— Ну? — Юджин Гарт поощрительно улыбнулся. — Как наш «ящик»?

Четверка друзей сидела на серой с красными прожилками глыбе камня и угрюмо молчала. Это и был злополучный «черный ящик», или, как назвал его Илья Ефремов, «камень, в котором что-то есть».

— Понимаю, — в улыбке руководителя Школы мелькнула тень удивления. — Что, никаких предположений?

— Никаких, — подтвердил Егор.

— Может, догадки, эмоции? — упорствовал Юджин. — Все-таки четыре почти сформированных Садовника и элементарный «черный ящик», вещь со скрытым смыслом. Слава, ты защищал реферат о пользе коллективного мышления. Где же плоды теории?

Метров через триста лето кончилось. Исчезла зелень, меньше стало птиц. Среди камней лежали пласты подтаявшего снега. Еще через десять минут быстрой ходьбы Илья стал проваливаться в белое зыбучее крошево выше колен. Вот он — заповедник Зимы.

«Пора», — решил Ефремов.

Он попробовал сломать лыжу о колено. Упругое дерево гнулось, пружинило. Тогда Илья примерился и изо всей силы ударил лыжей по стволу ближайшей сосны. Сверкнуло бело и холодно, сбило с ног. Смеясь, Илья выбрался из снежного сугроба, который откуда-то из поднебесья сбросило на него дерево. Отфыркался. Лыжа, как и следовало ожидать, треснула пополам.

«Отлично, — подумал Илья. — Теперь еще надо выбросить браслет связи. Где это видано, чтобы настоящий турист брал с собой браслет связи? Что еще? Ага, рванем здесь куртку — для пущей убедительности. Раз лыжу сломал, значит, падал. Готово. Сейчас будем напрашиваться в гости…»

Горы и сосны. Они стояли вокруг торжественные, занесенные нетронутыми снегами. Над дальним ельником падало вечернее солнце и никак не могло упасть. Оно расцветило снег — румяный наст полян чередовался с четкими голубыми тенями деревьев и скал.

Где-то рядом цокала белка. Но то ли слишком густой была листва, то ли рыжей попрыгунье не сиделось на одном месте — Антуан так и не разглядел ее. Покрутил, покрутил головой и пошел дальше.

Он специально приземлился не на крышу института Контактов, а километрах в двух от его здания, чтобы прогуляться по лесу. Здесь пахло смолой и нектаром, и этот букет казался немного странным: он предполагал сосну и гречиху, а по обе стороны тропинки росли одни дубы да зеленел орешник.

Белка зацокала громче. В кустах орешника вдруг что-то затрещало, и на поляну, открывшуюся по ходу впереди, выпрыгнул полосатый зверь.

Антуан замер. Шагах в двадцати от него щурил желтые глаза тигр.

«Как же так? — мысли вмиг смешались. — Рядом с институтом… Закричать, может, кто услышит?! Нет, не успеют… Палка, камень? Ничего! Ничегошеньки рядом нет… Значит, бой. Если не уйдет, не свернет, если прыгнет — бой!»

Она услышит мой голос и улыбнется. И повернет ко мне вдруг прозревшее лицо. «Оля, — скажу я, — здравствуйте, Оля». И добавлю свой традиционный вопрос: «Вы снова видели цветной сон?» Почему все же так получается — она видит цветные сны, а я только черно-белые, да и те несуразные… «Не обижайтесь на судьбу, Егор, — скажет она ласково. — Лучше расскажите, какие эти листья. Я насобирала по дороге целую охапку».

— Давай на скоростную, — предложил Егор.

Они перепрыгнули на голубую дорожку. Скорость движения заметно возросла. Только на этих узких дорожках Илья замечал, что под ногами не твердь, а жидкость. Тяжелая, маслянистая, чуть вздрагивающая то ли от их движений, то ли от лихого нрава электромагнитных полей, которые увлекали ее за собой, но все-таки жидкость. Конечно, все это элементарно, но ощущение такое, будто несет тебя по земле не чудо техники, а всамделишный голубенький ручей. Так казалось в детстве. С возрастом ощущение не прошло и Илья каждый раз ему радовался.

— Тебе-то куда спешить? — спросил он. — Или, может, вдвоем махнем?!

