Небольшой «управительский» домик Николая Семёновича переполнен гостями. Приезжай ещё хоть один человек, даже будь он исправник, места не нашлось бы. В зале, в столовой, в кабинете — везде были гости. Табачный дым стоял коромыслом по всем комнатам. Говор и смех сливались в один несмолкаемый гул. Двое-трое из ближайших соседей приехали с ребятишками, которые вместе с хозяйскими детьми своим криком и беготнёй ещё более увеличивали суматоху. Николай Семёнович с хозяйской предупредительностью и поспешностью перебегал из комнаты в комнату, перекидываясь с гостями словечком и усиленно упрашивая понаведываться почаще в столовую, где была накрыта предобеденная закуска. Нужды, впрочем, особенной в этих приглашениях не было. Гости не церемонились, и некоторые успели уже заложить как следует.

— Эх, Анатолий Михайлыч, друг мой сердечный!.. — слышалось откуда-то из угла, окутанного облаком табачного дыма. — Да мыслимо ли нынче мужика штрафовать за всякую малость? Да что ты возьмёшь с него? Был у меня такой случай…

— Гуманность, гуманность! — злорадно взывает другой голос. — Что вы мне жалкие слова-то говорите? Что вы мне писателей-то своих в нос суёте? Я сам вырос в деревне, сам получше писателей ваших мужика знаю!..

— Кругленькое хозяйство, миленькое, очень миленькое!.. — тихим ручейком журчит чей-то мягкий, сладенький голос. — И лесок есть, и прудок с рыбкой, и лужки травянистые, а про землицу и говорить нечего: чернозём первого сорта! Местами есть даже совсем нетронутая, ковыльком поросла… Ну, меленка тоже небольшая, а всё же, как хотите, доходец даёт… Ничего, ничего, пристроили, слава Богу!.. Зачем гневить Господа?..

Николай Семёнович торжествует. Именины его удались как следует. Особенного оживления, правда, нет, но и скучающих не видно. Зинаида Васильевна ежеминутно прибегает из кухни, где она зорко следит за пирогом, и поддерживает разговор между дамами.