Для каждого военнослужащего рано или поздно наступает свое «время Ч»… По пыльным афганским дорогам движется КамАЗ, везущий топливо. Но мирные, казалось бы, жители, попросившие подвезти их, оказываются душманами. Сумеют ли старший лейтенант Коренев и его друзья избежать плена? У моджахедов появилось новое оружие, от которого не могут уйти наши вертолеты и самолеты. Кто и за что получит высокую награду – Звезду Героя Советского Союза?
Новые произведения известного мастера отечественной остросюжетной литературы.
Живи, пока живется
Над дорогой поднимались красные фонтанчики пыли – их взбивал приносившийся со стороны гор ветер, ветер исчезал, а фонтанчики ещё долго висели над землей, рождая ощущение какой-то странной неприкаянности, тревоги, окаянности, что ли – как у Бунина, – и тоски.
Тоски по прошлому, по тому, что сверстники в это время ходят на танцы с юными барышнями на земле, где нет войны, едят мороженое и из хрустальных фужеров пьют шампанское, посещают кино и институт, спорят, ссорятся, ухлёстывают за нашими девчонками и наши девочки поддаются им – ведь мало кто из них предан нам, мало кто верит, что, когда мы вернёмся из Афганистана, жизнь будет именно такой, какой мы её видим. Это рождает в каждом из нас острое чувство зависти, рождает бессилие и ненависть – за что же всё-таки мы ломаемся здесь, за что убивают наших ребят и чем убитые хуже тех, кто остался дома, катается там, как сыр в масле, кто сыт и обут, ухожен и обласкан, и потихоньку ругает нас за то, что мы проливаем чужую кровь?
Но это только сейчас ругают потихоньку, а придет время – и молодые люди, оставшиеся дома, заговорят в полный голос, обвинят нас в афганской войне, предадут анафеме – старший лейтенант Коренев всем своим естеством, мышцами, кровью, мозгом, худыми, острыми рыбьими плавниками-лопатками, стремящимися прорвать истончившуюся ткань десантной куртки, чувствовал, что так оно и будет.
Хотелось воспротивиться всему этому, очутиться на Большой земле, дома, встретить какого-нибудь папиного сынка, ухоженного и счастливого, и набить ему морду. Просто так, ни за что, ради любопытства, чтобы узнать, какая кровь потечёт из его расплющенного носа, красная или голубая, как выглядят глаза иного ходока за девчонками, когда они, испуганные, вылезают из орбит, таращатся…
В общем, очень хотелось минут на десять-пятнадцать очутиться дома, дохнуть свежего воздуха, посмотреть, что там происходит, поцеловать мать и отца, обнять братишку, у которого уже подходит призывной возраст, и он, наверное, тоже загремит в Афганистан, поплакать чуть, облегчить душу – и тогда можно назад, сюда, под этот чёртов Баграм, про который даже песни толковой, и то не сложено.
Свободная охота
Генерал был одет в обычную десантную форму – в утеплённый пятнистый комбинезон, в зимнюю плотную тельняшку, давно, кстати, нестиранную, мятую, выглядывавшую из распаха комбинезона: полоска синяя чередовалась с полоской белой, а также с серой на ногах – прочные ботинки, сшитые из грубой пупырчатой кожи, поставленные на прочный резиновый ход, с высокими бортиками и чёрными широкими крючками для быстрой шнуровки. Имел генерал красное мужицкое лицо, обваренное ветром, и большие красные руки, знакомые, судя по всему, и с сапёрной лопаткой, и с молотком, и с гранёным стаканом, и, естественно, с шанцевым инструментом, выдаваемым солдату, чтобы удобнее было совладать с консервированной картошкой, – у генерала явно был свой шанцевый «струмент», несолдатский, персональный, может быть, даже серебряный.
Давя ботинками промороженную крошку, генерал прошёлся вдоль строя, цепко ловя глазами всё – и главное, и второстепенное, не пропуская ни одного лица, и вообще, ничего не пропуская: мимо него даже муха не могла пролететь незамеченной, – генерал ничего не пропускал, кашлял в огромный кулак и молчал. Строй тоже молчал. Ротный – майор Денисов, стоявший на правом фланге, тяжело поглядывал на заснеженные, присыпанные пороховой копотью горы и ждал, что скажет генерал.
– Значит, так, – отрывисто, хрипло, простуженно произнёс генерал, вытащил из кармана комбинезона большой тёмный платок, трудно высморкался – простужен он был, конечно, капитально. Хворь, она никого не обходит – ни генералов, ни рядовых, – ко всем одинакова. – Значит так, гусары… Не обессудьте, если я вам прочитаю маленькую нотацию. То-есть лекцию. Вы знаете, что для солдата значит вертолёт и вертолётная поддержка, вы знаете, сколь многим мы обязаны офицерам, пилотирующим «Ми-восьмые» и «Ми-двадцать четвёртые». Таких машин, как у нас, не имеют, гусары, даже американцы – это прекрасные машины! Но!.. – генерал поднял толстый красный палец и внимательно оглядел строй. – Нет более горючей машины, чем вертолёт, и нет более незащищенной машины, чем вертолёт. Пока у душ… – генерал споткнулся, в свете последних формулировок он не хотел произносить слово «душман», а назвать душков духами не позволяло уважение к слову «дух», поэтому он пошёл по иному лингвистическому пути, – пока у партизан тамошних не было пезеэрка
