Русские корни. Мы держим Небо. Три бестселлера одним томом

Прозоров Лев Рудольфович

Три бестселлера одним томом!

Ведущий историк Языческой Руси против церковных мифов и псевдо-«научного» официоза. Запретная правда о могучих корнях русского племени, раскинувшихся «от моря до моря», от Балтики до Кавказа, «из варяг в греки». Дань светлой памяти наших арийских предков, создавших великую языческую цивилизацию, которая не уступала ни Священной Римской Империи, ни могущественной Византии. Подлинная история славной былинной эпохи, когда Русские люди на равных спорили с богами, держали на богатырских плечах Небо и ни перед кем не преклоняли колен! Языческое паломничество на нашу легендарную Прародину, в нашу славянскую Атлантиду — утерянный рай Русского народа.

ВАРЯЖСКАЯ РУСЬ

Наша славянская Атлантида

Пролог

Что представляется нам при словах «исчезнувшая цивилизация»?

Кишащие змеями руины в сердце ядовитых джунглей, оплетенные лианами личины причудливых идолов, поседевшие от жаркого солнца и песчаных ветров камни пирамид, древний храм на дне океана, на минуту возникающий в иллюминаторе субмарины. Что-то чужое и далекое, растворившееся во мраке тысячелетий.

Но, оказывается, бездна забвения поглощает цивилизации столь же надежно, как океанская пучина, и не требуется долгих эпох, чтоб целый мир превратился в сказку, а сказка — забылась.

Не на далеком континенте, не в допотопные времена, не так уж далеко от нас — здесь, в Европе, менее тысячи лет назад, погибла целая цивилизация. Не ищите книг о ней на полках магазинов и библиотек — ей уже очень давно не посвящали книг. Об этой цивилизации не сняли ни одного фильма. Только немногие знают названия ее многолюдных городов, имена диковинных многоглавых кумиров, которым она поклонялась, названия битв, кипевших на ее берегах. Для большинства же читателей само ее существование остается в безвестности — легендарной Атлантиде Платона в этом отношении повезло больше. Вот тут и книги, и фильмы… а многим ли что-то скажут имена велетов и рериков? Скольким известно, что такое Ретра — нет, не ретро, а именно Ретра? А Волын — не Волынь на Украине, а именно Волын — кто помнит, что город с таким названием когда-то называли «самым большим городом в Европе»? А что знаете про Винету — нет, нет, не про Виннет

у

, вождя краснокожих, а именно про Вине`ту?

Глава І

Почему мы знаем о ней так мало

К сожалению, погибшая на южных берегах Балтийского моря цивилизация не оставила для нас своих летописей. Если нечто подобное и велось — то только при языческих храмах, и, нет сомнения, должно было погибнуть вместе с ними от рук носителей новой веры, будь то чужаки-германцы или свои, — зачастую новообращенные становятся нетерпимее, чем самые фанатичные из обративших. Некому было записать и предания. Чуть больше обычного повезло преданиям генеалогическим — родословным потомков знати варяжской Руси, принявших чужую веру и чужой язык, но сохранивших память об именах и родстве великих предков. Впрочем, и эти генеалогии дошли до нас в очень поздних, XVI–XIX веков, списках. И это все. В результате историю этих народов приходится собирать буквально по кусочкам — по чужеземным, зачастую враждебным, хроникам франков, датчан и саксов, путевым заметкам путешественников, житиям тех, кто «просвещал» варяжские берега чужеземной верой, договорам, грамотам, картам, преданиям и сагам, по фольклору покинувших прародину потомков, по памяти земли — археологии — и памяти языка. Интересно, что сохранилось от этой цивилизации больше, чем думают, — иное дело, никто не торопится обнародовать сохранившееся, и бесценный памятник, алтарь языческого Бога, привезенный трофеем, свидетельством торжества новой веры, в христианский храм, успешно долежал там до нового времени, а потом отправился в местный краеведческий музей, где и пребывает, оставаясь неизвестным потомкам своих почитателей. Точно так же в далекой Англии сохраняются названия, памятники морских походов с южного берега Балтики, причем не захолустные деревушки, а целые графства — но, полагаю, их жители также в основном пребывают в неведении о людях, которым обязаны названиями родных мест. Полезные сведения о славянской Атлантиде могут содержать даже, например, гербы водворившейся на ее землях, и частично происходящей от ее князей и рыцарей, знати: они сохранили самые разнообразные сведения о предках своих обладателей — от их верований до головных уборов.

Нельзя сказать, чтоб цивилизации балтийских славян вообще не посвящали книг. В свое время они были весьма популярной темой. Началось это в середине XIX столетия, когда национальные чувства и славян, и германцев были на подъеме. Германия шла к объединению, появились и панславистские настроения, и судьба балтийской Руси, протекавшая как раз на границе славянского и германского миров, не могла остаться вне внимания.

Первым, специально посвященным нашей теме исследованием, был объемный труд Александра Федоровича Гильфердинга (известного собирателя русских былин и видного деятеля славянофильского движения), вышедший в 1855 году «История балтийских славян». Спустя шесть лет исследователь издал следующую часть своей работы «Борьба славян с немцами на Балтийском поморье в средние века». Эта интереснейшая, полная полезных сведений книга по сей день читается с огромным интересом. Хотя славянофильские убеждения автора очень сильно сказываются на каждой странице. Когда Гильфердинг простодушно объясняет, как «славян

Между тем стоит посмотреть на славян в других краях — и там обнаруживается точно то же самое, притом с первых их упоминаний. Вспомним, скажем, сохраненный византийским летописцем Менандром ответ славянского вождя Дабриты послам аварского кагана: «Родился ли на свете и согревается ли лучами солнца тот человек, который бы подчинил себе силу нашу? Не другие нашею землею,

Глава ІІ

Во тьме немых эпох: от боевых топоров до венедов

Эти слова великого русского поэта очень точно описывают сложность проблемы, встающую перед исследователями истории любого народа, не оставившего после себя письменных памятников. Археология — свидетель, увы, немой. На каком языке говорили люди той или иной культуры, к какому народу принадлежали — сама она ответить не может. Зачастую одна и та же культура, скажем, именьковская в среднем Поволжье, в трудах разных исследователей становится, в зависимости от их взглядов, то славянской, то угорской, то тюркской. Что говорить о том, как распознать по археологическим остаткам народы, меньше отличающиеся друг от друга?! Буквально — на ощупь.

Археология говорит нам, что у берегов, на которых возникла варяжская Русь, давняя и славная история. Мы можем определить, как жили, где бывали, с кем общались жители южной Балтики — но не можем назвать не то что их имен, Богов, которым они поклонялись, битв, в которых они одерживали победы или терпели поражения, — даже о языке, на котором они говорили, мы можем только строить предположения. Пять с лишним тысяч лет назад на тех берегах, о которых мы ведем речь, зародилась так называемая культура Боевых Топоров. Ее представители великолепно овладели шлифованием камня — из него и были их топоры, приручали скот, возможно, владели и кой-каким земледелием, разобрались и в непростом искусстве плавки меди и бронзы. Передовые отряды Боевых Топоров — фатьяновцы, балановцы, абашевцы — в первый раз в человеческой истории прошли в «натиске на Восток» от берегов будущего Варяжского моря, Балтики, к берегам Оки, Волги, Дона и Камы.

В Московском историческом музее можно увидеть их керамику, каменное оружие и выразительную бронзовую скульптуру Галичского клада. Именно они, а не мифические «финно-угры», освоили дебри будущего русского Залесья. Одни исследователи видели в Боевых Топорах индоевропейцев вообще, общих предков народов, разнесших индоевропейские языки до Ирландии на западе и Индии на востоке. Другие видели в них тевтонов, уже тогда творивших «дранг нах остен», неся троглодитам свет первой культуры — как нетрудно догадаться, такие теории пользовались особой популярностью в Германии. Третьи выбирали, так сказать, золотую середину, видя в них общих предков — но не всех индоевропейцев, а только германцев, славян и балтов (латышей, литовцев и еще нескольких народов, которые к нашему времени растворились в русских, белорусах, поляках и немцах). Наконец, не так давно американская исследовательница литовского происхождения Мария Гимбутас

Как можно видеть, разброс мнений чрезвычайно велик. Так же непросто обстоят дела и с лужицкой культурой, считающейся (и опять же, отнюдь не всеми археологами!) наследницей одной из ветвей Боевых Топоров. Тут даже с географическими границами нет полной ясности — на одних схемах лужицкая культура «отлучена» от Балтики, зато простирается на юг к Адриатическому, захлестывая аж север Италии! А вот на других на юг она заходит едва ли дальше истоков Одры, зато «получает» выход к Балтийскому морю — между устьями Вислы и той же Одры. Возникла она тридцать два века назад, когда еще стояла Троя, блистали Микены, на Крите «посреди виноцветного моря» таился в Лабиринте Минотавр — а закончилась ее история за четыре века до начала христианского летоисчисления, когда триста спартанских воинов царя Леонида вошли в историю своим подвигом, а в степях к северу от Черного моря — Понта Эвксинского — клонилось к скорому закату скифское царство. Неподалеку от Гнезно, на озере Бискупин («Епископское»), археологи нашли в торфе отлично сохранившееся городище — остатки древнего укрепленного поселения лужицких времен. Торф сберег все — рыболовные сети и горшки, лодки и колеса… Теперь на месте самого выдающегося памятника лужицкой культуры стоит музей под открытым небом, огромная реконструкция, посетив которую каждый может хоть на минуту погрузиться в ту далекую эпоху.

