— Войдите! — голос из-за двери раздался глубокий, звучный.

Коля потоптался на пороге, стянул гимназистскую фуражку со светлых вихров и шагнул вперед. В просторной комнате с зелеными обоями за ореховым столом сидел человек.

При появлении Николая он вежливо поднялся, что еще больше сконфузило юношу, — не пристало штабс-капитану из самой столицы раскланиваться с юнцами вроде него. Но внутри прокатилась теплая волна приязни. Впрочем, и без того офицер был приятных манер и наружности — высокий, плечистый, с пышными усами и белой прядью у виска, придававшей молодому еще лицу некоторую таинственность.

— Помощник топографа Сибирского отдела Русского Географического общества Николай Ягунов, выше благородие, — хрипловато от волнения отчеканил Коля, — Его высокопревосходительство генерал Кукель велели мне явиться к вам, Николай Михайлович… на ознакомление, так сказать…

«Вот дурак, — сбился, залепетал!» — чувствуя, как зарделись уши, подумал он.

В Сретенское прибыли пятого июня. К этому моменту Коля о пароходе и думать забыл: дороги были ужасные, от долгой езды в тряской почтовой пролетке его мутило и больше всего он хотел бы выспаться. Ночи, кроме того, стояли холодные: несмотря на то, что днем солнце пригревало, к рассвету невозможно было согреться даже в длинных дубленых овчинных шубах мехом вовнутрь. А Коля-то, признаться, счел Николая Михайловича неженкой, когда тот настоял купить их в Иркутске! Местность вокруг большей частью была гористая и пустынная, немногие русские деревни или бурятские улусы, попадавшиеся на пути, проезжали без остановки. Остановились только пару раз — один раз Николай Михайлович заприметил на пригорке стаю дроф и ни в какую не желал уезжать без добычи, однако дрофы оказались пугливыми и скрылись, едва охотники попытались подойти на выстрел. В другой раз остановились поговорить со старым бурятом об особенностях охоты на табарганов, связку шкурок которых тот тащил на плече.

Сретенское встретило путников жарой и пылью. Выяснилось, что пароход отойдет только через несколько дней, и Николай Михайлович досадовал на промедление, стремясь поскорее попасть на Уссури, пока еще не спала высокая весенняя вода. Но Коля, признаться, был рад возможности отоспаться в просторной деревенской избе, куда их поселили. Да и съестных припасов запасти следовало, — о буфетах на здешних пароходах и не слыхивали. По рассказам, пассажирами тут брали всех, кто мог заплатить, а потому последние набивались как сельди в бочку, спали вповалку на палубе и питались лишь принесенным с собой.

Четыре дня, проведенные в Сретенском, вовсе не показались Коле длинными, однако Николай Михайлович весь извелся от нетерпения, по три раза на дню посылая Колю сбегать на пристань и уточнить, когда отойдет пароход. Узнав, что отплытие, наконец, будет девятого, Николай Михайлович повеселел и весь вечер рассказывал Коле смешные истории из своего детства, которое он провел на Смоленщине в имении Отрадном.

Девятого июня они были на пристани еще до рассвета и первыми поднялись на борт, заняв прекрасное место на носу корабля. Палуба быстро заполнилась и, вот уже пароход тронулся.

— Наконец-то! — облегченно выдохнул Николай Михайлович, — Теперь-то поплывем, Николай, уж как быстро поплывем! До самого Амура дойдем в два счета!