Фонари едва мерцали, вся улица погружена в ночную тень, хотя какая может быть тень, если света нет; даже луна на небе без короны – просто как белая пуговка, пришитая к черной рубашке. Зимнее утро приходить не спешило, и дома тоже не торопились просыпаться; в темных стеклах окон ничего не отражалось, а что за ними – одному Богу известно. Если Он не спит, конечно.

Ровно в четыре утра Волошин вышел из клуба, сел в машину и, не прогрев двигатель, отправился домой. Обычно он так рано не заканчивал игру, даже если она не шла, но сейчас зима – мосты в Петербурге по ночам не разводят, и потому можно себе позволить сказать «Достаточно!» и удалиться. Хотя ни о каком достатке сегодня не может быть и речи: с чем пришел, с тем и домой вернется. И то случайно – сгреб оставшиеся перед ним фишки, поставил на черное – потому лишь, что три раза подряд выпадало красное. На этот раз повезло – Волошин решил не испытывать больше судьбу, получил в кассе выигрыш, шагнул через порог в темноту, замер на мгновение, подставляя лицо морозному воздуху и прислушиваясь к тишине. Потом направился к машине, нажал кнопку брелока. Автомобиль отозвался двумя короткими всхлипами и помаргиванием подфарников. Впрочем, сильного мороза не было, стекло не успело замерзнуть, и прогревать двигатель нет особенной нужды, можно сразу отправляться домой, где…

Нет, все было не так. Когда Волошин вышел из казино и легкий морозец поцеловал его в обе щеки, из темноты выскользнула девушка – просто выросла из черной стены и, не дойдя двух шагов, остановилась, ничего не говоря, пытаясь поймать взгляд свободного и, как ей, наверное, казалось счастливого человека. Коротенькое пальтецо или курточка, скрывающая еще более короткую юбку, чулочки в сеточку, руки, прижимающие к груди простенькую сумочку. Волошин видел эту девушку в вестибюле казино, куда она заскочила погреться или, если получится, подцепить клиента – обычная уличная дешевка, и малолетка к тому же: неудивительно, что ее тут же выставили.

Алексей как раз поправлял перед зеркалом кашне и мельком заметил, как за его спиной отразилась какая-то суета – нет, все пристойно: девушка зашла, охранники тут же ее вежливо попросили. И вот теперь она подкралась, скукоженная, и пытается обратить на себя внимание.

– Не хотите ли… – начала шептать девушка.

Что такое утро, Алексей Волошин уже давно забыл – просыпался он обычно к полудню. Летом, правда, приходилось подниматься чуть раньше: не давали спать птицы. А вот зимой можно поваляться в постели подольше.

За окном все равно ничего хорошего: то мороз, то слякоть, а то и вовсе каркают вороны. Хорошо было только в душевой кабине. К часу дня Волошин садился завтракать: обычно яичницей с ветчиной, сухариками с малиновым джемом и чашечкой кофе. После чего Алексей звонил директору рекламной фирмы, владельцем и президентом которой он сам и являлся:

– Как дела, Гриша?

– Все дела в прокуратуре, – вздыхал директор, – а у нас одна суета, да и то пустая.

Это было правдой: прибыль с каждым месяцем оказывалась все меньше и меньше. Алексей прекрасно понимал, что состязаться со столичными рекламными монстрами лучше не пытаться – пирог поделили без него, к тому же крыс, подбирающих крошки под столом, тоже хватало, так что долго продержаться на старых связях и приятельских отношениях вряд ли удастся. Разговоры с директором портили настроение, хотелось выскочить из дома и лететь в офис, самому впрячься в работу и что-то изменить, перевернуть, чтобы опять все закрутилось и завертелось, но вместо этого Алексей ходил по квартире и разговаривал сам с собой.

На этот раз улица была ярко освещена, разноцветными огнями сверкала вывеска над входом, но никого не было видно ни около дверей, ни возле водосточной трубы. Алексей покрутил головой, словно ища кого-то, а потом на мгновение замер: «Чего это я? Далась мне эта девчонка!»

Его самого удивило, почему он вспомнил о ней сейчас, ведь просто промелькнула какая-то тень и исчезла: стоит ли думать; в памяти задержались лишь чулочки в сеточку и сумочка в руках – ни лица, ни цвета волос: все осталось в прошлом, до которого нет никакого дела. Ночные тени часто возникают из глубины сознания, чтобы растаять в окружающем мраке, как зевок полусонного пространства, уставшего от людской суеты и прочих проявлений материального мира.

Двери раскрылись перед Волошиным, и волна теплого воздуха ударила по ногам. В вестибюле пахло женскими духами, дрожал тревожный свет люстр, отраженный в зеркалах. Дама в палевой норковой шубе подошла к своему отражению, поправила прическу, потом, не оборачиваясь, посмотрела в зеркало за свое плечо – там как раз застыл Алексей; дама бросила быстрый взгляд на его лицо, а потом на обувь Волошина. Он заметил это и отвернулся, уворачиваясь от ее оценивающего взгляда. Они виделись неоднократно. Дама приходила в казино часто и почти всегда одна, играла долго, засиживаясь до утра, и очень часто без всякого успеха. Много курила, запивая каждую затяжку сухим мартини со льдом. Движения ее были ленивыми, а взгляд неподвижным, словно она однажды увидела такое, после чего происходящее уже не вызывало никакого интереса. Однажды Алексей стал свидетелем, как дама поставила на зеро и выиграла. Крупье подвинул к ней кучу фишек, и она вдруг зашлась в долгом кокаиновом смехе.