Глава ІIІ

В зареве великих пожаров: от падения Рима до Браваллы

Ну, а зная все это, мы не можем отмахиваться от данных родословных мекленбургских князей, что опубликовал на русском языке Всеволод Игоревич Меркулов. Правители Мекленбурга происходили от вендских князей и ничуть не скрывали этого, наоборот — гордились. Согласно их родовым преданиям, предком-родоначальником их был Радегаст — Радагайс или Редегаст римских историков, вождь варваров, который в свое время внушал Вечному городу и доживавшей последние годы империи не меньший ужас, чем Аттила. Он представлен в хрониках (особенно авторов-христиан) как варвар из варваров, страшнее любых готов и вандалов — ибо вожди тех уже в основном были христианами, а Радагайс ярый язычник. «Варвар из варваров», кроме того, предводительствовал не взбунтовавшимися римскими солдатами варварского происхождения, а ордой диких племен, живших «от Дуная до Рейна» (то есть как раз в тех местах, где обитали венеды, луги, велеты, варны, суовены и прочие), его полчища, уверяли испуганные римляне, насчитывали двести или даже четыреста тысяч воинов. В Риме взбурлила смута, подняли голову язычники, видевшие в Радегасте кару древних Богов оставившему их Городу, христианские летописцы с негодованием упоминают о возобновившихся жертвоприношениях у старых алтарей. Остановить варваров удалось буквально на пороге Рима, в теснинах северной Италии, но войска для этого собирали со всей империи, наняли конные отряды гунна Ульдина и алана Гоара, остроготскую пехоту. Подтянули легионы даже от далекой Британии — и больше туда Рим не вернулся. Войсками империи руководил лучший полководец того времени — Стилихон — кстати, сам полуварвар. Но только благодаря переметнувшимся готам Радагайса-Радегаста удалось разбить. Олимпиодор утверждает, что лучших людей («оптиматов») Радегаста, взятых в плен, Стилихон взял в свою гвардию. Правда, Олимпиодор называет совершенно несусветную численность этих «оптиматов» — в двенадцать тысяч. Это какая ж была у Стилихона гвардия? Даже если предположить, что накинули лишний нолик

[5]

, все равно изрядно…

Стилихон, бывший истовым христианином, после победы над язычником Радегастом решил приструнить и своих приверженцев старины — чтоб не вздумали говорить, что это Боги вняли их мольбам и защитили Город! Он предал огню святыню римских Богов — пророческие свитки Сивиллы.

Через три года Стилихон был убит по приказу своего воспитанника, императора Гонория.

Еще через два года войско христианина-варвара Алариха впервые за многие века вошло в Вечный город, предав столицу империи огню и железу.

А память о Радагайсе-Радегасте многие исследователи видят в почитании бога-воина Радегаста-Сварожича в земле велетского племени ратарей, описанного средневековыми миссионерами и хронистами.

КАВКАЗСКАЯ РУСЬ

Где кровь русская пролилась, там и земля Русская

Вместо эпиграфа

Вступление,

или

За что нас, русских, мало ругают

Начну издалека — с мест, далеких и от Руси, и от Кавказа. Из Японии. Я видел это по телевизору — в одном из городов Страны восходящего солнца отмечали храмовый праздник. По улице торжественно шли люди, облаченные в сплетенную из веревок обувь, войлочные колпаки, странные просторные одеяния. Корреспондент объяснял, что праздник ежегодно отмечается «прихожанами» синтоистского

[48]

храма с… VIII века. И одеяния празднующих с археологической точностью воспроизводят костюмы той далекой эпохи.

А я смотрел на улыбчивые медные лица и думал, что здесь, наверно, идут в древних облачениях клерки знаменитых корпораций, ничуть не боящиеся, что появление на улице в столь «несолидном» виде поставит точку в их карьере, и их важные боссы, также нимало не тревожащиеся за свою деловую репутацию, а то и лихие ребята-якудза, вовсе не опасающиеся, что «реальные пацаны не поймут». И приверженцы учения Будды почему-то совершенно не склонны протестовать против храма и обрядов, появившихся задолго до того, как первые проповедники учения Гаутамы шагнули на древние острова Ямато.

А теперь, читатель, попытайтесь вместе со мной представить картину: шествие где-нибудь в Новгороде по поводу, скажем, Перунова дня. Крупного бизнесмена (господина Брынцалова, к примеру), госчиновника, «братка» в одеждах русичей ну пусть не VIII, пусть X века (да не в лубочно-пряничных аляповатых одежках «ля рюс», с сарафанами и балалайками, а в тщательно, любовно реконструированных подлинных одеяниях той поры). Православных, мирно прибирающих под одежки кресты и идущих в общих рядах, не блажа об «идолопоклонничестве» и «сатанизме».

Русский народ, мой народ, часто ругают. И часто — безосновательно. Потому что, скажем, в лень народа Ермака, Хабарова и Дежнева, воздвигшего державу от Балтики до Тихого океана, народа Королева и Гагарина, первым шагнувшего в космос, я не верю. Не у русских родилось понятие «сиеста», скажем, а то, что у немцев развернулось в баллады о блаженной Шларрафии, с реками из пива и горами из сосисок, а у французов — в повествования о прекрасной Кокейнь, у нас ограничивалось потешными присказками — на острове, мол, Буяне, молочные реки, кисельные берега, ходит бык печеный, в боку нож точеный. И всевозможные простофили Гансы, Жаки и Джеки из европейских сказок ничуть не трудолюбивей нашего Емели. Что до других недостатков — так пьют, например, те же японцы куда как больше нашего.

Часть первая

КАВКАЗСКИЕ ПЛЕННИКИ

Славяне на Кавказе: VII–VIII вв.

Глава 1

Русы под Дербентом

По той же недоброй традиции беспамятства, о которой мне доводилось говорить во введении, тема русского Кавказа начинается для нас XIX веком. Пушкин — «Кавказ подо мною, один в вышине…», Лермонтов — он едва ли не весь там, и «Демон», и «Мцыри», и Печорин… он там и погиб. И волы, волокущие по кривым кавказским тропкам тело Грибоедова, и «Кавказский пленник» и «Хаджи-Мурат» Толстого. Все это было, все это наше, но… но Русский Кавказ начинался не с этого. Освоение этого края славянами, как народом и Русью, как державой, началось задолго не то что до золотого века русской литературы — задолго до крещения Руси.

644 год по христианскому летосчислению, двадцать второй год Хиджры. Двадцать два года назад погонщик верблюдов Мохаммад, провозвестник-расул нового, единого бога — «и нет бога, кроме него!» — со своими приверженцами бежит из культового центра арабских языческих племен, Мекки, в Медину. Всего двадцать два года — и единоверцы недавней кучки беглецов пустынным вихрем-самумом несутся над «подносом Вселенной», сметая казавшиеся вечными державы и племена, алтари и престолы. Зеленые знамена новой веры — ислама — поднимаются над руинами древнего Персидского царства, над Палестиной — святой землей христианства, уже ставшего религией всей Западной Европы, Малой Азии и Северной Африки в придачу. Воины на быстроногих конях и величавых верблюдах наводняют Египет, дряхлую страну пирамид, и их предводитель, глядя на остатки истребленной христианскими фанатиками александрийской библиотеки, пожимает плечами: «Если в этих книгах есть то, чего нет в Коране, — они вредны. Если нет — бесполезны». От Индии до Испании разольется море белых бурнусов и зеленых знамен, и зеленых дамасских клинков с узорами, похожими на письмена, и арабских книг с письменами, похожими на узоры. В двадцать втором году Хиджры этот потоп подкатывает к Дербенту. Под стенами этого города, который арабы назовут Баб-уль-Абваб — «ворота ворот» (строго говоря, это лишь перевод персидского имени города), начинается наш рассказ о славянах и Руси на Кавказе, под этими же стенами три с половиной века спустя он закончится.

Завоеватели очень сильны. От огромной державы Второго Рима в одночасье остался жалкий клочок земли в Малой Азии и на Балканах. Персии, частью которой был Дербент, больше нет. Шах Йездигерд III бежал, бросив захваченную завоевателями древнюю столицу, Ктесифон, на растерзание кочевникам песчаных пустынь, разбившим его войска в трех кровопролитных, ожесточенных битвах; бежал к бесславной гибели в Средней Азии, в далеком Мерве.

Закон победителей гласил: «Сражайтесь с теми, кто не верует в Аллаха и последний день, не запрещает того, что запретили Аллах и его посланник, и не подчиняется религии истины, — из тех, которым ниспослано писание, пока они не дадут откупа своей рукой, будучи униженными» (Коран, сура IX, аят 29). «Людям писания», к которым мусульмане причисляли иудеев, христиан и сабиев, было все же проще — у них был тройной выбор — принять ислам, погибнуть или согласиться выплачивать подать-джизию. Язычникам и того не было позволено — стань мусульманином или умри. Приверженцев зороастризма, древней религии Огня и Правды, Света и Чистоты, из которой когда-то иудаизм почерпнул множество представлений и понятий (о Едином Боге, рае и аде, Страшном суде, грядущем Спасителе и пр.), позволивших ему несколько приподняться над уровнем одной из ближневосточных племенных религий, мусульманские богословы, что называется, со скрежетом зубовным согласились причислить к «людям писания» — хотя сомневаться в этом не перестали до наших дней. Когда завоевание с его резней и грабежами закончилось, были заключены договоры наподобие следующего: арабскому полководцу «выплачено пятьсот тысяч дирхемов от населения Рея и Кумиса (город и область в окрестностях современного Тегерана. —

В общем-то, не было ничего проще, чем избавиться от этих измывательств. Достаточно было только отречься от Светлых сил, которым поклонялись предки, возведшие державу от Тибетских гор до пирамид Египта, в те века, когда арабы были не знавшими одежды дикарями (от людоедства, кстати, почитатели «Милостивого, Милосердного» Аллаха не отказались и во времена завоевания — жители одного арабского города, захватив в плен полководца врагов, разрезали беднягу на куски и съели по кусочку каждый, надеясь «причаститься» его удачей). Произнести формулу покорности ревнивому, не признающему иных божеств богу песчаных пустынь и его земному вестнику — и все. Вот только пути назад для сделавшего это уже не было — в противном случае его считали отступником, и участь ему была одна — смерть, безжалостная, неотвратимая, мучительная. Так что или чужая вера, с молитвами на незнакомом языке, с дикими для потомков Заратустры обычаями обрезания и запрета на свинину, с унизительным падением на колени и касанием лбом земли (зороастрийцы молились стоя), или — уплата поборов и бесконечные унижения.

Глава 2

Волжский торговый путь

Но ведь от Балтики до Кавказа еще дальше, заметит внимательный читатель.

Ну, во-первых, не так уж дальше — стоит взглянуть на карту. Во-вторых, именно от Балтики к Каспию ведет один из самых древних и известных (в свое время) торговых путей — Волжско-Балтийский. Еще его иногда называют «Меховым» (по аналогии с Шелковым путем, ведшим из Китая в Европу) — и путем «из варяг в хазары» (по аналогии с мифическим путем «из варяг в греки»). Да-да, читатель, это не опечатка. Тот самый путь «из варяг в греки», о котором так много говорили больше… прошу прощения, читатель, историки, — миф. Он упоминается один-единственный раз в «Повести временных лет» в связи с путешествием апостола Андрея из греческого Синопа в земли словен и варягов, а оттуда — в Рим

[55]

.

Скажем прямо, что ученые с редкостным единодушием отказываются видеть в рассказе о странствии Андрея что-либо, кроме легенды — а вот в реальность пути, якобы им проложенного, отчего-то верят. Кстати, недавно археолог Андрей Никитин выступил с оригинальным и очень доказательным предположением, что в первоначальном варианте легенды путь ученика Христа пролегал не по Днепру — Шелони — Волхову, а по Дунаю, благо ни Шелони, ни волоков летописная легенда о странствии апостола не упоминает — по одной и той же реке, в летописи названной Днепром, Андрей путешествует мимо «Киевских» гор, мимо «словен», живущих вокруг «Новгорода», к варягам, а оттуда — в Рим. В «Киевских» горах, в таком случае, надо видеть обозначаемый еще на дорожных таблицах времен Андрея дунайский Киус. Тогда, конечно, посещенные апостолом «словене» — это словенцы, их «Новгород» — до сих пор стоящий в тех же краях Ноград, вокруг которого сгрудились городки и поселки с «банными» названиями — Рудабанья, Цинобаня, Ловинобаня, Банска-Быстрица, Банска-Штьявница, Татабанья — помните, как в летописи апостол изумлялся банному усердию «словен»? — а варяги, в таком случае, руги-русь или иные федераты-веринги великого Рима. Но эта версия, при всей своей основательности, полностью вычеркивает из истории даже намек на днепро-волховский путь «из варяг в греки». Знаменитый «Аустрвег» — Восточный путь скандинавских саг также не имеет с этой мифологемой ничего общего, начинаясь в Норвегии и вдоль южного побережья Балтики приходя в «Гарды» — Русь. Константин Рожденный в Пурпуре, знаменитый император-писатель Х века из Византии, которому приписывают описания этого пути, говорит, напротив, лишь о пути из Киева в Константинополь, причем и этот путь — составивший бы одну шестую мифического «из варяг в греки» — оценивает как «долгое, страшное и мучительное путешествие».

Что сказал бы Рожденный в Пурпуре, если бы кто-нибудь рассказал ему про фантазии наших ученых о торговом пути, начинающемся у берегов Скандинавии и ведущем к его столице?

Когда креститель Руси, Владимир Святой, узнал в 1014 году об отказе новгородского князя, своего сына Ярослава (будущего Мудрого), покоряться Киеву и платить дань, он отдал приказание: «Теребите (расчищайте. —

Глава 3

Славяне и хазары под Партавой

А уж славяне в Закавказье проникали точно, тут Шахрияр знал, что говорил. За несколько десятилетий до его письма арабскому правителю, в 628 году славяне «отметились» в Закавказье, причем именно в союзе с хазарами. Армянский историк Моисей Кагантакаваци в своей книге «История агван» сообщает об одном из прорывов северокавказского племени хазар в Закавказье. Войско кочевников осадило город Партаву — мы еще вернемся к этому городу, но уже под новым именем Бердаа. Не исчез он никуда и ныне, а под названием Барда стоит над одним из притоков Куры, у шоссе и железной дороги, соединяющей Агдам с Евлахом, в западной части Азербайджана. Тогда же это еще была армянская земля — точнее, назывался этот край Албанией, но, дабы избежать путаницы с современной балканской страной, мы здесь от этого названия воздержимся. Итак, войско хазар осадило Партаву, требуя, по обычаю варваров, откупа. Вышедший вместе с другими послами или заложниками в лагерь осаждавших армянский летописец сам ходил между остро пахнущими кизяком кострами, слышал разговоры варварских воинов, видел, как они едят и пьют, утирая густые усы. Время во вражеском лагере Моисей провел с пользою — он записал несколько слов из языка сидевших у костров завоевателей. Историков результаты его любопытства очень удивили — все до одного слова, записанные Моисеем, оказались… славянскими! Так, знатных людей расположившиеся у костров воины называли тиунами — так и четыреста лет спустя, во времена «Русской Правды» Ярослава Мудрого, будут звать княжеских слуг на Руси. Несколько расходятся ученые в толковании хазарского названия черпака — «чором». Одни видят здесь «череп» — в значении горшка, а не головной кости, естественно… хотя чаши из черепов были ведомы славянам (болгарский князь Крум, например, сделал себе чашу из черепа побежденного византийского императора Никифора I) и нашли отражение в русских сказках, песнях («из буйной головы ендову скую») и былинах («Коли нет, княже, у тебя пивного котла — так вот тебе Тугаринова буйна голова!»). Другие — шолом, шлем, предполагая, видимо, что бойцы пили из шлемов, которые армянин в полумраке принял за чаши. Но все сходятся на том, что это славянское слово. А мясной жир, которым марали усы ужинавшие у походных огней воины, они называли «сало». И если первые два слова хазары могли позаимствовать у славян — переняли же венгры еще до поселения на Дунае титул «воевода», — то в заимствование кочевниками-скотоводами у земледельцев названия для сала мне лично верится с трудом. Остается предположить, что под стенами Партавы находилась вместе с хазарскими джигитами ватага славянских удальцов.

К слову сказать, одно из первых упоминаний славян мы, как ни странно, находим тоже в армянских книгах. Тезка бытописателя славянских бойцов Хазарии Моисей Хоренаци упомянул в V веке народ скалаваци, в котором еще Н. М. Карамзин узнал славян — склавинов, как их называли греческие и латинские авторы, сакалиба, как называли их арабы. И не просто славян, а прагосударство «Семь племен», на основе которого Аспарух, вождь кочевых болгар, создал Болгарскую державу. Есть еще более раннее упоминание — «суовены», обозначенные на карте Птолемея во II веке христианской эры. Однако ни то ни другое многие историки сейчас замечать не желают. Славяне, мол, упоминаются латинскими и византийскими историками с VI века, и точка. Тем паче, что именно в этом столетии появляется так называемая пражско-корчакская археологическая культура, с которой сейчас модно связывать возникновение славян, невзирая на то, что ни культуры полабских и балтийских славян, ни культуры их колонистов в Восточной Европе, кривичей и ильменских словен, не показывают никакой преемственности от нее. Или население Новгорода и Смоленска — не славяне?! Вообще, некоторые, весьма кичащиеся своей пресловутой «объективностью» историки именно в отношении славян странно необъективны. Что за дикий метод — начинать историю группы народов с первого упоминания книжного общего названия для этой группы? Тогда не может быть никаких финских племен до первого упоминания финнов Тацитом, однако рекомые племена преспокойно украшают собой все карты доисторической Европы, начиная чуть не с каменного века. Тогда не германцы готы и тевтоны, которых видел Пифей во II веке до начала христианской эры, кимвры и те же тевтоны, ходившие несколько позже походом на Рим, поскольку слово «германцы» впервые употреблено Цезарем сто лет спустя. Тогда гунны не тюрки и не монголы — слово «тюрки» появляется в источниках в VI веке, имя монголов — четырьмя столетиями позже. Но этот метод применяется исключительно и только к славянам. Да еще отбрасывают два показания источников — Птолемея и Хоренаци. Отчего? Складывается впечатление, что некоторые историки испытывают какой-то мистический трепет перед каббалистической, апокалиптической символикой шестерки. Вопреки источникам, археологии, здравому смыслу — VI век, и точка!

К сожалению, Кагантакаваци не оставил нам подробного описания внешнего вида и вооружения этих воинов, поэтому придется обратиться к другим источникам. Начнем с внешнего вида. Армянин не зря, упомянув об усах, ни словом не заикнулся о бороде. Вопреки общераспространенному заблуждению, мужчины у древних славян и русов отнюдь не ходили поголовно бородатыми и с волосами до плеч. Волосы коротко остригали или же брили. Так же поступали и с бородою. Сколь-нибудь массовым отпускание волос и бород стало только после крещения — франк Адемар Шабаннский так и пишет: «пришел из Греции некоторый епископ и научил их (русов. —

Доходило до смешного — в Константинополе одна из так называемых «цирковых партий»

Далее надо сказать несколько слов про оружие тех славянских бойцов, что первыми ступили на землю Закавказья. Византийский автор того времени Маврикий Стратег описывает вооружение славян как состоящее из лука со стрелами, двух копий, одно из которых, скорее всего, было легким дротиком, или, как это оружие называли славяне, сулицей, и большим — «труднопереносимым», по словам Маврикия — щитом. Тяжелого защитного доспеха славяне почти не знали в те времена — первый пластинчатый панцирь в славянских землях, на древлянском городище Хотомель, почти веком младше осады Партавы. Но не станем впадать и в другую крайность — слишком уж верить заявлениям византийских авторов, что славяне сражались без доспехов. Ведь если византийские хроники повествуют о «безбожных россах», а русские летописи — о, скажем, «безбожных половцах», мы не думаем, что упомянутые народы исповедовали научный атеизм. Когда киевский летописец в «Повести временных лет» утверждает, что окружавшие полян племена «не знали брака», мы не предполагаем, что восточные славяне были сторонниками монашеского безбрачия или свободной любви. Так же и в данном случае — конечно, видевшим пластинчатые латы закованных в железо вместе с конями всадников — «клибанофорос» Второго Рима, кожаные или стеганые (стеганые доспехи у западных славян упоминаются примерно в это же время, на Руси их называли тегеляями) доспехи славян и за доспехи-то не считались. Но ведь славяне, даже не имея численного преимущества, умудрились разбить наголову панцирную конницу византийца Асбада на Балканах еще за век до осады Партавы. Были, конечно, и защитные наголовья — имея дело с вооруженными всадниками, либо быстро обучаешься беречь голову, либо теряешь ее. Есть изображения славянских воинов тех времен в конических и полукруглых шлемах. Стоит вспомнить и предполагаемое историками значение словечка, которое Моисей Кагантакаваци расслышал у дымных костров под стенами Партавы как «шором», — все-таки это звучит ближе к «шелому», чем к «черпаку» или «черепку».

Глава 4

Арабско-хазарская война: славяне по обе стороны фронта

Хазары («акациры» готского историка Иордана, «козаре» русских летописей) на тот момент были одним из самых сильных кочевых племен Предкавказья. Кто они были, доподлинно неизвестно — одни из источников объединяют их с болгарами и печенегами, в таком случае хазары — тюрки, точнее, отуречившиеся, тюркоязычные скифо-сарматы. Эта версия сейчас принята большинством — хотя считавшиеся ранее тюркскими рунические надписи, найденные на территории каганата, оказались именно сарматскими. Ради справедливости надо упомянуть, что некоторые источники роднят хазар с грузинами и армянами, а видный дореволюционный историк Дмитрий Иловайский рассматривал их как черкесское, то есть вайнахское, родственное чеченцам и ингушам племя. Впрочем, поскольку большинство имен (Булан, Рас-Тархан, Чичак), званий, титулов (каган, бек, тудун) и названий (Саркел, Итиль, Семендер) Хазарии тюркские, проще будет и нам присоединиться в данном случае к большинству и считать хазар именно тюрками. По внешности хазары изначально были ярко выраженными монголоидами — издеваясь над ними, армянский правитель осажденного Тифлиса выставил на стене чучело, изображавшее их кагана, с тыквенной «головой», двумя дырами вместо носа, редкими ветками, призванными изображать чахлую растительность на подбородке и верхней губе повелителя хазар, но без глаз — большеглазый армянин узкие щелочки, сквозь которые глядели на мир кочевники, за глаза считать отказался. После взятия хазарами города правитель Тифлиса, имевший несчастье попасть в плен живьем, горько поплатился за свое остроумие — ему отрезали нос и выкололи глаза, уподобив изготовленной им карикатуре на кагана. Схожим образом описывал, кстати, вторгшихся в Закавказье хазар наш знакомый, Моисей Кагантакаваци, добавляя распущенные, как у женщин, волосы. Впоследствии арабские авторы видели во главе каганата так называемых белых хазар, чья внешность больше соответствовала кавказским и ближневосточным канонам красоты, но это была не первоначальная внешность племени, а свидетельство иноплеменного происхождения новых хозяев каганата.

Столицей каганата в то время был город Семендер на дагестанском берегу Каспия, база для молодецких налетов на основную добычу хазарских джигитов — богатые земли Крыма и Закавказья. Правил каганатом священный царь-жрец каган из рода Ашина, то есть волчьего рода — золотая голова волка изображалась на хазарских знаменах. Правда, при этом его трон не наследовался — из многочисленных Ашина кагана выбирали. В битвы же хазарскую конницу водил военный вождь — каган-бек. Кое-кто из знати хазар принимал христианство, кое-кто во времена того самого Хосрова Ануширвана не без его помощи принял зороастризм, кое-кто принимал религию враждебных арабов — ислам, но в целом хазары, и знать, и простой народ, исповедовали религию предков, будучи язычниками-шаманистами. Почитали Синее Небо — Тэнгри, и Солнце, и всевозможных духов, и пращуров, которым воздвигали изваяния на курганах. Одним из кумиров религии хазар был сам священный царь-каган. Считалось, что от него напрямую зависят и удачливость хазар на войне, и плодородие земель и стад хазарского племени.