— Оля в порту ждет, — пояснил Егор. Лицо его чуть погрустнело. — Хочет проводить тебя.

«Это здорово, что придет Ольга, — подумал Илья. — От нее светлей становится. Вот уж кто от рождения создан для Службы Солнца: одним своим видом исцеляет душевную маету. Счастливец Егор! Три года любви и работы — разве это не счастье?! Интересно, что сказали в институте трансплантации?»

Они как раз вышли из тени Земли, но скорость вырастала так стремительно, что пока Илья приноравливался к иллюминатору, шарик планеты откатился уже довольно далеко — отсюда она казалась трогательно маленькой и беззащитной.

«Интересно, — Илья все еще не мог оторваться от иллюминатора, — приходит ли исследователям мысль о беззащитности нашей планеты? Должна приходить. Ведь им, хоть и не часто, случается иметь дело со всяческой дрянью. Наверное, должна выработаться привычка, даже рефлекс, как у врачей-инфекционников — после окончания работы обязательная дезинфекция. Нужна именно привычка, а не обязанность, продиктованная инструкцией. Ведь первопроходцы и исследователи могут не только занести на Землю зло, но и привести его за собой. Указать адрес… Надо будет, кстати, выяснить…»

«Бруно» вздрогнул, принимая очередную порцию ускорения. Логическая цепочка оборвалась. И сразу же расхотелось куда-либо идти, заводить разговоры.

«Спрячу я пока свои врожденные и нажитые способности к общению и пойду спать, — решил Илья. — До Наковальни еще четыре дня пути, успеется».

Он затопал по коридору, увязая ботинками в толстом ворсе ковра. Невесомость в обычных условиях Илье не нравилась — мало того, что бесполезна, так еще и отвлекает, — и он включил поле гравитации скафандра.

Он уже видел амеб.

Но одно дело смотреть голографическую запись и совсем другое, когда ты сидишь под прозрачным колпаком командной рубки, откуда просматривается все огромное тело Станции, и на тебя падают и падают со всех сторон стаи «черных смертей».

— Дорого же они вам обходятся, — тихо сказал Илья.

К нему обратились два взгляда: один Федора Крайнева, научного руководителя Станции, другой Юргена Шварца, ведущего космолога Обитаемых миров. Федор смотрел вопросительно, и Илья отметил про себя, что с ним будет легко работать — твердый, ясный характер, а Юрген — виновато. «Наверное, успел связать мои слова с гибелью людей, — подумал Илья. — Напрасно, Юрген. Напрасно ты казнишься. Хотя задача выяснения устройства вселенной поистине грандиозна, но твои друзья погибли не ради нее. Это, может, высокопарно, но они погибли ради познания вообще… И как вы все не понимаете, что я не виновных прилетел искать, а упредить другие возможные трагедии».

— Я имею в виду энергию, — пояснил Илья, кивнув в сторону пульта управления. — Защита на максимуме — это же голодный паек для других систем.

Три дня Илья почти не выходил из каюты. Читал, сопоставлял, анализировал результаты исследований и в какой-то миг вдруг почувствовал, что уже хватит. Иначе частности захлестнут, дезорганизуют мозг. Это было бы крайне нежелательно, так как сей тонкий инструмент Илья собирался применить для другого — он понял, что без новых причинно-следственных построений, без попытки выделить из суммы сведений об Окне что-то очевидное, доступное человеческой логике, огромное здание гипотез в конце концов рухнет и придется начинать все сначала, с нуля.

— Так вы позволите? — в дверном проеме стоял Федор Крайнев и понимающе глядел на Илью. — А то я дважды спросил по внешней связи, а на третий раз решил, что действия лучше слов.

— Ну конечно же, — Илья встал, приглашая гостя в каюту. — Виноват, задумался.

— Есть над чем, — Крайнев кивнул в сторону стола, где лежала коробка личной библиотеки и еще несколько десятков кристаллов. Были там и сиреневые кристаллы отчетов со Станции. — Неужели все успели просмотреть?

— Изучил. И довольно тщательно. Я ведь, знаете, энциклопедист. Из экспериментальной школы Дангулова. Вы, наверное, слышали: эволюционные резервы мозга, осознание как высшая форма понимания и все такое прочее… Плюс школа Садовников.