Волошин прошел в зал, сел возле колеса рулетки. За столом сидели малознакомые люди с красными от напряжения лицами. Опускаясь в кресло, Алексей заметил за другим столом Ваню Филатова. Подходить к нему не хотелось.

Алексей поставил на красное, выиграл и снова поставил на цвет. Снова красное, опять он выиграл. Если в первый раз он положил на поле две стодолларовые фишки, то во второй поставил удвоенный выигрыш. «Шестьсот долларов прибыли за пару минут», – подумал Волошин, покосился на крупье, но лицо того оставалось непроницаемым, как будто крупье точно знал, какое число выиграет в следующий раз. И вдруг Алексей почувствовал, как засосало под ложечкой, прилила кровь к вискам, и он понял, догадался внезапно – сегодня ему повезет. От этой мысли радостная тоска сжала сердце и заставила задрожать руки.

Сказать, что выигранные двести тридцать тысяч долларов сделали Алексея Волошина богатым человеком, было бы неправдой. Во-первых, у него имелись кое-какие накопления, даже несколько большие, чем сумма сегодняшнего выигрыша. А во-вторых, двести тридцать тысяч не такие уж большие деньги по нынешним временам, чтобы все бросить и радоваться жизни, думая о собственном здоровье и продолжительном отдыхе на каком-нибудь благоухающем тропическими цветами острове. Каждому, конечно, мечтается о чем-нибудь несбыточном, чаще всего о светлом будущем. Всякий, кому хоть однажды повезло, надеется, что удача теперь никогда не выпустит его из своих объятий и можно будет наладить жизнь, изменить ее, прожить в вечном счастье. Если фортуна отвернется когда-нибудь, то до этого страшного момента все уже будет подготовлено, накоплено и куплено на век вперед, чтобы не надеяться на благосклонность богини с повязкой на глазах и не вверять судьбу металлическому шарику.

«Все! – подумал Волошин, как только сел в свой автомобиль. – Теперь никакой игры. Только работа! Все должно измениться, и существование мое должно быть достойным человека, который за всю жизнь не сделал никому ничего плохого».

Волошин посмотрел на притихшего грустного друга и пожалел его, несчастного.

«Мое

существование

», – внутри у него похолодело от этого страшного и холодного слова.

А ведь действительно он существует, как животное в зоопарке, которое получает ежедневное питание, имеет клочок своего пространства и ни о чем больше не думает. Глядит на проходящий мимо поток людей, не проявляя никакого интереса. От такого сравнения стало обидно: неужели он недостоин иной участи? Жизни, полной смысла, интересных встреч, путешествий и приключений – такой, чтобы его уважали умные мужчины и любили красивые женщины, а прекрасные девушки, засыпая, представляли себе его лицо, надеясь увидеть в снах этого отважного и удачливого человека? Конечно, такого никогда не будет, но хотелось бы. Может быть, если измениться самому, стать добрым и участливым, небо пойдет навстречу и подарит нечто большее, чем победу в состязании с рулеткой. Может быть, дать Ивану деньги, которых он так домогается? Даже зная, что он не вернет никогда и вообще исчезнет из его жизни, чтобы не слышать попреков в свой адрес и вопросов: «Когда долг отдашь?»

От конечной станции метро до поселка Токсово можно и пешком добраться, хотя большинство, а впрочем, наверное, даже все, предпочитают на автомобилях – для современных людей десять километров путь далекий. Странно даже: в наше время, когда и другие континенты стали ближе, потому как ничего не стоит перелететь с одного на другой за полдня, пройтись пару часиков пешком – тяжелая и утомительная работа. А ведь как прекрасно не спеша шлепать по обочине шоссе вдоль кустов вербы и молодых березок. Пахнет иван-чаем, краснеют ягоды придорожной земляники, птички радуются жизни. Зимой, когда лес облысел и вдоль кювета торчат голые ветви ивняка, тоже неплохо – во все стороны вид открывается неоглядный, снег искрится на солнце, вьются штопоры дымов над трубами далеких домиков. А если идти вдоль дороги зимней ночью? Хорошо, когда морозец – снег скрипит под ногами, звездное небо над головой, впереди между холмами разбросаны созвездия светящихся окошек незнакомых деревушек. Они как ориентиры; идешь и думаешь: хорошо бы добраться скорее домой, стряхнуть с обуви снег, скинуть шубейку и прочую теплую одежду, потому что в доме натоплено, и слова, которыми встретят тебя, будут тихими и жаркими. Но домашний очаг далеко, шагаешь по дороге, смотришь на свет, и все равно становится теплее при любом морозе. Всегда можно свернуть и постучаться в любое окно. И тебе откроют и впустят, отогреют и нальют чего-нибудь горяченького.

Только вот теперь люди пешком не ходят и потому стали далеки друг от друга, хотя, может быть, живут совсем рядом: в километре или в двух шагах.

На самом краю поселка на берегу небольшого озера стояли два десятка коттеджей, похожих друг на друга: оштукатуренные белые стены, красные черепичные крыши, одинаковые заборчики и сосны, как под копирку одного возраста и роста.

– Кто у тебя соседи? – спросил Филатов.

Но Алексей только плечами пожал: