Предела нет

Платов Леонид

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1. Последний день войны

Разговор вполголоса над картой:

— Войдите в прорыв как острие копья! Двигайтесь по шоссе стремительно и без оглядки. Не тратьте время на расширение прорыва. Это сделают танковые части, следующие за вами.

— Понял, товарищ генерал.

— Задача ваша — проникнуть как можно глубже в немецкий тыл, ломая, расшатывая его своим дивизионом. Поэтому вперед, и только вперед!

2. «Этот годится, пожалуй…»

Вопрос «жив или мертв?» возник раньше, гораздо раньше — не 8 мая, а еще 13 апреля.

— Мертв, — внятно сказали над Колесниковым.

Как? Он мертв? Не может быть!

Он открыл глаза.

Над ним нависает грязно-серый свод. Значит, лежит навзничь. Правильно! Спиной он ощутил что-то твердое. Привязан к скамье! По лицу и по груди его стекает вода. Почему? Облили водой. После пыток приводят в чувство.

3. Ветер в саду

Колесников поднял голову, разогнулся. Оказывается, он спал на корточках! Всю ночь провел в этой неудобной, напряженной позе.

Однако ночь сверх ожидания прошла спокойно.

Четким четырехугольником вырисовывается на стене окно с решеткой. Четырехугольник ярко-зеленый. Что это? А, листва за окном! И она не шевелится. Стало быть, день по ту сторону стены не только солнечный, но и безветренный.

Колесников шагнул к стене вплотную, подпрыгнул, ухватился за перекрестье решетки, подтянулся на руках. Не повезло! Хотя комната на втором этаже, но почти все пространство перед окном загорожено листвой и ветками каштана. Угораздило же это дерево вымахнуть у самого дома! Между ветками виден только клочок голубого неба. А что внизу? Не видно ничего. Ага! Вот щель между листьями! Угадывается что-то вроде газона. Изумрудная гладь кое-где испещрена желтыми пятнышками. Цветы? Куда же он попал?

Колесникову пришел на память Соколиный Двор в Бухенвальде, о котором рассказывал покойный Герт, побывавший там до Маутхаузена. Не завели ли и здесь нечто подобное Соколиному Двору? Иначе говоря, организован дом отдыха, куда эсэсовцы приезжают с субботы на воскресенье, где проводят свободные вечера, чествуют своих начальников, развлекаются — в общем, дают разрядку нервам.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1. Награжден посмертно

Скрипнула входная дверь. Моряки, курившие в молчании у стола, оглянулись и встали. Пригибаясь, чтобы не задеть головой за притолоку двери, вошел старший лейтенант, детина высоченного роста.

— Бр-р! Ну и погодка! — сказал он, стряхивая с фуражки капли воды. — Сидите, сидите, товарищи! Говорят, в Австрии климат лучше, чем в России. Кой черт лучше! Вторая половина апреля, а дождит, как в ноябре.

Сняв шинель и вытирая платком мокрое лицо, он подсел к круглому столику, над которым висят часы с кукушкой.

— Да, кстати! Пришел приказ о награждении за Эстергом-Татскую операцию. Колесникову орден Отечественной войны первой степени посмертно!

За столом оживились.

2. «Ты была мне очень нужна…»

Старшине второй статьи Микешину не повезло с этим поручением. Он предпочел бы получить наряд вне очереди или даже отсидеть на гауптвахте: до смерти боялся женских слез, истерик, обмороков. И разве нельзя было, спрашивается, отослать письмо по почте?

Нет, батя строго-настрого приказал вручить непосредственно адресату.

— И помни, Микешин, — добавил он, — чтобы не увертываться и не ловчить! Чтобы не отговаривался потом: не застал, не нашел… Вручи лично, понял? И если понадобится, ответь на вопросы. Полагаюсь на твою совесть разведчика.

— Есть, батя, — сказал Микешин, но не удержался и громко вздохнул.

По указанному адресу женщина эта не проживала — несколько лет назад она переменила квартиру. Но и на новом месте ее не оказалось. Соседи объяснили: работает врачом в военно-морском неврологическом госпитале, не приходит домой иногда по двое, а то и по трое суток.

3. Месяц роз

…Дни проходят за днями, а женщина все думает о Колесникове, думает неотступно.

Ей видится Виктор, но уже не в Крыму, а в Москве — стоящий на тротуаре спиной к ней. Он быстро обернулся, нахмуренные было брови поднялись, гнев на лице сменился радостью. Да, да, радостью! Он узнал ее!

По рукаву его черной куртки (кажется, на флоте называется бушлатом) сползает мокрый снег. Это она только что угодила в него снежком, хотя метила в кого-то из своей компании.

Два студента и две студентки, смеясь как дети, толкаясь и перебрасываясь снежками, бежали мимо ГУМа — спешили со всех ног в театр.

Днем выпал снег, ранний, он редко выпадает в Москве до ноябрьских праздников. Так приятно было помять его в руках, он бодряще пах, но был, к сожалению, непрочен, почти сразу таял. Все же удавалось лепить из него снежки.

4. «Убыл в командировку…»

…Опять и опять возвращается женщина мыслью к погибшему, склонясь над ним, как удрученная скорбью плакальщица на гранитном надгробье.

Сколько времени она ведет этот бесконечный, беззвучный разговор, то осуждая Виктора, то оправдываясь перед ним! Словно бы репетирует будущую их встречу!

Но ведь встречи не будет! Ей сказали об этом. А она как безумная ходит по кругу, подбирая новые и новые доказательства — чего? Своей вины или своей правоты? Будто ей когда-нибудь еще придется встретиться с Виктором?

Не повезло! Ужасно, как им не повезло! Почему они разминулись весной 1942 года? Они же могли и не разминуться…

Когда ее направили весной 1942 года в один из госпиталей, размещенных в Поти, она, естественно, стала расспрашивать моряков о Викторе — знала, что он по окончании училища остался на Черноморском флоте.