Границы Хазарии упирались в бассейн Дона на западе и в дельту Волги — на востоке. Вместе с собственно хазарами жили в их державе родственные им племена черных болгар хана Батбая, савир и барсилов, угорские — венгры и буртасы и аланы — предки осетин и потомки прежних хозяев степей — скифо-сармат. А на западных границах молодого хазарского государства обитали и собственно славянские племена, обильно и безбоязненно заселившие щедрые черноземы Дона и Кубани, по всей видимости, потомки антов. Так с четвертого по седьмой век именуют выдавшуюся далее всех на юго-восток часть славянских племен. Готский историк Иордан пишет о них так: «На безмерных пространствах расположилось многолюдное племя венетов. Хотя их наименования теперь меняются соответственно различным родам и местностям

В начале VIII столетия хазары, привыкшие нападать на соседей сами, получили вдруг неприятный сюрприз — на сей раз напали на них. Угроза шла из тех краев, которые хазары и их союзники считали верным источником военной добычи — из Закавказья. На сей раз Железные Ворота Дербента распахнулись на север — арабские халифы, покончив с внутренними неурядицами, решили укрепить свою власть на Кавказе и покончить с набегами северян-язычников. Ко всему прочему, варваров-кочевников очень крупно, выражаясь современным языком, «подставила» православная Византия, заключив с ними союз против угрожавших Восточному Риму мусульман — и ограничившая благодеяния союзнику тем, что высватала за молодого императора Константина V с неблагозвучным прозвищем Копроним (по-русски… гм, как же это помягче-то — Навозноименный, пожалуй) хазарскую княжну Чичак (а вот ее имя обозначало Цветок; вот уж воистину неравный брак!). Зато арабские правители приняли этот союз вполне серьезно — и полчища под зелеными знаменами джихада устремились на север.

За спиной завоевателей было мощнейшее, по средневековым меркам, государство и огромные, почти неисчерпаемые людские и материальные ресурсы Ирана, Закавказья и Средней Азии. За хазарами был непрочный, спаянный воедино лишь военной удачей господствующего племени, хазар, и авторитетом их священного жреца-кагана, тоже, как мы помним, напрямую зависевшим от удачи, союз народов, говоривших на самых разных языках — славянских, тюркских, угорских, кавказских — и чтущих богов разными обрядами. И тем не менее хазары долго, и первое время вполне успешно, отражали натиск захватчиков. Иной раз арабским полководцам доводилось отступать в такой, мягко говоря, спешке, что победителям доставалась не только войсковая казна арабов, но даже гарем их предводителя! Нас, однако, интересуют те из битв этой войны, в которых так или иначе были задействованы славяне. В долине Ардебиль, на землях современного Азербайджана, столкнулись в 730 году войска Барджиля, сына старого кагана, незадолго до этих событий внезапно умершего — страной управляла его вдова и мать Барджиля, Парсбит, — с армией арабского полководца Джарраха. Джаррах этот, по отзывам земляков и современников, человек превосходной щедрости, был, по-видимому, еще и человеком безрассудной отваги, так как атаковал превосходящие силы противника (с другой стороны, вполне возможно, что такими превосходящими силы хазар стали уже под пером, то есть каламом, описывавших разгром Джарраха мусульманских летописцев). Побоище продолжалось три дня, на последний арабы обратились в бегство под первым же натиском противника, но один из приближенных Джарраха остановил их гневным окриком: «В рай, мусульмане, а не в ад! Идите по пути Бога, а не шайтана!» — напомнив тем самым одну из главных заповедей ислама — воин, павший в войне с неверными, получает спасение души. Соответственно, видимо, трусу на рай рассчитывать не приходится. Увы, даже этот призыв смог лишь побудить арабское войско сражаться, а не спасти его от поражения. К вечеру все было кончено, погиб сам Джаррах, а из двадцатипятитысячного воинства уцелело едва больше сотни. Пленных хазары не брали — «прекрасный и щедрый» Джаррах во время своих первых, более успешных походов разграбил курганы хазарских воинов, одну из самых заповедных святынь кочевников, — когда-то еще Иданфирс, повелитель скифов, насмешливо писал вторгшемуся в его страну персу Дарию, попрекавшему его трусостью и вызывавшему на битву: «У нас нет ни городов, ни пашен, чтобы их защищать; если хочешь сражаться с нами — попробуй прикоснуться к курганам наших предков, и ты узнаешь, какова ярость скифского племени». Из уцелевших, отлично знавших об отношении восточных деспотов к дурным вестям и тем, кто их приносит, лишь один пришел в Багдад к халифу Хишаму и рассказал повелителю правоверных о гибели его войска и полководца. По сообщениям арабских авторов, этот храбрец был «сакалиба», то есть… славянин!

Глава 5

Сказания славянского Кавказа

На невеселой ноте закончился рассказ о славянах на полях сражений молодого каганата хазар с набирающим мощь халифатом арабов. И перед тем как перейти к следующему повествованию, увы, также не слишком радостному, задержимся, читатель, хоть ненадолго на том, что не омрачит нашего взора, — на следе, что оставили славяне-язычники в культуре племен и народов Кавказского хребта.

Я уже говорил об адыгейских преданиях про богатырей из рода антов и про то, как воевали эти богатыри с готами и гуннами, аварами и византийцами. Впервые об этом поведал кабардинец по национальности, бывший мулла, Шора Бекмурзич Ногмов в статье «Предания адыгейцев небесполезны для истории России», а обнародована эта статья была в 1850 году, в журнале «Московитянин». В бытность в Пятигорске Александра Сергеевича Пушкина — вот мы и вернулись к золотому веку русской литературы — Ногмов собирал для великого русского поэта адыгейские сказания, песни, легенды; в свою очередь, Александр Сергеевич помогал адыгейцу освоиться с русским языком, правил стиль переводов. Что же до записанных и напечатанных им преданий, то они, судя по всему, восходят к глубокой древности. Адыгейцы, по мнению некоторых ученых, — потомки знакомых еще Геродоту меотов, чьи владения подходили к Азовскому морю, по их имени называвшемуся эллинскими мореплавателями Меотидой, со стороны Предкавказья. И в их легендах отразились звучащие седой стариной имена былых хозяев причерноморских степей и предгорий — «кимирген»-киммерийцев, «шармат»-сарматов. Помнили они и «тургутов»-утургуров, гунно-болгарское племя, кочевавшее в Приазовье еще при предках Аттилы, которого адыгейские предания именовали Адилем, и «хаза»-хазар, и русский Тъмуторокань, который называли Тмутараканем, и «косириха», то есть кесаря, по имени Юстин — скорее всего, нашего старого знакомца Юстиниана II, проведшего несколько лет в ссылке на берегах Меотиды. Помнили они и антов — в их легендах то и дело мелькает «антский юноша», «антский княжеский сын», «антский всадник». Очень показательно, что анты оставили о себе память на огромных европейских пространствах — от альпийских деревенек Центральной Европы, где их именем в тирольских легендах стали называть легендарных великанов

Между прочим, эпос адыгейцев подробно рассказывает про трех антских героев: Буса, Лавриту, того, что дал столь гордый ответ аварским послам, и Мезанмира Идарича, убитого аварами.

Историк германского племени готов Иордан в своей книге о происхождении и деяниях готов рассказывает, как во времена конунга Винитара (это имя-прозвище буквально означало «Потрошитель венетов», то есть вендов, славян) были схвачены в плен и свирепо казнены семьдесят старейшин народа антов во главе с князем Босом и его сыновьями: «Он двинул войско в пределы антов и, когда вступил туда, в первом сражении был побежден, но в дальнейшем стал действовать решительнее и распял короля их Боса с сыновьями его и семьюдесятью старейшинами для устрашения, чтобы трупы распятых усилили страх покоренных». Русское «Слово о полку Игореве» говорит: «готския красныя девы въспеше на брезе синему морю, звоня рускымъ златомъ: поютъ время Бусово, лелеютъ месть Шароканю». Здесь воедино сведено три исторических события: «готские красные девы» радуются пленению князя-славянина, Игоря Святославича, героя «Слова», сопоставляя его участь с судьбою захваченного когда-то их пращуром славянского князя Буса-Боса, и ожидают, что пленивший Игоря половецкий хан Кончак окончательно уподобит судьбу пленника той, что постигла правителя антов, отомстив за своего деда, хана Шарукана, взятого в плен и казненного русскими воинами. Буса, убитого готами-«гутами», песни адыгейцев именуют Баксаном. Ногмов перевел плач по коварно убитому врагами князю антов его сестры: «Геройство Буса освещает народ антский своими доблестями. О родина Буса, хотя нет уже его среди живых, но когда будет добывать тебя Гут — не покоряйся!

Весь народ почитал его за благого духа: когда начиналось сражение и удары блистали, как молнии, его присутствие поселяло в антском народе уверенность.

Часть вторая

ЗА ГОРОДОМ ТЬМУТОРОКАНЕМ

Русь на Кавказе: IX–X вв.

Глава 1

Русы-купцы на таможне ибн Хордадбега

Мы уже говорили о том, что если русы и были в VII столетии в предгорьях Кавказа, то попасть они туда могли лишь одним, известным еще с неолита, нового каменного века, Волжско-Балтийским путем. Что до века IX, то тут нет и не может быть вообще ни малейших сомнений — именно этой дорогой русы и попадали на Восток. «Наследили» вдоль него они основательно — именно в Поволжье, точнее, в землях волжских булгар ибн Фадлан, посол халифа аль Муктадира, увидел русов и оставил нам бесценное описание их внешности, обычаев и обрядов. Там же, в Балымерском могильнике, отыскан меч с русским именем — но об этом разговор позже.

Шли купцы — разведывая пути, расположение крепостей, силу войск, многочисленность населения и его готовность к войне. Шли воины — своей свирепой славой отбивая и у лихих людишек, и у дикарей из степных и горных племен, и у иных правителей охоту протягивать загребущие руки к товарам русских купцов.

Одно из самых ранних — если не считать сообщения Мухаммеда Бал-ами, ас-Салиби и «Степенной книги» — упоминаний о русах в восточных землях — это записки ибн Хордадбега, таможенного чиновника Повелителя Правоверных в городе Рей (помните, в том, что откупался когда-то от арабских завоевателей?), сделанные им в сороковых годах девятого столетия и озаглавленные «Книга путей и государств». По долгу службы он сам общался с русскими купцами. «Что касается русских купцов — а они суть племя из славян, то они вывозят бобровый мех и мех черно-бурой лисы и мечи из самых отдаленных частей страны славян… затем они отправляются к Джурджанскому (так видоизменилось под каламом персидского автора античное название Каспия — Гирканское море. —

О. В.

) морю и высаживаются на каком угодно берегу, и продают все, что с собой привозят, и все это попадает в Рей. Иногда они привозят свои товары на верблюдах из Джурджана в Багдад, где переводчиками для них служат славянские рабы. И выдают они себя за христиан».

В этом интереснейшем сообщении, где буквально что ни слово, то золото (особенно если учесть, что все это — сообщения очевидца, который не раз сам досматривал товары русских торговцев, щупал меха и придирчиво разглядывал лезвия мечей, разговаривал через рабов-толмачей с их хозяевами), есть целый ряд полезных для нас сообщений, заслуживающих более пристального разбирательства. А что оно имеет отношение к нашей теме — в том и сомнения быть не может. Все источники говорят, что русские ладьи по Хвалынскому морю, как наши предки величали Каспий, ходили вдоль его западного, кавказского побережья. И конечно, самое важное для нас, буквально бьющее в лицо сообщение, сообщение, которым ибн Хордадбег начинает свой рассказ, это то, что русы —

Тут, конечно, опять приходится вступать в полемику с норманнистами. Они возмущенно заявляют — но ведь остальные-то, мол, арабские авторы резко отличают русов от славян!

Глава 2

Злосчастный год

Об этом походе мстителей, закончившемся одним из самых страшных и кровавых поражений русов на восточных путях, нам рассказывает аль Масуди. Мы несколько раз уже встречались с этим именем, настало время поподробнее познакомиться с его обладателем.

Аль Масуди родился в сказочном для нас Багдаде, крупнейшем городе халифата. Сын знатного семейства, восходившего к самому Масуду, сподвижнику пророка Мухаммеда, получил великолепное для своего времени образование, но юношеская любознательность его была неутолима. Он объехал все мусульманские земли, был в Кордовском эмирате, в Египте, где записал жуткие истории о призраках пирамид, Персии, покоренной мусульманами Армении, далекой стране чудес Индии и даже, по некоторым данным, в Китае. Завершив эти, достойные Синдбада, странствия, он описал их в двадцати книгах, тщательно рассказав обо всем, что видел, и прибавив то, о чем только слышал, — впрочем, в таких случаях честный араб неизменно оговаривался, прибавляя по обычаю своего времени — «а Аллах знает лучше». Некоторые из его книг сами состояли из двадцати-тридцати томов. Увы, прошедшее время я употребил не случайно. Из всего этого великолепия до нас дошли только… две книги, одна из которых представляет сокращенный конспект двух других сочинений аль Масуди («Хроники» и «Средней книги»), а другая именуется «Книгой предупреждения и пересмотра»

[74]

. Нас больше интересует конспект, которому аль Масуди дал по-восточному пышное и вычурное заглавие «Промывальни золота и рудники самоцветов» (в XIX веке его переводили попроще — «Золотые луга»). Рассказав о погребальных обрядах русов и сравнив их с обычаями «Гинда», то есть Индии, аль Масуди ошибся, написав, будто индийские погребальные обряды отличаются от таковых у славян и русов тем, что у индусов «жена только тогда сжигается с мужем, когда она сама на это соглашается». На самом деле все обстояло ровно наоборот, и об этом вряд ли мог не знать аль Масуди, лично бывший в Индии и только что написавший, что женщины русов и славян «желают своего сожжения». Ту же добровольность погребальной жертвы славянок отмечают франк Бонифаций, византиец Маврикий, арабы ибн Русте и ибн Фадлан. При этом, согласно всем источникам, вдова была в языческом обществе русов и славян вполне почтенным лицом, следовательно, у тех, кто уходил в пламя погребальных костров, выбор был. Более того, в силу наличия у многих мужчин нескольких жен и наложниц, на «должность» посмертной спутницы возникал, как ни трудно нам в это поверить, конкурс, причем доходило до ссор и драк, как сообщает ибн Русте. В то же время как раз индийские обычаи вплоть до самых недавних времен определяли женщину, не исполнившую долг «сати», как существо ритуально нечистое, живого мертвеца, и обрекали доживать жалкий век в затворничестве и молчании. Занятна и другая ошибка аль Масуди — он утверждает, будто в землях русов находится серебряный рудник масштабов хорезмийских серебряных копей; на самом же деле основным, если не единственным источником серебра для русов была, по всей видимости, торговля с Востоком

Познакомив в этом вступлении читателей с народом русов, аль Масуди продолжает повествование.

В 912 году (сам Масуди, конечно, определяет время похода как трехсотый год хиджры) русское войско на пятистах ладьях, каждая из которых вмещала сто воинов (думаю, не надо объяснять, что цифры эти, скажем так, приблизительны), войдя, по всей видимости (рассказ аль Масуди в этом месте не очень внятен), в Азовское море, попросило у хазарского каган-бека разрешения на проход землями каганата в Каспийское море. В обмен предлагалась, понятно, доля добычи — ни много ни мало, а целая половина. Не знаю, какими соображениями руководствовались эти русы — отношения между Русью и Хазарией были в те времена, мягко говоря, натянутыми. После того как Олег освободил от тяжкой хазарской дани славянские земли вятичей, радимичей и северян, Хазария объявила блокаду даже торговым караванам русов. Естественно, ни русские, ни мусульманские купцы по этому поводу долго не расстраивались, и вскорости торговля была возобновлена в обход каганата, через государство Волжских Булгар. Хазары оказались во всех смыслах обойденными, и надо было вовсе не понимать мстительный характер азиатов вообще и правящего Хазарией клана рахдонитов в особенности, чтобы думать, что они простят подобное — или хотя бы позабудут. Но поражения от оружия воинов Олега Вещего были, надо полагать, еще живы в хазарской памяти — отказать и напроситься этим на прямое столкновение каган-бек не решился. Русы, очевидно, поднялись по Дону, переправились в Волгу (или же спустились по Волге вниз?) и через Итиль, новую столицу Хазарии, прошли в Каспийское море. Замерший огромный город в молчании глубокой ненависти провожал уходящие на юг ладьи страшного «народа Рос», скалящие с носов звериные морды, солнечные кресты с изломанными концами на парусах и щитах, чешуей покрывающих борта. И с горечью смотрели вслед уходящим ладьям многочисленные славянские рабы и рабыни.

Швейцарский историк Адам Мец в книге «Мусульманский ренессанс»: «Основной товар, поставляемый Европой, — рабы — являлся монополией еврейской торговли». Знаменитый чех Любор Нидерле в книге «Славянские древности»: «Вся торговля славянскими рабами находилась в руках евреев». «Работорговля, посредством которой славянские рабы попадали в арабский мир, велась преимущественно иудейскими купцами-рахдонитами» — а это уже наш современник Д. Е. Мишин, автор замечательной книги «Сакалиба (славяне) в исламском мире». Специально привожу эти цитаты дословно, дабы не быть обвиненным в пристрастных измышлениях. В каких масштабах велась торговля, говорят приводимые тем же Мишиным данные переписи в Кордове, столице арабской Испании — страны, не самой близкой Хазарскому каганату. В середине Х века в Кордове находилось

Глава 3

Бердавское сидение

Невзирая на то, что аль Масуди был убежден сам и убеждал читателей, будто на повторение похода 912 года русы никогда не осмелятся, всего лишь через каких-то тридцать с небольшим лет вторжение русов пусть в меньшем масштабе, но повторилось.

Мы возвращаемся в Бердаа, уважаемый читатель, уже не в армянскую Партаву, но в Бердаа мусульманский. Когда-то под его стенами сидели славянские воины хазарского кагана, и вот теперь сюда пришли славянские дружинники славянского государя. Впрочем, позднейший автор Абу-л-Фараджа утверждает, что в дружине, пришедшей к стенам Бердаа, были кроме славян аланы и лезги

[79]

; будь это действительно так, мы могли бы предположить, что русы шли к Бердаа через Северный Кавказ, а то совершенно непонятно, откуда они взялись в этом райском краю. Одни авторы предполагают, что они шли так же, как в 912-м: Сурожское море — Дон — Волга — Хвалынское море. В таком случае, возникает большой вопрос — а что делал и чем именно размышлял над создавшейся ситуацией каган-бек Иосиф, сын и преемник вероломного Аарона, тот самый, который, помнится, заверял Хасдая ибн Шафрута, что ни на минуту не оставляет в покое грозных русов и не пропускает их в мусульманские земли? Про хазар можно сказать много доброго и теплого — но дураками их назвать сложно. И если русы и впрямь оказались на Волге — неужели они удержались от благодарности хазарам, и хазарским мусульманам в особенности, за гостеприимство, оказанное их предшественникам? Другая версия — о пешем броске через Дагестан к Дербенту (вкупе с аланами и лезгами), захвате флота и походе на кораблях до устья Куры — выглядит убедительней. Вот только б была она подкреплена хоть строчкой источников… а то, что написано в источниках, убеждает лишь в слабом знакомстве их авторов с наукой географией. Вот что пишет об этом ибн Мискавейх, младший современник событий, поведавший нам о них наиболее подробно: «Они (русы. —

О.В.

) проехали море, которое соприкасается со страной их, пересекли его до большой реки, известной под именем Куры». И что прикажете делать с этим «маршрутом»? Кура, по примеру Волги, впадает, как известно, в Каспийское море. В середине Х века Каспий не «соприкасался» со страной русов ни одним метром берега.

Не вполне ясно также, когда именно был предпринят поход на Бердаа (между тем, как мы увидим, от этого во многом зависит правильное понимание его целей). Ибн Мискавейх и многие историки, средневековые и современные, вслед за ним, называют датой похода 943 год. Абу-л-Фараджа называет 944-й, и это кажется более верным, так как сам ибн Мискавейх говорит, что русы были в Бердаа в год смерти эмира Тузуна, скончавшегося в 945 году, и ни один источник не утверждает, что пребывание русского отряда в Закавказье затянулось далее, чем на год.

А что край был райский — в этом согласны были все, кто там бывал. Вот армянский автор: «Великая река Кура стремительным течением приносит с собой множество огромных и мелких рыб. Она протекает и впадает в Каспийское море. Поля вокруг нее изобилуют хлебом, вином, нефтью, шелком и хлопчатой бумагой; несметно число оливковых деревьев. В горах добывается золото, серебро, медь и желтый ладан. Есть и хищные звери: львы, тигры, барсы, дикие ослы (?) (автор, видимо, слегка увлекся. Дикие ослы не относились к хищникам даже в Х веке. —

Великий азербайджанский поэт Низамеддин Абу Мухаммед Ильяс ибн Юсуф Низами, родившийся и проживший жизнь в окрестностях Бердаа, в городе Гендже, оставил в поэме «Искандер-намэ», написанной, очевидно, по мотивам местных преданий и легенд, следующее восторженное описание своего родного края накануне появления в городе русов:

Глава 4

Государь-пардус у гор Кавказа

После загадочной гибели Сына Сокола в Деревских лесах внешние позиции Руси сильно ослабли. Пора перестать рассказывать сказки о «небывалом почете», с которым в Константинополе якобы встретили Ольгу. Во-первых, М. В. Левченко еще полвека назад обратил внимание, что принимали и одаривали Ольгу правители Города царей отнюдь не как главу государства. «Армянские, иверские феодалы, венгерские вожди, болгарский царь Петр при посещении Константинополя одарялись гораздо более щедро», — отмечает Левченко. По строжайшему дипломатическому этикету Византии Ольгу принимали как… посла. Ее ставили ниже племенных вождей полудиких кочевников-венгров! Собственно, Константин Рожденный в Пурпуре сам вполне определенно пишет об этом, называя прием Ольги вполне подобным тому, что был оказан незадолго до того послу сарацинов. А я, во-вторых, добавлю еще одно: что-то не помню, чтоб правители Руси до Ольги сами ходили в посольство! К великому князю Игорю кесарь вообще направил послов в Киев, а его вдова Ольга отправляется в Константинополь лично — и это пытаются выдать за достижение дипломатии. Между прочим, не много ездящий по зарубежью государь — хороший правитель. Нет, честное слово, начинаешь видеть какое-то здравое зерно в убеждении перечисляемых сэром Джорджем Фрэзером в его знаменитой «Золотой ветви» «примитивных» народов, что владыка не должен покидать пределов своей державы, от такого вот списка — Петр Первый, Александр Павлович, коего Пушкин охарактеризовал как «властителя слабого и лукавого», а Лесков еще убийственней обласкал — «царь Александра», Никита Сергеевич, «трепло кукурузное», и Сергеевич же Михаил (тьфу-тьфу, не к ночи будь помянут). От каждого из этих «фантастических путешественников», по выражению М. Е. Салтыкова-Щедрина, России долго икалось (от последнего икается до сих пор), и счастье, коли находился на смену ему достаточно решительный государь, способный удержать страну над пропастью смуты, как сделал то Николай Павлович. Что бывало в противном случае, отлично заметно по последствиям правления Петра Первого — разорение и порабощение народа, откровенно и бесстыдно заворовавшиеся чинуши, иностранцы, растаскивающие богатства страны, омерзительная грызня властных группировок, надменное пренебрежение соседей, недавно трепетавших при звуке русского имени. А открыла список «фантастических путешественников», похоже, именно святая равноапостольная Ольга.

Следующим проявлением ее пресловутого «государственного и политического гения» было посольство к королю германцев, а вскоре и первому императору Священной Римской империи германской нации Оттону. Мало того, что эта держава была самым страшным врагом славян на Западе, терзая родные земли пращуров Ольги и Святослава, «Поморье Варяжское», вырезая начисто многолюдные славянские города и обращая в прах роскошные храмы славянских богов. Так она же была и еще одним из гнезд рахдонитов, причем их положение в государстве прекрасно обрисовывает маленькая деталь — СУПРУГА ИМПЕРАТОРА Оттона носила звучное имя… ЮДИФЬ! До Реформации с ее повальной модой на ветхозаветные имена оставалось полтысячелетия. Императоры и короли по жалобам рахдонитов даже запрещали епископам (!) под угрозой суровых кар обращать в христианство бесчисленных рабов, которых рахдониты привозили в Европу, — ведь крестившихся рабов пришлось бы освобождать. Каких рабов и откуда, спросите Вы, читатель. Что ж, отвечу. Sklave в немецком и slaef в голландском, английское slave и французское esclavе, esclavo в Испании отмечают позорный и страшный путь рахдонитских караванов. В португальском escravo, знакомом россиянину хотя бы по заставке сериала «Рабыня Изаура», — их последний след. Имя славянина превратилось, с нелегкой руки торговцев людьми и их коронованных покровителей, в рабское клеймо.

И вот к этим-то людям Ольга, «Елена, королева ругов», отправила послов (хорошо хоть, опять сама не поехала — чему-то, видно, научили унижения в Константинополе) с просьбой о том, чтоб ее стране предоставили «учителей в христианской вере». По тем временам это означало признание себя вассалом, духовной дочерью того, кого просишь, а своей страны, соответственно, — провинцией его державы. На приглашение Ольги-Елены, естественно, с восторгом откликнулись — вот так, за здорово живешь получить под руку державу, территорией чуть не вдвое превосходящую твою собственную, — кто ж откажется! Восторга не испытывал разве что некий Адальберт Трирский, которого отрядили — не в одиночку, понятно, — наводить на землях язычников-русов христианский новый порядок. Репутация свирепых и упорных в идолопоклонстве варваров внушала, очевидно, германцу серьезные сомнения в собственных завоева… прошу прощения, проповеднических способностях.

Бедняга Адальберт оказался провидцем — к счастью для Руси. Если бы его «миссия» увенчалась успехом… я даже не знаю, какой из вариантов развития событий в таком случае счесть наиболее возможным и какой — худшим. Основных вырисовывается два — в первом события разворачиваются, как в Поморье Варяжском, попавшем под тяжелую руку преемников Оттона. Где-нибудь через полтысячи лет в Минске, Киеве, Новгороде говорят в основном по-немецки, под Грюнвальд приходят вместо русских витязей из Витебска и Смоленска рыцари из Витбурга и Смольнштадта — естественно, под черно-белые знамена Ордена, — а в ХХ веке славянское прошлое Восточной Европы лишь угадывается в названиях рек и городов — как сегодня мы узнаем Дроздяны в Дрездене, Бранибор в Бранденбурге, Липецк в Лейпциге, и только в полесской глуши, Карпатских горах да на берегах Белого моря ютятся крохотные анклавы дреговичей, дулебов и словен ильменских — как в нашей реальности в Германии живут несколько общинок лужицких сорбов, жалкие остатки великого, богатого и славного мира славянских варягов. Во втором варианте рахдониты из немецких обозов вскорости распахивают ночью ворота Киева кованой коннице единоверцев из Итиля и Саркела. Русские города постигает участь Семикаракорского и Правобережного Цимлянского городищ — «А всю добычу городов тех и скот разграбили сыны Израилевы себе; людей же всех истребили мечом, так что истребили всех их, не оставили ни одной души» (Ис. Н., 17:14). Цены на славянских рабов на мировом рынке падают на порядок. Руси в обоих случаях больше нет. А Хазария, разбогатев на грабеже побежденных, протянет еще века три, стравливая по-прежнему окрестные племена, — пока не хлынут с востока монгольские полчища потомков Чингисхана.

К счастью, этого не произошло, благодаря чему я имею возможность писать эту книгу на русском языке, русской кириллицей, а Вы, читатель, — читать ее. Наших с Вами предков не сгноили в замковом подземелье, не заставили отречься от имени и языка пращуров, не зарубили в пылающем Киеве наемники каган-бека, не продали с табличкой «sclave» на груди в Кордове, Венеции, Каире или Багдаде.

Глава 5

Дербентская эпопея эмира Маймуна и его русской дружины

Возвращавшись в Бердаа, возвращаемся мы, читатель, и в Дербент, к его древней двойной стене, замыкающей Железные Ворота Кавказа. В 80-е годы X века в древнем городе правил эмир Маймун бен Ахмад бен Абд аль Малик. Правителю этому, человеку во многом достойному и храброму, всю жизнь не очень везло. Началось это едва ли не с имени — я не знаю, кто такой был его отец Ахмад и по каким соображениям он дал несчастному сыну жуткое имя Маймун, что по-арабски означает… обезьяна. Учитывая, что у мусульман обезьяна — символ нечистого (само наше слово «обезьяна» восходит к арабскому имени дьявола, «абу зин» — отец греха), выбор имени вряд ли можно назвать удачным; человеку, награжденному им, просто на роду было написано ссориться с мусульманскими богословами и нарушать их строгие предписания. В частности, эмир Маймун имел ту же злосчастную приверженность, что, согласно летописному преданию, отвратила его современника, равноапостольного великого князя киевского Владимира Святославича, от принятия — с последующим введением по всей Руси — ислама. Проще говоря, правитель Железных Ворот любил выпить. Правь он иной мусульманской страной или в другое время, эта незначительная, в общем, слабость сошла бы ему с рук — мусульманское духовенство умело быть снисходительным к недостаткам повелителей. Через пять с лишним веков после правления эмира Маймуна турецкий султан Селим II даже получит прозвище Маст — пьянчуга, что не мешало ему несколько десятилетий спокойно править своим государством. Конечно, Оттоманская империя — не крохотное княжество на севере Кавказа, а XVI век — не Х. Но и в Х столетии попадались владыки, пренебрегавшие запретом пророка на хмельное. Так, повелителя правоверных халифа аль-Муктадира, того самого, что отправил ибн Фадлана послом в страну волжских булгар, современники вообще не заставали трезвым. Ко всему прочему, Дербент был слишком соблазнительным куском для соседей. Все эти обстоятельства — предосудительные для истинного мусульманина склонности легкомысленного эмира и чересчур уж выгодное геополитическое расположение его небольшой державы — не сулили эмиру со странным именем беззаботного царствования.

Для начала он рассорился с верхушкой городской общины Дербента, так называемыми «раисами», оскорбляя их благочестие своим буйным поведением. Как любая демократия, в борьбе с «тираном и деспотом» Маймуном раисы Дербента были готовы торговать родным городом, что называется, оптом и в розницу. Демократия и измена вообще могут показаться синонимами историку — ведь, скажем, в Италии, во времена Пунических войн, управляемые аристократами города-союзники Рима сумели остаться верными клятвам предков, а вот демократии Италии просто наперебой распахивали ворота перед африканскими полчищами Ганнибала. В Афинах после расширения гражданских прав во время греко-персидских войн дошло до того, что горожане изгнали из города правителя, попытавшегося перевести деньги из зрелищного фонда в оборонный. Это удалось лишь Демосфену — но было поздно, дружины македонского горца Филиппа уже стояли под стенами Афин. Точно так же «худые мужи вечники» позорно сдали Господин Великий Новгород азиатской Московии. Так что демократия всегда готова торговать своей страной — лишь бы было кому продать. На стратегически важные Железные Ворота Кавказа покупатель нашелся мгновенно.

На владения Маймуна точил зубы его южный сосед ширваншах — знакомый нам Мухаммед ибн Ахмад, тот самый, что ходатайствовал перед Святославом или его наместником за беженцев из сокрушенного русами Хазарского каганата. Поскольку возведенные мастерами-устодами Хосрова Ануширвана двойные стены «Железных ворот» были крепковаты для армии его княжества, Мухаммед ибн Ахмад пошел естественным для восточного человека путем хитрой интриги. Он щедро поддерживал городских старейшин Дербента, подпитывая в них недовольство разгульным правителем. Все ли старейшины знали, под чью дудку пляшут, — неизвестно, но то, что с отстранением эмира от власти и фактическим переходом ее в руки раисов ширваншах Мухаммед не торопился войти в город, говорит не то о том, что многие раисы не знали, на кого работают, не то о недоверии ширваншаха к своим союзникам. Эмир сидел под домашним арестом, городом управляли раисы, ширваншах, не торопясь пожинать плоды своей интриги, улаживал, по всей видимости, какие-то свои дела.

Между тем арестованный «демократами»-раисами эмир не терял времени даром. Он сумел отыскать способ снестись с русами. Где и когда правитель мусульманского Дербента успел свести дружбу с северными язычниками, остается по сей день неясным. Очень возможно, что Маймун стакнулся с пришельцами еще в дни падения каганата; возможно также, что эмир наладил связи с новыми соседями уже после того, как Волга стала «Русской рекой».

Письмо — точнее, весточка, посланная заточенным собственными подданными эмиром своим языческим союзникам, — скорее всего, сохранилось до наших дней. Вот что пишет арабский писатель ибн аби Якуб эль Недим около 988 года: «Русское письмо. Некто, словам коего я могу доверять, рассказывал мне, что один из династов с горы Кабк (так, как мы помним, арабские авторы называют Кавказ. —