и откровенен, думается, что это дает мне право сказать о нем хотя бы несколько слов». По словам Теребилова, Руденко «ненавидел бериевщину и сдержанно, но критически отзывался о роли Сталина». В то время в аппарате Генеральной прокуратуры, сослуживцы в своем кругу шутливо назвали Руденко «патриархом».

11 мая 1960 года Р. А. Руденко издал специальный приказ, который так и назывался «О повышении процессуальной самостоятельности следователя и его ответственности за производство предварительного следствия». В нем он писал: «Процессуальная самостоятельность следователя выражается прежде всего в том, что решения о направлении следствия и о производстве следственных действий следователь принимает самостоятельно, за исключением случаев, когда законом предусмотрено получение санкции от прокурора». И далее: «Следователь несет полную ответственность за законность и обоснованность своих решений... Осуществляя свою процессуальную самостоятельность, следователь не должен опасаться за принятые им решения по делу, исходя из тех соображений, что прокурор может с этими решениями не согласиться... Прокурор должен всячески поощрять творческую инициативу и находчивость следователя, ценить и уважать принципиальность следователя, помогать ему решительно и настойчиво разоблачать преступников, он должен повышать самостоятельность следователя и вместе с тем его ответственность за своевременное и законное производство предварительного следствия, за раскрытие каждого преступления». Приведем еще один аргумент Руденко из этого приказа. «То обстоятельство, что прокурор и следователь работают в одном учреждении, не должно, разумеется, отражаться на их процессуальных взаимоотношениях, определяемых законом и не зависящих от ведомственной принадлежности участников процесса».

Этот же приказ давал и некоторые гарантии процессуальной независимости следователя: городские и районные следователи могли назначаться на должность, перемещаться с одного места работы на другое, а также увольняться только по приказу прокурора союзной (без областного деления), автономной республики, края или области. Поощрять их за успехи в работе или налагать на них дисциплинарные взыскание за упущения могли только прокуроры, которые назначили следователя или вышестоящие прокуроры. Аттестация их была возложена на следственные отделы прокуратур республик, краев и областей, с обязательным утверждением отзывов прокурором республики, края или области. Предлагалось классные чины присваивать следователям городских и районных прокуратур не только по занимаемой должности, но и с учетом стажа, опыта и качества работы.