Никто в Княжске не заметил, когда первое сентябрьское похолодание перетекло в спелую осень, разукрасившую городской парк. Но с приходом осени жизнь не замерла. Через парк по–прежнему спешили горожане, гуляли молодые мамы, облюбовавшие со своими чадами песочницу, дважды в день кружились на поляне собачники, укрытые бузиной и сиренью; молодежь частенько собиралась у вагончика, где располагался тир, но стреляли парни редко, а более пили пиво. По утрам в парке нарезал круги любитель бега трусцой по прозвищу Робинзон. Старику было под восемьдесят, но он до снега бегал в майке и шортах, да так резво, что седая борода сбивалась на сторону, а лохматые волосы, перехваченные выцветшей ленточкой, превращались в львиную гриву. Ребенком Робинзон пережил месяц ленинградской блокады, и за это его уважали и относились как к настоящему фронтовику. Тем более что он всегда вступался за обиженных. Делал это при любой власти, и довольно часто, так как законы постоянно менялись и озадачивали даже тех, кто от лица государства применял их на практике.

За оградой же парка, как и всегда, текла своя жизнь: ни быстрая, ни медленная. Обычная для Княжска. Этот город замечателен тем, что вся деловая жизнь в нем сосредоточилась на центральной улице. Заканчивалась она у бывшей Заставы, напоминанием о которой служил мемориальный Верстовой столб, а начиналась у подножия холма, где прежде располагался мужской монастырь, в помещениях которого недавно открыли ночной клуб. Улица обтекала холм справа, вливаясь в федеральное шоссе, а линия железной дороги обегала холм слева. Центральная улица долгое время называлась Первомайской, но недавно ей вернули дореволюционное название, и вновь стала она Губернской. На ней расположился колледж, здание которого выделялось фигурной кладкой из потемневшего кирпича; стояла библиотека, занимавшая бывшее уездное училище; неподалеку серело здание администрации с памятником Ленину перед входом, построенное в пятидесятые годы на месте снесенной церкви; чуть далее возвышался величественный Дворец культуры с колоннами, а за ним городской собор, чудом уцелевший, как рассказывали старожилы, когда ретивые люди приготовились к его сносу и уж начали выбрасывать иконы, но в последний момент кто–то высокопоставленный дал команду всё отменить, так как когда–то крестился в нем.

Современный же Княжск сноровисто разбежался вокруг неказистого центра, вобрав в себя слободы и поселки, на месте которых выросли современные микрорайоны с магазинами и школами. Два кольцевых автобусных маршрута соединяли всё это хозяйство, начинаясь и заканчиваясь на привокзальной площади, а три радиальных помогали доставлять горожан из края в край. Правда, ходили слухи, что вскоре два из них закроют, так как автобусы не выдерживали конкуренции с вездесущими маршрутками.

Так что в каждом уголке Княжска текла своя жизнь, отличная от других уголков города. Ребятишки посещали школы; спешил по делам трудовой люд; прибывали и отправлялись электрички до губернской Елани и Москвы; иногда проносились поезда дальнего следования; работала товарная станция; заявлял о себе химическим духом мебельный комбинат; вечерами светились огнями на берегу Княжи два из трех корпусов ткацкой фабрики, когда–то известной на весь Союз; сновали грузовики со щебенкой из карьеров на окраине, а далеко за городом дымил цементный завод. От этого окраинного движения создавалось впечатление, что центр Княжска оживал лишь в утренние и вечерние часы, когда его заполняли многочисленные чиновники. В остальное время суток горожане либо спали, либо пребывали в сонном состоянии, и поэтому каждое лишнее движение им давалось с великим трудом. Особенно пожилым, не считая, конечно, Робинзона, имевшего редкую фамилию Подвиг.