ЗАМЕТКА, ПОМЕЩЕННАЯ В АПРЕЛЬСКОМ НОМЕРЕ ЕЖЕМЕСЯЧНОГО ЖУРНАЛА "НАША ОКРУГА" ЗА 1947 ГОД, ИЗДАВАЕМОГО В НАСЕЛЕННОМ ПУНКТЕ КОРОНЕЛЬ-ВАЛЬЕХОС, ПРОВИНЦИЯ БУЭНОС-АЙРЕС:

"ПРИСКОРБНАЯ КОНЧИНА. Безвременный уход из жизни 18 апреля сего года в возрасте двадцати девяти лет господина Хуана Карлоса Этчепаре, перенесшего тяготы долгой болезни, вызвал в нашем городке, любимым сыном которого был усопший, всеобщее чувство нежданной печали, хотя многие из близких знали о его серьезном недуге.

Смерть вырвала из нашего окружения человека, чьи превосходные качества духа и характера являли нам похвальные доблести обладателя тех несметных свойств и дарований, какими отличаются носители бесценного дара обаяния, снискавшие восхищение среди своих и чужих.

Останки Хуана Карлоса Этчепаре захоронены в местном некрополе, до места погребения их сопровождала многолюдная и скорбящая процессия".

Буэнос-Айрес, 12 мая 1947 года

Буэнос-Айрес, 23 июля 1947 года

Донья Леонор, дорогая!

Как долго Вы оставляете меня без вестей! Уже почти четыре недели я не получаю от Вас письма, ничего плохого не произошло, надеюсь. Нет, теперь, думаю, судьба должна к нам перемениться, правда? Если со мной что стрясется, я, наверно, не вынесу. Почему же Вы мне не пишете?

Сегодня суббота, и я уговорила мужа повести мальчиков вечером на матч, который проходит тут неподалеку, на стадионе "Ривер", слава Богу, я осталась ненадолго одна, а то, если бы муж снова принялся меня отчитывать, не знаю, что бы я ему ответила. Говорит, что я хожу с кислой миной.

Чем Вы там теперь занимаетесь? В субботу после обеда к нам домой в Вальехосе всегда приходил кто-нибудь пить мате, обычно девочки. Подумать только, окажись я сегодня там проездом, не смогла бы зайти к Вам на чашку мате, из-за Селины. И вообще вся каша заварилась... из-за сущей ерунды. Все началось в ту пору, когда я устроилась упаковщицей в магазин "Аргентинское недорого", с Селиной и Мабель я дружила еще с начальной школы, они тогда вернулись с дипломами учительниц, а Мабель была к тому же девушка с деньгами, вот я и стала ходить в этот клуб.

АЛЬБОМ ФОТОГРАФИЙ

Обложка в черно-белом переплете коровьей кожи. Листы из пергаментной бумаги. На первой странице надпись чернилами: "ХУАН КАРЛОС ЭТЧЕПАРЕ, 1934 год"; вторая страница чистая, третья заполнена незатейливыми печатными буквами, которые сплетаются с копьями, лассо, шпорами и поясами гаучо и образуют слова "МОЯ ОТЧИЗНА И Я". Далее на страницах справа вверху сделаны надписи печатными буквами, страницы слева - без надписи. Надписи: "Здесь я родился, милая пампа...", "Мои почтенные предки", "Сорняк пошел в рост", "В школу, как наш великий Сармьенто", "Христиане - да, варвары - нет", "Мой первый ковбойский ремень", "Обхаживаем девочек", "Между первой и второй перерывчик небольшой", "Служу родному знамени", "Обещание гаучо подруге", "Свадебное угощение", "Мои карапузы". Три последние надписи намеренно скрыты за большими фотографиями, которые полностью заслоняют буквы, и по этому принципу все остальные страницы справа отведены под снимки большего формата, а страницы слева заняты группами фотографий поменьше. Первая группа слева: сидящие мужчина и женщина преклонных лет, портрет старой женщины, портрет старика, деревенская улица в басконских провинциях, грудной ребенок, семья в двуколке, запряженной белой лошадью.

Первая большая фотография справа: грудной младенец, голышом, светловолосый. Вторая группа слева: мужчина и женщина, на нем костюм сюртук и жилетка, она в длинном темном одеянии до пят, та же пара с двумя детьми на руках, три снимка женщины в длинном платье с пожилой парой и двумя детьми. Вторая большая фотография справа: между апельсиновым деревом и привитой пальмой - колодец с решеткой незатейливой формы, на краю колодца сидит трехлетний босой мальчик, одетый лишь в белые штанишки, он пьет молоко из бутылочки с соской, болтая ногами, рядом с ним женщина в длинном белом платье держит на руках голую грудную девочку, играющую нитками бус на шее женщины. Третья группа снимков слева: семья в разных видах у моря, в городской одежде и с японским зонтиком. Третья большая фотография справа: сад с круглыми клумбочками, обнесенными легкой загородкой из плетеной проволоки, которая поддерживает цветущие туберозы и гиацинты, в центре каждой клумбы высажена карликовая пальма, на этом фоне две фигуры - мальчик в пиджаке с закругленными полами, с повязанным на шее пышным бантом, в брюках, обтягивающих колени и заправленных в светлые гетры, и девочка с локонами и большим, белым, прозрачным, высоким бантом на голове, в белом костюме с короткой юбочкой, пышной от нижних юбок. На остальных снимках левых страниц запечатлены различные моменты двадцатых и тридцатых годов, здесь часто встречается юноша с атлетической фигурой, длинные светло-каштановые волосы закрывают уши, а на лице неизменная улыбка. Каждая из оставшихся страниц справа занята, как уже говорилось, единственной большой фотографией в следующем порядке: пустырь с качелями, трапециями, брусьями и кольцами для занятий спортом, на заднем плане изгородь из плетеной сетки, за ней несколько домов, разбросанных по равнине, заросли низкого бурьяна и подросток со светло-каштановыми волосами, он опирается на брусья и смотрит в аппарат, рубашка с расстегнутым воротом, галстук и траурная повязка, бриджи ниже колен, черные длинные носки выше икр и сандалии-альпаргаты, рядом с ним другой подросток с длинными вьющимися волосами, которые выбиваются из-под баскского берета, в потертой одежде и с выражением дикой радости на лице висит в воздухе, держась за кольцо одной рукой, ноги согнуты под прямым углом к туловищу; лицо молодого унтер-офицера полиции, сальные черные вьющиеся волосы, черные глаза, прямой нос с мощными ноздрями, густые усы и крупный рот, с посвящением "Хуану Карлосу, не друг даже, а брат, Панчо"; оба вышеописанных юноши сидят улыбаясь за столом, заставленным бутылками с пивом и четырьмя стаканами, у них на коленях восседают две девицы не первой свежести: глубокие декольте, поблекшая кожа, размалеванные лица, в глубине, позади стойки бара склад - большие оплетенные бутыли, винные бочки, полки с консервными банками, пакетами специй, сигаретами, бутылками; загородная сцена: на траве, под сенью рожкового дерева, расстелена скатерть, уставленная всяческой снедью - тарелки с котлетами, яйца вкрутую, лепешки и фрукты, на заднем плане парни и девушки в непринужденных позах, на траве у скатерти сидит девушка с отсутствующим видом, идеальный овал лица обрамлен черными короткими волнистыми волосами, большие черные подведенные глаза, маленький носик, аккуратные губки, на ней облегающее фигуру платье из цветастой газовой ткани, рядом парень со светло-каштановыми волосами, в расстегнутой рубашке, под которой виднеется волосатая грудь, он грозно нацеливается вилкой, словно шпагой, на тарелку с котлетами; девушка с предыдущей фотографии позирует, как в фотостудии, но с тем же безучастным видом, платье с мягкими складками на груди, жемчужное ожерелье, волосы подлиннее, прямые, с пробором посередине и завиты на концах, посвящение гласит: "С симпатией, Мабель, декабрь 1935 года"; лицо той же девушки, та же прическа с добавлением ленты, повязанной спереди бантом и опоясывающей лоб, посвящение: "На память от Мабель, июнь 1936 года"; группа из трех пар, позирующих в костюмах разных эпох, соответственно Реставрации, Третьей империи и конца века, причем девушка, олицетворяющая последнюю эпоху, находится ближе к объективу, белокурые волосы зачесаны наверх, открывая шею, светлые глаза восторженно блестят, как у человека, который созерцает или воображает нечто прекрасное, тонкий нос с небольшой горбинкой, длинная шея, стройная фигура; на фоне гор и тополей, закутанный в пончо, со свитером, повязанным на белые широкие штаны с высокой талией, юноша со светло-каштановыми волосами, похудевший, но с загоревшим на солнце лицом и своей характерной улыбкой, и посвящение: "Мамане и сестренке со всегдашней нежностью, Хуан Карлос, Коскин, 1937 год"; поднимают бокалы с сидром на фоне торта по случаю дня рождения - девушка низкого роста, но с высокой челкой, взбитой надо лбом, с квадратным вырезом на платье и брошками по уголкам выреза, скромно одетая женщина в возрасте и молодой человек со светло-каштановыми волосами, похудевший, с запавшими огромными глазами, смотрит на свой бокал с едва заметной улыбкой; молодой человек со светло-каштановыми волосами в двуколке, на фоне гор и кактусов, деталей не разобрать, так как снимок сделан почти против света.

СПАЛЬНЯ СЕНЬОРИТЫ, 1937 ГОД

Справа от входа полутораспальная кровать, придвинутая изголовьем к стене, над ним распятие с бронзовым Христом на деревянном кресте. Слева от кровати маленькая библиотека на четырех полках, заставленных учебниками для педучилища и несколькими романами. Учебники обернуты коричневой бумагой с приклеенной надписью: "Мария Мабель Саэнс - училище Богоматери дель Пилар, Буэнос-Айрес". Справа от кровати ночной столик, на нем лампа с абажуром из белой газовой ткани в зеленую крапинку, такие же занавески на окнах и покрывало. На столе под стеклом фотографическая открытка с видом бульвара Ла Перла в Мар-дель-Плата, открытка с мостом Инки в Мендосе и фотография грузного молодого человека в аккуратном загородном костюме возле лошади и пеона, затягивающего подпругу. На полу у кровати кроличья шкурка с белыми, черными и коричневыми полосками. На противоположной от кровати стене - окно, по одну сторону от которого полочка с куклами, все они с натуральными волосами и закрывающимися глазами, а по другую - комод с зеркалом. На комоде набор с зеркальцем и щеточками с бархатными ручками, расположенными вокруг рамки из выпоротка с фотографией сидящей девушки - платье с мягкими складками на груди, жемчужное ожерелье, волосы прямые, с пробором посередине и завитые на концах. Другие украшения на стенах: крестильная купель из перламутра, три студенческих вымпела, резная деревянная фигура святой Терезы и композиция из четырех фотографий в застекленной рамке, сделанных во время сельской пирушки с жареным мясом при участии грузного молодого человека в аккуратном загородном костюме. Посередине гладкого потолка люстра; противоположная от входной двери стена целиком занята платяным шкафом. Кровать, ночной столик, комод, зеркало, люстра и платяной шкаф в так называемом провансальском стиле или "рустик", темного дерева и с рельефной фурнитурой; полочка и книжные полки, напротив, гладкого, светлого полированного дерева. В шкафу висят платья, пальто и два белых плиссированных и накрахмаленных передника. На перекладине с вешалками подвязан шелковый узелок, полный душистых засушенных цветов лаванды. В том же шкафу сбоку рядами расположены ящики, забитые бельем, блузками, платками, чулками, полотенцами и простынями. Между вышитыми льняными простынями спрятан чехол для грелки из цветастой шерсти с кружевными кромками. Внутри чехла две научные книги, озаглавленные: "Воспитание для брака" и "Правда о любви". Меж указанных книг заложена фотография, на которой запечатлена молодежь на загородном пикнике, на переднем плане, у скатерти сидит пара: у девушки отсутствующий вид, юноша нацеливается вилкой в тарелку. На обороте фотографии читается следующий текст: "Любовь моя! Это был самый счасливый день в моей жизни. Разве мог я мечтать, что ты будешь моей! День весны. Спрячь эту фотографию, пока все не уладится. Пишу тебе эти нискромности нарочно, чтобы ты никому не могла ее показать, а то в этой позе я выгляжу недоумком и малость навеселе. Сама знаешь, тут распускают слухи, будто я не дурак выпить.

В четверг, 23 апреля 1937 года, солнце взошло в 5 час. 50 мин. Дул легкий северный ветер, на небе наблюдалась частичная облачность, температура составляла 14 градусов по Цельсию. Нелида Энрикета Фернандес спала до 7.45, пока ее не разбудила мать. Волосы Нелиды были разделены на пряди, накрученные на бумажные полоски и забранные черной, обтягивающей голову сеточкой. Черная комбинация заменяла ночную рубашку. Девушка надела старые сандалии без задников. Ей потребовалось 37 минут на создание повседневной прически и подкрашивание лица, включая перерывы на пять порций мате, принесенных матерью. Причесываясь, она подумала о вчерашних препирательствах с кассиршей магазина, о неприемлемости завтраков, состоящих из кофе с молоком и хлеба с маслом, о слабости в желудке, которую она ощутит к одиннадцати часам утра, о целесообразности того, чтобы носить в кармане пакетик с мятными пастилками, о неизменно бодрой и стремительной походке на обратном пути домой в полдень, о привычном сопротивлении Хуану Карлосу прошлой ночью у дверей ее дома и о необходимости смыть пятна грязи с белых туфель при помощи соответствующей жидкости. Нанося макияж, она подумала о том, насколько обольстительно ее лицо, а также о различных суждениях по поводу положительного и отрицательного эффекта наложения теней на круги под глазами. В 8.30 она вышла из дома. На ней было форменное платье из синей хлопчатобумажной ткани, застегнутое спереди, с круглым воротником и длинными рукавами. В 8.42 она вошла в магазин "Аргентинское - недорого". В 8.45 она стояла на своем месте за упаковочным столом, рядом с кассиршей и ее кассовым аппаратом. Остальные служащие, общим числом двадцать семь, также занялись приведением в порядок своих рабочих мест. В 9 часов открылись двери для посетителей. Упаковщица приступила к своей работе в 9.15 - завернула полторы дюжины пуговиц для мужского костюма. С 11 до 12 ей пришлось поторапливаться, чтобы не задерживать покупателей. Двери закрылись в 12 часов, последний клиент вышел в 12.07. В 12.21 Нелида вошла в свой дом, вымыла руки, заметила, что отец - точивший в дальнем сарае садовые ножницы - видел, как она пришла, и наклонил голову, не поздоровавшись. Она села за стол, спиной к дровяной печи. Отец подошел вымыть руки в раковине, занятой грязной кастрюлей, и упрекнул ее за то, что накануне она рассталась с Хуаном Карлосом почти в полночь, проговорив с ним у дверей, несмотря на студеный ветер, с 22.00. Нелида съела суп не отвечая, мать подала ей отварной картофель и жареную печенку. Каждый выпил по три четверти стакана вина. Нелида сказала, что кассирша не поздоровалась с ней, войдя в магазин, затем оторвала несколько ягод от грозди винограда и пошла к себе прилечь. Подумала о заведующем магазином, о жестком пристежном воротничке, который он носит постоянно, о продавщице, слывшей его любовницей, о том, что неплохо бы застать их в подвале в компрометирующей ситуации, чтобы заверить их в полной своей надежности и чтобы они почувствовали себя обязанными, о докторе Аскеро и его милом медицинском халатике с короткими рукавами и завязочками на спине, о том, насколько он непрезентабелен без халата, о пеньюаре из импортного китайского шелка сеньоры Аскеро, о серой рабочей одежде служанки Гузки, о фасаде дома доктора Аскеро с цоколем черного мрамора метровой высоты, контрастирующим с побелкой остальной части стены, о кирпичном фасаде дома Хуана Карлоса и о дворике с пальмами, который виден с улицы, о крахмальном воротничке полосатой рубашки Хуана Карлоса, который жалуется, что тот натирает ему шею, о просьбе поцеловать его в натертое место, о ее неуступчивости, о последовавшей за этим возне, о возможности того, что Хуан Карлос бросит ее, если удостоверится, что в ее жизни был другой мужчина, о возможности скрыть это от Хуана Карлоса, чтобы он удостоверился в этом лишь за несколько недель до свадьбы, о возможности того, что Хуан Карлос удостоверится в этом в свадебную ночь, о возможности того, что Хуан Карлос задушит ее в свадебную ночь, о запахе дезинфекции в консультации доктора Аскеро, о машине защитного цвета доктора Аскеро, о больной, которую они спасли тогда на ферме, о солнечном свете, бьющем в окно и не дающем ей заснуть, об усилиях, которых стоит подняться с кровати и закрыть жалюзи, об облегчении, которое чувствуют глаза, когда комната погружена в полумрак. В 13.30 мать разбудила ее, принеся мате с сахаром, к 14 часам она вновь привела себя в порядок, в 14.13 уже входила в магазин, разгоряченная быстрой ходьбой. В 14.15, как положено, встала за свой упаковочный стол. С удивлением обнаружила недостаточный запас бумаги в среднем рулоне, поискала глазами заведующего, не увидела его, замерла, подумав, что заведующий может пройти мимо и не застать ее на месте, пока она будет ходить за требуемым запасом в подвал. Кассирши на скамеечке еще не было, Нелида бегом спустилась в подвал и не нашла запасного рулона. На обратном пути она столкнулась с заведующим, который немедля поднес руку к поясу и с суровым видом извлек карманные часы. Он заявил Нелиде, что та поздно явилась на рабочее место. Нелида ответила, что ходила кое за чем в подвал, но не нашла, дойдя до своего места, она указала на заканчивающийся рулон бумаги. Заведующий в ответ сказал, что бумаги хватит на весь день, а если она закончится, то можно использовать большой рулон и рассчитывать ширину рулона по длине нужного свертка. Не глядя на Нелиду, он добавил, что следует применять изобретательность, а главное - находиться на рабочем месте в положенный час. Последние слова он бросил уже через плечо, удаляясь, не желая слышать ее ответа. В 14.30 двери магазина открылись. Легче всего она управлялась с отрезами ткани и изделиями из отдела "Мелкая галантерея", труднее - со шляпами. Обычно товаром, который Нелида паковала с большим удовольствием, была дюжина позвякивающих пуговиц, пришитых к квадратикам картона и предлагавшихся по специальной цене; боялась же она горшков с растениями из нового дополнительного отдела "Вечнозеленый питомник". Обменялась любезными словами с покупательницей, благодарно наблюдавшей, как бережно упаковывает она шляпку, стараясь не сломать на ней перо. Кассирша вмешалась в разговор с льстивыми замечаниями, а когда покупательница ушла, кассирша впервые за весь день взглянула на Нелиду и сказала ей, что заведующий противный. В 18.55 двери магазина начали закрывать, а в 19.10 вышла последняя покупательница со свертком, в котором находилась застежка "молния" и соответствующий чек. Перед уходом Нелида с безучастным видом сказала заведующему, что в подвале не осталось запасной бумаги для среднего рулона, и вышла, не дожидаясь ответа. На улице веял приятный ветерок, и она подумала, что позднее у дверей ее дома будет не так холодно. Проходя мимо бара "Ла Уньон", она с кажущимся безразличием посмотрела внутрь. Увидела взлохмаченную голову Хуана Карлоса, сидевшего спиной за столиком на четверых, где шла игра в кости. Она на миг остановилась в надежде, что Хуан Карлос обернется. Не удержалась от желания взглянуть на другие столики. Доктор Аскеро пил аперитив с приятелем и смотрел на нее. Нелида покраснела и продолжила свой путь. Мать вытирала пол в ванной и сказала, что горячей воды осталось мало, потому что отец только что помылся. Нелида мрачно осведомилась, хорошо ли вымыта ванна. Мать, в свою очередь, спросила, не считает ли она ее старой чумичкой с окраины, и напомнила, что всегда готовила чистую ванну к ее возвращению из магазина. Нелида с отвращением коснулась куска хозяйственного мыла, который ей предстояло использовать для личной гигиены. Погрузилась в наполовину налитую ванну. Из воды виднелась только ее голова, когда она подумала о новом товаре из отдела "Изысканные подарки": коробочке овальной формы из бесцветного целлофана, полной полупрозрачных таблеток изумрудно-зеленого оттенка для ароматизации воды в ванне. Она встревожилась, что от дешевого мыла на коже может остаться запах дезинфекции; из крана уже текла холодная вода, когда она закончила ополаскиваться. Вытершись, она понюхала руки и успокоилась, подумала о том, что Хуан Карлос больше не захотел ходить в клуб на танцы воскресными вечерами, предпочитая водить ее в кино, подумала, что у нее нет подруг в клубе, подумала о Селине, о ее зеленых глазах, подумала о котах с зелеными глазами, подумала о возможности завести дружбу с котом, подружиться с кошкой, почесывать ей спину, подумала о старой шелудивой кошке, как вылечить ее от парши, носить ей еду, выбрать самую красивую тарелку в кухонном шкафу и налить в нее свежего молока для старой шелудивой кошки, подумала о том, что мать Хуана Карлоса, возвращаясь с церковной службы, вяло поздоровалась с ними, когда они выходили из кино в воскресенье, подумала о естественной смерти или гибели от несчастного случая жены Аскеро, о возможности того, что Аскеро посватается к ней, чтобы сочетаться вторым браком, о возможности выйти замуж за Аскеро и оставить его после медового месяца, о свидании, которое она назначит Хуану Карлосу в горном приюте среди снегов Науэль-Уапи, Аскеро в поезде: в шелковом халате он выходит из туалета и направляется по коридору к купе, тихо стучит в дверь костяшками пальцев, тщетно ждет ответа, открывает дверь и обнаруживает письмо, в котором говорится, что она сошла на предыдущей станции и пусть он ее не разыскивает, тем временем Хуан Карлос спешит на свидание и добирается до приюта, он застает ее в черных брюках и черном свитере с высоким горлом, распущенные светлые волосы с платиновым отливом, они обнимаются, Нелида наконец отдается своей настоящей любви. Нелида подумала о возможности не вытирать пол в ванной. Одевшись, она его вытерла. Мать съела остатки жареной печенки, Нелида - шницель с салатом из латука и вареных яиц. По своей вечерней привычке отец за стол не садился. В 20.30 они настроились на радиостанцию, передававшую программу испанских песен. Не отрываясь от передачи, мать убрала со стола, Нелида протерла клеенку влажной тряпкой, поставила корзинку для рукоделия и взяла платье, на котором оставалось обметать петли. В 21.00 закончилась испанская передача и началась программа сельских баллад. В 21.20 Нелида принялась поправлять прическу и макияж. В 21.48 устроилась у входа в дом, рядом с дверью. В 22.05 увидела за квартал Хуана Карлоса. В 22.20 Нелида и Хуан Карлос заметили, что свет в спальне родителей уже погас. Они сошли с тротуара и сделали несколько шагов к дому. Нелида по обыкновению оперлась спиной о металлическую колонну, подпиравшую навес из листового железа. Привычно закрыв глаза, она ощутила губами первый поцелуй этой ночи. Про себя она неожиданно решила, что, если старая нищенка с церковной паперти вложит ей в руку кинжал, она с удовольствием убьет Селину. Хуан Карлос вновь поцеловал ее, на этот раз сильно стиснув в объятиях. На Нелиду обрушились ласки, новые поцелуи, комплименты и различные по интенсивности объятия. С закрытыми глазами она спросила Хуана Карлоса, удается ли ему отдыхать в дни отпуска, а также, что он делал сегодня днем, прежде чем пойти в бар. Ответа не последовало. Нелида открыла глаза, ощутив, что он отпускает ее и делает шаг к изгороди из кустов лигуструма, старательно подстриженной отцом. Нелида открыла глаза еще шире, увидев, что Хуан Карлос протягивает руку и срывает ветку, затем она сказала, что всегда делилась с ним всем, что делает, и не видит причины, почему он не может поступать так же. Хуан Карлос возразил, что мужчинам приходится кое о чем умалчивать. Нелида залюбовалась его пышной шевелюрой с непокорными вихрами, которые отливали металлом в белом свете лампочки городского освещения, висевшей посреди улицы, и почему-то подумала о пустошах, заросших кустарником и частым бурьяном и озаренных ночью лампочками городского освещения; Нелида всмотрелась в его светлые глаза, не зеленые, как у Селины, а светло-карие, и почему-то подумала о восхитительных кувшинах меда; Хуан Карлос закрыл глаза, когда она погладила его растрепанные волосы, и Нелида, увидев густые, изогнутые дугой ресницы, почему-то подумала о распростертых крыльях кондора; Нелида посмотрела на его прямой нос, тонкие усы, полные губы, попросила показать зубы и почему-то подумала о виденных в учебниках домах стародавних времен, с белыми балюстрадами и высокими, изящными, тенистыми колоннадами; Нелида поглядела на кадык, выпирающий между двумя крепкими мышцами шеи, на широкие плечи и почему-то подумала об узловатых и несокрушимых исполинах дикой пампы: омбу и кебрачо были ее любимыми деревьями. В 23.20 Нелида позволила ему просунуть руку под блузку. В 23.30 Хуан Карлос распрощался, упрекнув ее в эгоизме. В 23.47 Нелида закончила делить волосы на многочисленные пряди, накрутив их на бумагу. Перед сном она подумала, что у Хуана Карлоса идеальное лицо.

В уже упомянутый четверг, 23 апреля 1937 года, Хуан Карлос Хасинто Эусебио Этчепаре проснулся в 9.30, когда его мать постучала в дверь и вошла в комнату. Хуан Карлос не ответил на ласковые слова матери. Чашка чая осталась на ночном столике. Хуан Карлос закутался в халат и отправился чистить зубы. Неприятный привкус во рту прошел. Хуан Карлос вернулся в комнату, чай был едва теплый, он позвал мать и попросил его подогреть. В 9.55 выпил в постели чашку обжигающего чая, уверенный, что тепло будет полезно для груди. Подумал о возможности постоянно пить что-нибудь очень горячее и кутаться в теплые одежды, в ногах держать грелку с горячей водой, голову обмотать шерстяным шарфом, оставив открытыми только нос и рот, чтобы покончить со слабостью дыхательного аппарата. Подумал о возможности терпеть удушье, лежа в постели долгие дни и недели, пока сухое тепло не поможет справиться с влажностью в легких: от влажности и холода из легких постоянно выделялась мокрота. Он снова уснул, ему приснились красноватые кирпичи, яма, где перемешивают материалы для изготовления кирпичей, яма с горящей известью, мягкие сырые кирпичи, кирпичи в процессе обжига, несокрушимые затвердевшие кирпичи, кирпичи под открытым небом на строительстве нового полицейского участка, Панчо показывал ему кучу негодного битого кирпича, который возвращается в печь для измельчения и повторного обжига, Панчо объяснял, что на стройке ничего не выбрасывается. Мать разбудила его в 12.00, Хуан Карлос взмок от пота. Встав, он почувствовал крайнюю слабость. Спросил у матери, есть ли горячая вода для душа и сильно ли у него отросла щетина, если идти на прием к врачу небритым. Мать сказала в ответ, чтобы он побрился немедленно, и что следовало бы это делать каждый день, как только он встает, и что прошлой ночью он лег очень поздно, и что такого парня, как он, девушки все равно будут любить, даже если он не побреется перед самым свиданием. Еще добавила, что, когда он вернется на работу в муниципальную управу, ему придется привыкнуть вставать раньше и бриться, ведь именно на работе он должен предстать во всей красе, а не где-то там женихаясь. В эту минуту пришла Селина в белом халате учительницы и со стопкой тетрадей под мышкой, мать переглянулась с ней и спросила Хуана Карлоса, где он пропадал прошлой ночью до трех часов утра и не проигрался ли он. Хуан Карлос ответил, что не играл. Мать сказала, что тогда он, видно, был с Нелидой. Хуан Карлос подтвердил. Мать спросила, как это возможно, чтобы родители разрешали ей беседовать на улице до трех часов утра, и, не получив ответа, попросила Хуана Карлоса, если он хочет ополоснуться и побриться перед обедом, сделать это быстрее. В 12.55 Хуан Карлос вышел из ванной: он принял душ, но не побрился. Войдя в столовую, ощутил приближение знакомого жара. Мать и Селина сидели за столом. Хуан Карлос взялся за свой стул, подумал, не вернуться ли в спальню и лечь, женщины взглянули на него, Хуан Карлос сел. Тыквенный суп, затем жареное мясо и пюре. Перед Хуаном Карлосом лежал толстый и сочный бифштекс, слегка прожаренный, по его вкусу. Начав резать мясо, Хуан Карлос ощутил, как лоб покрылся испариной. Мать посоветовала ему лечь, ведь это опасно - вспотеть и потом остыть. Хуан Карлос не ответил и ушел к себе в комнату. Несколько минут спустя ему принесли еду на подносе в постель. Хуан Карлос сказал, что бифштекс холодный. Его отнесли снова на плиту, Селина подогрела его несколько секунд с каждой стороны, стараясь не передержать. Хуан Карлос счел мясо пережаренным. Мать и Селина стояли в комнате, глядя на него, ожидая приказаний. Хуан Карлос попросил их пойти и закончить обед. Нехотя доел свою порцию. Когда мать вошла с десертом - печеным яблоком, он уже чувствовал себя лучше и сказал, что перед серией простуд и бронхитов иногда ощущал сильный жар после душа, так что зря и он, и остальные члены семьи придумывают всякое. Обед пошел ему на пользу. Мать и сестра спали после обеда, он вышел на улицу в той же одежде, в какой обедал, - серые фланелевые брюки, рубашка из тонкой шерстяной ткани в голубую клетку, синий свитер с длинными рукавами, сверху темно-коричневая кожаная куртка на молнии. Эта куртка, в каких обычно ходят богатые землевладельцы, вызвала на улице неоднозначную реакцию. Хуан Карлос улыбнулся, довольный, заметив презрительный взгляд хозяина булочной, который беседовал на тротуаре с поставщиком. Солнце слегка прогревало воздух, но в тени было холодно. Хуан Карлос перешел на солнечную сторону и расстегнул куртку. В 14.48 он зашел в "Ла Уньон", бар высшего разряда. За одним из столиков пил кофе седой человек, который радостно приветствовал его, помахав вошедшему рукой. Хуан Карлос согласился съездить с ним на скотный двор в нескольких километрах от города, но прежде заказал кофе и позвонил по телефону: стараясь, чтобы его никто не услышал, он под выдуманным предлогом отменил у медсестры назначенный прием. Хуан Карлос представил себе, что, возможно, врач после осмотра скажет, что неделя отдыха пошла ему на пользу; что отдых продлят и тогда ему не придется выходить на работу на следующей неделе; что врач предпишет ему отдых в течение всей зимы, как уже намекал; что, возможно, откроется невероятная путаница в рентгене: тот снимок с небольшим пятном в правом легком был вовсе не его, а какого-то бедолаги, обреченного на смерть через пару-тройку лет без женщин и кутежей. В 15.50 Хуан Карлос прогуливался на солнышке по участку, прилегавшему к загону, где его приятель беседовал с пеонами. Земля была светло- и темно-коричневого цвета, вокруг искусственного водоема росли невысокие ромашки с зеленым стеблем и бело-желтыми цветами. Хуан Карлос вспомнил, как в детстве ему постоянно запрещали жевать цветки ромашки, потому что они, мол, ядовитые. В 16.15 солнце светило слабее, и Хуан Карлос подумал: сходи он на прием, к этому времени врач уже сказал бы ему о состоянии его здоровья. В 16.30 приятель остановил машину у строящегося полицейского участка и высадил Хуана Карлоса. Они простились до встречи в баре, позднее. Хуан Карлос прошел на стройку и спросил у электрика, где Панчо. В будущем дворе полицейского участка трое рабочих штукатурили двери уборной и душевых для младшего состава. Панчо крикнул ему, что до конца рабочего дня осталось всего пятнадцать минут. Хуан Карлос пожал плечами, Панчо согнул руку в неприличном жесте и снова взялся за работу, но через пару секунд подбежал с озорным видом и угостил друга его самой вожделенной игрушкой - сигаретой. Хуан Карлос курил на тротуаре, смакуя каждую затяжку. Девочка, почти подросток, прошла мимо и взглянула на него. В 16.55 два друга зашли в кабачок у железнодорожной станции, единственное место, куда Панчо решался войти в комбинезоне. Хуан Карлос спросил, готов ли он ради продления жизни отказаться от женщин, выпивки и курева. В ответ Панчо попросил не заводить эту тему снова и выпил рюмочку граппы. Хуан Карлос сказал, что спрашивает серьезно. Панчо не ответил. Хуан Карлос собирался сказать еще что-то, но промолчал: мол, если ему заказана такая жизнь, как у здоровых, то лучше умереть, но даже если его не лишат женщин и сигарет, он все равно предпочтет умереть, коли взамен придется вкалывать как скотина с утра до вечера за гроши и потом возвращаться в хибару и мыться под струей холодной воды из насоса. Хуан Карлос попросил еще сигаретку. Панчо дал без возражений. Хуан Карлос в знак благодарности заказал еще граппы. Панчо поинтересовался, удалось ли ему хорошенько рассмотреть днем строительную площадку. Хуан Карлос спросил Панчо, встречался ли он тоже с какой-нибудь женщиной прошлой ночью. Панчо сказал, что теперь конец месяца и у него нет денег сходить в "Ла Криолью". Хуан Карлос обещал сходить с ним туда вместе первого числа и посоветовал тем временем приударить за Гузкой, служанкой доктора Аскеро. Панчо спросил, почему ее зовут Гузкой, Хуан Карлос ответил, что в детстве у нее задница оттопыривалась и задиралась, как куриная гузка; на хуторе, где она жила у тетки, ее так и прозвали. В 17.40 они завершили обсуждение Гузки тем, что Хуан Карлос посоветовал Панчо торопиться и подвалить к ней, пока его не обскакали. В 18.00 Хуан Карлос вошел один в бар "Ла Уньон", подметив, что никто из посетителей не кашляет. За столом у окна сидели агроном Перетти, торговец Хуарес и ветеринар Ролья: соответственно рогоносец, неудачник и скряга, подумал Хуан Карлос. За соседним столом располагались три банковских служащих: мелкая шушера, подумал Хуан Карлос. За третьим столом - доктор Аскеро и часовщик-ювелир Ройг: сукин сын с псиным запахом изо рта и сплетник-подлиза, подумал Хуан Карлос. Он направился к дальнему столу, где его ждали для игры в покер, тут сидели в кружок три помещика-скотовода: еще рогоносец, опять рогоносец и везучий пьянчужка, подумал Хуан Карлос. Его сильно донимал жар, но стоило снять куртку, как ощущение прошло; он оценил возможность выиграть, как в прошлый раз, чтобы покрыть все расходы на бар и кино за две недели отпуска, и сосредоточился на игре. Час спустя у него запершило в горле, он сдержал кашель и поискал взглядом официанта: вторую чашку кофе никак не несли. Он ощутил холод в ногах, выше поясницы тело покрылось жаркой испариной, пришлось расстегнуть ворот. Официант принес кофе. Раздражение в горле усилилось. Хуан Карлос быстро извлек из обертки куски сахара и, не дожидаясь, пока они растворятся, залпом осушил чашку. Украдкой нащупал горячий, но еще сухой лоб, подумал: виной всему, наверно, мерзлое парадное у дома Нене. Только тогда вспомнил, что она, должно быть, уже прошла мимо по улице. В 20.15, проиграв несколько сентаво, он вернулся домой и прошел прямо в ванную. Побрился, взяв особое мыло, кисть и кувшин с кипятком, которые подала ему мать. В 20.40 сели за стол. Селина рассказала, что мать Мабель в полном отчаянии, у них нет служанки и ей приходится работать без передышки именно теперь, когда у скотоводов идут торги, а жених Мабель наезжает в Вальехос и постоянно гостит в доме. По окончании ужина Селина сыграла пьесу из нового альбома под названием "Лучшие мелодии Хосе Мохика и Альфонсо Ортиса Тирадо", полученного из Буэнос-Айреса. Хуан Карлос напомнил, что теперь время закурить ту единственную сигарету, которую врач разрешил ему выкуривать ежедневно. Тогда мать, как о чем-то незначительном, спросила, что сказал сегодня врач. Хуан Карлос ответил, что непредвиденные обстоятельства вынудили врача отлучиться из консультации до самого вечера. В 22.00 он вышел из дома, прошел два квартала по земляным улицам и встретился с Нелидой. Убедившись, что родители спят, они поцеловались и обнялись в саду. Хуан Карлос по обыкновению просил Нелиду ему уступить. Нелида по обыкновению ответила отказом. Хуан Карлос вспомнил, что Нелида была Королевой весны 1936 года, поцеловал ее снова, крепко сжав в объятиях, и подумал о тех уловках, которые действуют безотказно, ведь перед ними не могли устоять многие другие девушки. Однако Хуан Карлос не дал своим рукам опуститься ниже установленной черты - талии Нене. Чуть не сказал ей, что он вовсе не дурак, только придуривается: "ты, приятель, полегче, болезнь у тебя нешуточная, не переборщи по женской части, а то загнешься, попробуй сократить норму, я больше не буду повторять, в следующий раз, как врач семьи, просто скажу твоей матери". Поддавшись порыву, Хуан Карлос внезапно взял ее руку и плавно потянул вниз, к ширинке, но не прижал. Это был первый маневр из его обычной стратегии. Рука Нене слабо сопротивлялась. Хуан Карлос засомневался, подумал, не растут ли в саду у Нене лесные ромашки, кто-то говорил, будто они ядовитые, правда, что ли? этой зимой в парадном будет жутко холодно, удастся ли его тайный план до начала холодов? всю зиму ночи напролет в этом парадном? подумал о колибри, который порхает с одного венчика на другой и из каждого пьет нектар, бывают капли нектара на цветах ромашки? они вроде сухие. Он подумал, что ему всего двадцать два года, а вести себя приходится по-стариковски. Резко выпустив Нелиду, он шагнул к живой изгороди. В ярости сорвал ветку. В 23.20 он счел необходимым погладить грудь Нелиды, запустив руку под блузку и бюстгальтер, дабы у девушки не угас к нему интерес. В 23.30 они простились. В 23.46 Хуан Карлос подошел к стройке полицейского участка. В окнах окрестных домов света не было, на улицах - никого. В квартале от него маячила парочка, они двигались в его сторону. Пять минут спустя они прошли мимо, свернули за угол и исчезли. Хуан Карлос снова посмотрел по сторонам, кругом не было ни одной живой души. Настала полночь, час свидания. Сердце его забилось сильнее, он пересек улицу и прошел на стройку. Идти было легче, чем прошлой ночью: он помнил подробности двора, виденные при свете дня. Подумал: чтобы забраться на почти трехметровую стену, старику понадобилась бы лестница, куда ему лезть по лесам, как некоторым. Вскарабкавшись на стену, прикинул: старик не смог бы с ходу перепрыгнуть в соседний двор. Почему-то вспомнилась девочка, почти подросток, которая посмотрела на него сегодня с вызовом. Он решил когда-нибудь выследить ее, девочка жила на ферме где-то за городом. Хуан Карлос вытер испачканные в пыли руки о помещичью куртку и приготовился к прыжку.

В уже упомянутый четверг, 23 апреля 1937 года, Мария Мабель Саэнс, известная всем как Мабель, открыла глаза в 7.00 утра, когда прозвенел звонок ее будильника швейцарской марки. Не в силах удержаться, она закрыла их и снова заснула. В 7.15 кухарка постучала в дверь и сказала, что завтрак на столе. Мабель ощущала, как все ее нервы расслаблены, притуплены, окутаны медово-кисельной оболочкой, прикосновения и звуки долетают приглушенными, в голове теплая приятная пустота. Нюх обострен; уткнувшись в белую льняную подушку, нос встрепенулся первым, запах миндального масла, следов бриллиантина на подушке, запах отзывается трепетом в груди и растекается по телу до самых конечностей. В 7.25 она выпила почти остывший кофе с молоком, сидя одна в столовой, не хотела, чтобы кухарка его подогревала, однако потребовала свежих, хрустящих гренок, намазала их маслом. В 7.46 она вошла в школу № 1, подведомственную Управлению образования провинции Буэнос-Айрес. В 7.55 зазвонил колокол для построения на линейку во дворе. Мабель стала во главе шеренги учеников пятого "Б" класса. Директриса школы сказала: "Доброе утро, дети", ученики ответили: "Доброе утро, госпожа директор". В 8.01 вновь зазвонил колокол, и каждая из групп направилась в свой класс. Первый час Мабель посвятила уроку истории, теме "Инки". Колокол звонил на перемену три раза: в 9.00, 10.00 и 11.00 часов; колокол прозвонил об окончании занятий ровно в полдень. К этому времени Мабель выполнила свой утренний план: объяснила новые задачи на процент, коэффициент и капитал; чтобы не носить домой общие тетради, исправила задания во время урока, пока ученики решали дополнительные задачки по арифметике в черновых тетрадях; на одной из переменок предупредила Селину, что, возможно, зайдет к ней после обеда, и избежала общения с учениками-переростками, сидевшими на задних партах. В 12.20 пришла домой, сильно проголодавшись, мать спросила, не может ли она подождать до 14.00 часов, чтобы пообедать с отцом и, возможно, со своим женихом Сесилом, когда те вернутся с аукциона скотоводов. У Мабель был готов ответ. Кухарка отварила ей отдельно порцию равиоли и подала с куриным бульоном. Мать не могла к ней присоединиться, поскольку хотела вымыться и переодеться, все утро она против обыкновения убиралась. После равиоли Мабель попробовала жареную курицу, но отказалась от десерта. Заявила, что должна пойти готовиться к урокам испанского с помощью Селины; останься она дома, пришлось бы заниматься Сесилом чуть ли не до вечера, учитывая обед и послеобеденный коньяк. В 13.45 Мабель вошла в дом семьи Этчепаре без стука. Выполняя просьбу Мабель, Селина провела ее прямо в свою комнату. У Мабель отяжелели веки, и она с трудом слушала сетования Селины: Хуан Карлос скверно обращается с матерью и сестрой, наверняка по наущению Нене, и не бережется, прошлой ночью он гулял с этой вертихвосткой до трех часов, так недолго и туберкулез подцепить. Мабель сказала, что прошлой ночью спала меньше четырех часов - пришлось заниматься Сесилом, пока тот беседовал с отцом; может, подруга позволит ей остаться и поспать у нее во время сиесты. Селина уступила ей кровать и прилегла на диванных подушках на полу. Мабель закрыла глаза в 14.10 и продолжала спать, когда часы с маятником показывали 17.00. Селина разбудила ее и предложила чаю. Мабель отказалась и побежала домой, она обещала матери сходить с ней в кино на вечерний сеанс. Дойдя до угла своего дома, она увидела, как отец и Сесил беседуют у дверей и собираются сесть в автомобиль. Боясь, что ее заметят, Мабель вошла в магазин на углу. В оправдание своего присутствия купила большую коробку печенья, поколебавшись при выборе между двумя любимыми марками: с дамами в стиле рококо на картинке и с изящной современной парой в праздничных костюмах. В 17.15 она пришла домой, выполнив свой дневной план: улизнуть от отца, который заставил бы ее заниматься Сесилом, и восстановить силы, выспавшись во время сиесты. Несмотря на спешку, мать и дочь распечатали коробку с печеньем и в 18.05 вошли в кинотеатр "Андалузский", единственный кинематограф в городе, которым ведало Испанское общество взаимопомощи. В фойе, украшенном мозаикой в народном стиле, Мабель увидела афиши фильма, подметила, что герои одеты по моде как минимум трехлетней давности, и с разочарованием убедилась, что американские картины доходят до Вальехоса с опозданием; это была роскошная комедия, которая разворачивается в восхитительной обстановке: просторные залы с лестницами черного мрамора, поблескивающими хромированными столбиками, обитые белым атласом кресла, белые атласные портьеры, ковры с длинным белым ворсом, столы и стулья с хромированными ножками, среди которых ходит пленительная нью-йоркская блондинка - машинистка, которая соблазняет своего молодцеватого босса и всяческими уловками вынуждает его развестись с изысканной супругой. Под конец она его теряет, но встречает старика-банкира, который просит ее руки и увозит в Париж. В последней сцене машинистка появляется у парижского особняка: она выходит из шикарного белого лимузина с белым датским догом, укутанная в боа из воздушных белых перьев, и обменивается многозначительными взглядами с шофером - статным юношей в черной униформе и черных сапогах. Мабель подумала об интимной близости богатой бывшей машинистки с шофером, о возможности того, что шофер сильно простужен и они решили любить друг друга страстно, но без поцелуев, нечеловеческое усилие, чтобы не целоваться, они могут ласкать друг друга, но не целоваться, всю ночь они обнимаются, но не в силах выкинуть из головы эту мысль, так хочется целоваться, зарок не целоваться, чтобы не заразиться, ночь за ночью одна и та же мука, и ночь за ночью охваченные страстью их фигуры в темноте сияют, словно хромированные, хромированное сердце дает трещину, и брызжет алая кровь, она растекается и заливает белый атлас, белые портьеры, белые перья: когда хромированный металл уже не в силах сдержать неистовую кровь, уста сближаются и каждую ночь блаженствуют в запретном поцелуе. В 19.57 Мабель с матерью вернулись домой. В 20.35 вошли отец и Сесил, довольные тем, что все подготовлено для завтрашнего аукциона, последнего на осенней ярмарке. Сесил поцеловал Мабель в щеку. Выпили вермута на аперитив. В 21.00 сели за стол. Съели сардины с картофелем и майонезом, затем мясо по-португальски, сыр и мороженое. Говорили главным образом отец и Сесил, обсуждая утренние торги и виды на завтрашний день, пытаясь предвосхитить общий итог недели. Когда настало время кофе и коньяка, они направились к креслам в гостиную, но тут отец выразил свои сомнения по поводу цены на быка херефордской породы и увлек Сесила в кабинет. Мабель подала им чашки и рюмки. Сами они с матерью уселись в гостиной и обсудили фильм. В 22.30 Мабель и Сесил остались одни в гостиной, сидя на том же диване. Сесил нежно поцеловал ее несколько раз и погладил по голове. Он говорил ей о том, что очень устал, об отдыхе, который ожидает его в усадьбе по окончании ярмарки, о полученных недавно из Англии книгах по истории, которые он прочтет: его любимым чтением было все, связанное с историей Англии. Он удалился в 23.05, выпив, пока сидел с Мабель, три рюмки коньяка, которые добавились к двум рюмкам, выпитым в кабинете, двум вермутам на аперитив и трем бокалам красного вина, осушенным за обедом. Мабель вздохнула с облегчением и посмотрела, открыта ли дверь в спальню родителей. Дверь была закрыта. Она унесла бутылку коньяка в свою комнату и спрятала под подушкой. Вернулась в столовую, открыла сервант и достала две коньячные рюмки, которые присовокупила к спрятанной бутылке. Пошла в ванную и восстановила макияж. Надушилась французским лосьоном, который ценила больше всего. Надела целомудренную батистовую рубашку с короткими рукавами, взяла два журнала, приоткрыла окно, поставила бутылку и рюмки и легла. В 23.37 она устроилась поудобнее, готовая приступить к чтению журналов "Женский мир" и "Элегантный Париж". Начала с последнего. Быстро пролистав страницы, посвященные моделям для спорта и повседневной одежде, продолжала думать о Сесиле, минуты, проведенные в его обществе, казались ей нескончаемыми, это ее тревожило. Через несколько страниц шли модели для коктейлей. Мабель просмотрела их, но тоже не заинтересовалась. Далее ее внимание привлекла небольшая заметка: язык духов. Французская специалистка рекомендовала утром свежие лавандовые ароматы, способные оживить интерес мужчины к женщине; для дневных часов - во время прогулок по музеям и перерыва на чай - более сладкие запахи, навевающие чары, которые следует усилить к началу коктейля, переходящего в ужин при свете канделябров в ночном клубе, - теперь уже с преобладанием иного экстракта, напоенного мускусом, вобравшего в себя все благоухание утопающего в жасминах балкона, на который, укрываясь от огней и интриг светских салонов, выходила роковая женщина прошлого, - то есть благоухание, сконденсированное ныне в капле экстракта "Ампир ноктюрн" для современной женщины. За этой страницей следовали коллекции мехов и праздничные наряды. Мабель остановилась на длинном черном платье до пят, с широкой юбкой, отороченной черно-бурой лисицей. Вспомнила, что Сесил собирался в будущем устраивать в своей усадьбе торжественные приемы. Завершала раздел статья о гармоничном сочетании мехов и драгоценностей. Аквамарины и аметисты рекомендовались для светлой норки, для шиншиллы -исключительно бриллианты, а для темно-коричневой норки - кольца и серьги с изумрудами, ограненными в форме крупного прямоугольника. Мабель дважды прочитала статью. Решила как-нибудь завести разговор о камнях в присутствии Сесила. Подумала о том, что у Сесила нет сестры, а его мать когда-нибудь умрет в своем доме в Северном Камберленде, Англия. Она посмотрела на будильник, тот показывал 23.52. Она погасила свет, встала, открыла окно и посмотрела в направлении смоковницы. Двор был погружен в почти беспросветную тьму.

В уже упомянутый четверг, 23 апреля 1937 года, Франсиско Каталино Паэс, известный также как Панчо, проснулся по обыкновению в 5.30 утра, хотя день еще не занялся. Будильника у него не было. Из-за новолуния небо чернело мглой, в глубине участка, на котором стояла хижина, находился гидравлический насос. Панчо смочил лицо и волосы, прополоскал рот. Спал он для удобства без майки, воздух снаружи был студеный, и Панчо зашел в комнату надеть комбинезон. На большой кровати спали две его сестры, на брезентовой раскладушке в углу - брат. То ли дело кровать у Панчо - с эластичной пружиной и набивным матрасом. Пол в доме был земляной, стены из необожженного кирпича, крыша из листового железа. Во второй комнате, дополнявшей дом, спали родители с младшим братом семи лет. Панчо был старшим из сыновей. Кухня еще строилась. Панчо начал ее сооружать из строительных материалов для современного жилья, правда подержанных. Он зажег уголь в жаровне и сварил мате с молоком. Поискал хлеб, но не нашел. Разбудил мать; на дне мешка, наполненного тыквами, лежали две галеты, припрятанные для Панчо. Галеты были белые, из муки с добавлением жира, зубы у Панчо были квадратные и крупные, но в пятнах, потемневшие от соленой воды из насоса. Панчо подумал, что Хуан Карлос еще только засыпает глубоким сном и может спать до полудня, но он нездоров, в отличие от Панчо. Подумал об учительнице, которая должна подняться в 7.00 не выспавшись, Хуан Карлос говорил, что она самая красивая в городе, особенно в купальнике. Но она чернявая. А вот другая - блондинка и белая. Мать спросила, не отсырели ли галеты. Панчо сказал, что нет, и посмотрел на ее темное лицо индианки, на ее смоляные волосы, прямые, непокорные, с проседью. Через проволочную изгородь клуба Панчо видел Мабель в купальнике, но она чернявая. У другой ноги белые, она ходила в магазин без чулок. Панчо попробовал расчесать редким гребнем спутанную копну черных вьющихся волос, гребень застревал. Мать сказала, что волосы у него густые, как у нее, как у местных, и кудрявые, как у его валенсийца-отца. Но черные глаза достались в наследство не от индейских предков, а от мавров, которые заняли Валенсию много веков назад. Мать попросила его напрячь мускулы руки и пощупала их, сын был не очень высокий, но зато сильный, мать почему-то подумала о медвежатах из цирка, выступавшего проездом в Вальехосе, и протянула сыну еще одну чашку мате, сваренного с молоком. Панчо подумал, что Нене отдыхала всю ночь, что ее комната находится впритык к родительской и никто не может войти туда незамеченным. Панчо подумал о девушках из бара-магазина "Ла Криолья"; частокол за гидравлическим насосом, отделявший их участок от соседнего, покосился, почернел от мха. Панчо невольно поискал, на чем бы остановить взгляд, на востоке вставало солнце, в вышине виднелись багряные облака, ближе к солнцу они розовели и желтели, а дальше раскинулось желтеющее небо, выше оно отливало розовым, еще выше - багрянцем, хижина заслоняла противоположный край горизонта, который пока густел чернотой, но позже подернулся синим, а когда Панчо направился к строящемуся новому полицейскому участку, небосклон уже голубел с обеих сторон. Кое-где соседки в лачугах уже поднялись, подметали дворы, пили мате. А у той, другой, не было жестких волос, растущих чуть не от самых бровей, волосы у нее были мягкие, светлые, дивные натуральные локоны; и волоски не торчали на щеках, над верхней губой, на подбородке, - кожа была белая, глянцевая; и межбровье не срослось по-совиному, белки глаз не желтоватые брови едва обозначились двумя изогнутыми ниточками, глаза светлые, голубые? - нос с небольшой горбинкой, а губы розоватые; и была она не низкорослая, коренастая, круглая, но высокая, как он сам, ее талию он мог бы обхватить крепкими ручищами каменщика, талия, устремляясь вверх, расцветала белым бюстом, а книзу переходила в бедра идеальной формы, неужели лобок у белокурых женщин почти безволосый? в "Ла Криолье" была одна крашеная блондинка, но лобок у нее был темный, - Панчо почему-то представил себе, как Нене спит, слегка раздвинув ноги, и лобок у нее гладкий, как у маленькой девочки, а в магазин летом она ходила без чулок; Нене не носила сандалии-альпаргаты - на ногах у нее были туфли с высоким каблуком; она не потела - ей не приходилось драить до блеска дом, как служанкам; Нене не была неотесанной индианкой - она говорила, как артистка на радио, и в словах не забывала произносить положенные окончания. В 6.45 Панчо пришел на стройку. Нарядчик отправил его с двумя другими рабочими разгружать грузовик, набитый кирпичами, и перетаскивать их во двор, где строились помещения для младшего состава. В 8.07 нарядчик велел ему копать траншею в форме буквы "г" у задней стены. Панчо пришлось приналечь на лопату, товарищи засмеялись и сказали, что ему достался кусок туфовой почвы, самой твердой земли в пампе. Белые ноги Нене, смуглые бедра девушек из "Ла Криольи", черный лобок Мабель, темный зад Гузки, Нене, Гузка, белый и безволосый лобок Нене, туфовая пыль забивалась в ноздри, оседала в горле. В 11.45 нарядчик ударил палкой по старой сковороде, объявляя перерыв. Панчо вымыл лицо под краном и попытался одолеть свою жесткую гриву с помощью расчески. По пути домой он сделал крюк в два квартала, чтобы пройти мимо дома доктора Аскеро. Гузки нигде не было видно. Панчо прошагал одиннадцать кварталов до своего дома. Старшая сестра подала ему на обед похлебку из картошки, тыквы и кусков мяса. Панчо спросил о ее ревматизме, пусть скажет, когда она снова сможет работать, и он переговорит с начальником строительства, хозяином печи для обжига кирпича и Хуаном Карлосом и предложит ее в качестве прислуги. В 13.25 Панчо вернулся на стройку. Нарядчик не взглянул на часы и отправил его раньше срока на рытье траншеи. У Панчо не было часов, он повиновался, хотя и был уверен, что начинать еще рано, но все же взял лопату и воткнул ее в твердый туф. Подумал, что нарядчик хорошо о нем отзывался в присутствии начальника строительства и комиссара полиции. В 14.35 нарядчик отправил его в старый участок за одной из решеток для тюремной камеры, которые были недавно получены из Буэнос-Айреса и хранились в кабинете заместителя комиссара. Панчо набрался храбрости и заговорил с последним о своем стремлении поступить в полицию унтер-офицером. Чиновник ответил, что им требуются такие крепкие парни, как он, но необходимо иметь кое-какие сбережения для учебы на шестимесячных курсах в столице провинции. Панчо спросил, надо ли платить за курсы. Чиновник пояснил, что курсы бесплатные и в течение шести месяцев учебы без жалованья обеспечивается пища и кров, однако комиссариат Вальехоса может направлять кандидатов, если получит добро из столицы, все зависит от столицы. Панчо подхватил решетку, будто без особых усилий. Опасаясь, что заместитель комиссара выйдет на улицу смотреть ему вслед, он преодолел расстояние в два квартала, не останавливаясь на отдых. В 16.32 он с радостью приветствовал своего друга Хуана Карлоса, который пришел навестить его. В 16.45 нарядчик снова ударил в сковороду. Панчо всмотрелся в лицо Хуана Карлоса, ища признаки болезни и признаки выздоровления. Когда они сидели в кабачке, Панчо посоветовал ему быть осторожнее, а то застукают в чужом доме, - почему он не удовольствуется Нене? Хуан Карлос ответил, что как только добьется своего, с Нене будет кончено, и просил Панчо поклясться, что тот никому ничего не скажет: Мабель обещала уговорить англичанина взять его управляющим двух поместий. Хуан Карлос добавил, что один хозяин не может находиться одновременно в двух поместьях, а управляющий - это как бы хозяин одного из двух поместий. Панчо спросил, останется ли он с Нене, если получит эту работу. Хуан Карлос ответил, что вопрос этот он задает потому, что ничего не смыслит в женщинах. Панчо силился что-то понять, но свел все к шутке. Хуан Карлос сказал, что Нене такая же, как все, если с ней по-хорошему - важничает, если по-плохому - идет напролом. Главное - чтобы Мабель ревновала и не забывала об услуге, которой он от нее ждет. В 18.23 Панчо помылся за хижиной под струей холодной воды из насоса. В 19.05 медленным, тяжелым шагом домой пришли мать и старшая сестра. После обеда у сестры сильно разболелась поясница, и обе женщины ходили в больницу за каким-нибудь лекарством. Врач снова им объяснил, что ревматизм возник вследствие пятилетней работы прачкой, когда руки постоянно находились в холодной воде, и что сестра может вернуться к работе, но не в качестве прачки, и пусть старается как можно меньше мочить руки. В 20.05 уже была разогрета обеденная похлебка, и все вместе поели. Панчо больше молчал, а в 20.30 неспешно направился в центр города. В кабачке, наверное, уже сидели его товарищи по стройке. Панчо подумал о нецелесообразности того, чтобы начальники из полиции увидели его в кабачке. Подумал о целесообразности того, чтобы его увидели прогуливающимся с Хуаном Карлосом, служащим муниципальной управы. С фермы птичника-итальянца вышла девушка, несущая двух щипаных цыплят. Это была Гузка. Он прибавил шагу и незаметно догнал ее. Они шагали почти вровень. Панчо почтительно пожелал ей доброго вечера. Гузка ответила тем же. Панчо спросил, почем итальянец продает цыплят. Гузка ответила вполголоса и добавила, что должна поторапливаться, потому что ее ждет хозяйка. Панчо попросил разрешения проводить ее до колледжа сестер-монахинь. Гузка нетвердо сказала "да", затем "нет". Панчо проводил ее и выяснил, что в воскресенье вечером Гузка пойдет на гулянья, которые устраивают под открытым небом в Галисийском парке по случаю окончания сезона. Следуя наставлениям друга, Панчо посоветовал ей сменить хозяев и наняться в дом Саэнсов. Гузя ответила, что нехорошо бросать хозяйку. На углу, у колледжа монахинь, Панчо подумал о возможности пройти три километра через заросли чертополоха до бара-магазина "Ла Криолья". Он хотел навестить тамошних подружек, закрыть глаза и думать о другой. Но в одиночку это был слишком дальний путь, вдвоем с Хуаном Карлосом он бы решился. Дело было не в нехватке денег, как он солгал другу. Он подобрал с земли срезанную ветку эвкалипта, ощутил ее гибкость, взяв за оба конца, Панчо слегка согнул ее, прут поддался, Панчо нажал сильнее, прут еще поддался и начал трещать. Ветка была вовсе не шершавая, как кирпичи, а гладкая; и не тяжелая, как решетка у заместителя комиссара, а совсем легкая; ветка лишилась коричневой коры, и ее ровная поверхность блестела светло-зеленым, Панчо надавил сильнее, прут трещал, Панчо слегка ослабил дугу, а затем опять решительно надавил, прут вновь затрещал и сломался. В 21.47 Панчо вернулся домой. Все собрались в комнате матери и слушали по радио певца танго. Панчо хотел спать и не присоединился к родным. Он лег, подумал о том, что сестра вряд ли найдет работу служанки, если не сможет мочить руки в воде, стирая белье или моя посуду, а в столице провинции полгода без жалованья будут тянуться долго. Он посмотрел на раскладушку брата, без матраса. Подумал, что у него-то кровать с эластичной пружиной и набивным матрасом; правда, она обошлась ему больше чем в месячную зарплату, из прихоти он не захотел покупать подержанную кровать. Жаль, что так потратился, зато брат спал на раскладушке, а он нет. Несколько минут спустя он уснул.

В уже упомянутый четверг, 23 апреля 1937 года, Антония Хосефа Рамирес, также прозванная одними Гузкой, а другими Гузей, проснулась от щебета птиц, гнездившихся на рожковом дереве во дворе. Первое, что она увидела, была куча вещей, громоздившихся в ее комнате: бутылки с отбеливателем, большие оплетенные бутыли с вином, бочонок портвейна, связки чеснока, висящие на стене, мешки с картошкой, луком, банки с керосином и куски мыла. Ее спальня также служила кладовой. Вместо ванной комнаты она пользовалась старой уборной и раковиной для стирки в глубине двора. В 6.35 она вымыла лицо, шею и подмышки. Затем помазалась красноватой жидкостью от пота, купленной для нее хозяйкой. Прежде чем надеть серый халат с длинными рукавами, она помахала руками, как птица крыльями, чтобы под мышками просохли красные капли: хозяйка предупредила, что иначе можно прожечь одежду. Зажгла дровяную печь и выпила чашку кофе с молоком, съев хлеба с маслом. До 7.45 стирала майки, трусы и рубашки хозяина. Разбудила хозяйку и приготовила завтрак для супругов Аскеро и их детей. Накрыла стол в малой столовой, примыкавшей к кухне. Приготовила тосты. Вымыла посуду после завтрака. Подмела и вытерла пыль в консультации, приемной, детской спальне, большой спальне, гостиной, столовой и, наконец, подмела тротуар. Дважды ее отвлекала хозяйка: пришлось сходить в мясную лавку - забрать заказ, сделанный по телефону, и в магазин за сыром, чтобы потом его натереть. Кто-то из детей разлил стакан молока в зале для приема, и хозяйка предложила заодно окатить мозаичный пол из ведра и наскоро пройтись по нему воском. В 11.30 хозяйка снова оторвала ее от дел, велев накрыть к обеду, пока она будет мыться. В 12.00 хозяйка и двое ее детей, мальчик и девочка, сели за стол. В 12.30 все трое направились в школу, где хозяйка работала учительницей, а дети учились. Тем временем Гузя убрала в ванной, оборудованной всеми современными удобствами. В 13.10 пришел из больницы хозяин, и Гузя подала ему обед, приготовленный хозяйкой. Хозяин посмотрел на ее ноги, и Гузя по обыкновению держалась от него подальше. В 13.45 Гузя села за стол и съела обильные остатки обеда. В 15.06 она закончила мыть посуду и убирать кухню. Когда хозяин бывал дома, труд становился особо тягостным, поскольку нельзя было петь во время работы, тогда как по утрам она напевала разные мелодии, в основном танго, милонги и танго-романсы, услышанные в фильмах с ее любимой актрисой-певицей. Она освежилась водой из раковины на задворках и прилегла отдохнуть. Подумала о советах хозяйки. По словам той, служанкам не следовало разрешать провожать себя на улице или танцевать более одного танца на народном гулянье с парнями из других социальных слоев. Особенно им надлежало сторониться студентов, банковских служащих, коммивояжеров, владельцев торговых лавок и работников магазинов. Известно, что те обычно ухаживали за девушками из приличных семей - "прикидываясь сущими праведниками, Гузя", - чтобы затем в темноте соблазнять служанок, наиболее беззащитных по причине их невежества. Сеньора Аскеро забыла включить в список женатых мужчин. Рекомендовала же она любого хорошего, работящего парня, причем определяла этими словами разного рода рабочих. Гузя подумала об аргентинском фильме, виденном в прошлую пятницу, с ее любимой актрисой-певицей, - о служанке из пансиона, которая влюбляется в жильца-студента, будущего адвоката. Как ей удалось добиться его любви? Девушке пришлось много выстрадать, чтобы достичь этого, и тут Гузя поняла очень важную вещь: девушка вовсе не собиралась завлечь его, он полюбил ее, видя, какая она добрая и самоотверженная, даже выдавала себя за мать ребенка другой незамужней девушки, дочери хозяйки пансиона. Позже студент получает диплом адвоката и защищает ее перед лицом правосудия, потому что девушка хотела оставить чужого ребенка у себя, привязавшись к нему, как мать, но под конец все устраивается. Гузя решила, что, если кто-нибудь из другого, высокого социального слоя в один прекрасный день предложит ей сочетаться браком, она не будет столь глупа, чтобы отказаться, но сама не станет подталкивать к этому. К тому же есть немало хороших и работящих парней, которые ей нравятся: Мингито - разносчик хлеба, Аурелио - крестьянин, Панчо - каменщик, Чиче - газетчик. Но завтра она, наверно, не сможет пойти, как обычно, на киносеанс из цикла "Народные пятницы", потому что хозяева пригласили на ужин гостей. С досады Гузя схватила сандалию и с силой швырнула ее о полку. Бутылка с отбеливателем упала и разбилась. Гузя собрала осколки, вытерла пол и снова легла на кровать. В 16.00 поднялась и накрыла стол - полдник для хозяйки и детей. Позвала пожилую сеньору, которая помогала хозяину как медсестра, и по обыкновению предложила ей чашку чаю. В 17.28 домыла посуду после полдника и сходила напротив в магазин "Аргентинское - недорого", забрала кухонные полотенца, заказанные хозяйкой. Нене спросила, как они ладят с новой медсестрой, после ее ухода уже сменилось три. Гузя подумала о старой школьной парте, она сидела в четвертом ряду с теперешней служанкой главы муниципальной управы, во втором ряду Нене с Келой Родригес, в первом ряду - Мабель Саэнс и Селина Этчепаре. Мабель и Кела были уже на выданье. Женится ли брат Селины на Нене, несмотря на эту историю с Аскеро? Раньше Нене отдавала ей старые платья. Сколько человек в Вальехосе знают о случившемся? Гузя подумала, что надо попросить у Нене еще какую-нибудь старую вещь. Нене отдала ей столько красивых ношеных вещей, а она в благодарность разве вела себя хорошо? Но Селина обещала рекомендовать ее матери Мабель на место прислуги, у них уже есть кухарка, и работать придется меньше, да и доктор Аскеро больше не будет заглядываться на ее ноги. Звенел звонок на перемену, и Мабель, Селина и Нене бежали прыгать со скакалкой, раз, два, три, четыре, сто прыжков до следующего звонка: Нене упаковала полотенца и посмотрела на нее, но они не поговорили, как раньше. Да, Нене дала ей рекомендацию в дом Аскеро, ее взяли служанкой благодаря медсестре, благодаря Нене, благодаря школьной подруге, и еще ведь немало ношеных вещей в подарок - свитер, платье, пальто, туфли, - это всё когда Нене работала у доктора Аскеро. Гузя вышла из магазина, так и не попросив старой одежды у упаковщицы. В 17.50 принялась гладить сорочки, постиранные утром. В 19.53 накрыла стол для ужина, приготовленного хозяйкой. В 20.21 отправилась на ферму к птичнику за цыплятами, которых тот слал в подарок хозяину. В 20.40 Панчо-каменщик подошел и заговорил с ней. Гузя постаралась скрыть свое волнение. На Панчо была рубашка с короткими рукавами, обнажавшими мускулистые руки, покрытые густыми волосами, под расстегнутым воротом рубашки виднелась грудь, поросшая такими же волосами. Гузя невольно подумала о страшной горилле с очень густыми, но четко очерченными бровями, изогнутыми дугой ресницами и усами, частично закрывающими крупную пасть. Хозяйка не рассердится, увидев, как она танцует с ним на гуляньях, Гузя шла рядом с каменщиком, время от времени поправляя прическу, волосы у Гузи росли чуть не от самых бровей, прямые, густые, смоляного цвета. В 20.52 она прошла одна мимо кинотеатра "Андалузский", где на завтра в цикле "Народные пятницы" объявляли комедийный аргентинский фильм. Хотя это картина не с ее любимой актрисой-певицей, она все равно пойдет на сеанс со служанкой главы муниципальной управы, как и каждую пятницу, пять сентаво дамы и десять кавалеры, а что, если гости на ужине задержатся и она не сможет пойти в кино? - теперь ей было почти все равно, а праздник в воскресенье? - на гулянья придет Панчо, который уже выразил желание пригласить ее на танец. Гузя невольно подумала о птицах с рожкового дерева во дворе, они, наверное, уже свернулись в комочки у себя в гнездах, прижавшись потеплее друг к дружке. Гузе захотелось скорее оказаться в своей постели, укутаться потеплее: как-то морозной ночью хозяйка зашла в ее комнату в поисках портвейна из бочонка, чтобы угостить приятелей мужа, и, увидев Гузю в кровати, спросила, нужно ли ей еще одно одеяло. Гузе захотелось оказаться в своей постели, укутавшись потеплее, если хозяйка зайдет к ней в комнату, она расскажет о встрече с Панчо. В 21.20 она села поесть остатки ужина. В 22.15 закончила мыть тарелки и кухню. Гузя подумала, что день выдался легкий, не пришлось стирать шторы или чистить скребком деревянные полы. В 22.25 хозяин послал ее купить пачку сигарет в баре. В 23.02 она легла спать и подумала, что если выйдет замуж за Панчо, то согласится жить в доме с одной комнатой и крышей из листового железа, но не допустит, чтобы в спальне хранились неположенные предметы: потребует от Панчо построить хотя бы навес для хранения бутылок с отбеливателем, оплетенных бутылей, бочонков, мешков с картошкой, связок чеснока и банок с керосином. Внезапно она вспомнила, что Панчо дружит с братом Селины, а брат Селины ухаживает за Нене. Подумала, что поступила скверно по отношению к Нене, не выполнила обещанного. Гузя сложила ладони и попросила прощения у Бога. Вспомнила слова Нене: "Если ты меня подведешь, Бог тебя покарает".

Краткое изложение: По возвращении из Коскина Хуан Карлос Этчепаре тщетно пытался повидаться с Марией Мабель Саэнс, так как девушка уехала, предварительно испросив разрешения школьного совета. Ей немедленно был предоставлен отпуск с сохранением содержания. Родители провожали ее на железнодорожной станции и стояли на перроне, пока поезд не скрылся из виду, в направлении Буэнос-Айреса. Чуть позднее, в ходе бесед между д-ром Мальбраном и главой муниципальной управы была решена судьба Хуана Карлоса: молодой человек был не в состоянии вернуться к работе, но также невозможно было и продлить ему отпуск. Он был уволен без долгих разговоров, и этот факт незамедлительно вызвал отклик в доме Нелиды Энрикеты Фернандес, где среди прочих послышались следующие обвинения: "Я как отец Нене имею право задать ему эти вопросы!", "Если вы не можете вернуться к работе, значит, вы больны!", "Как вы смеете приближаться к моей дочери, если вы нездоровы?!", "У вас что, совести нет? а если вы ее мне заразите?", Хуан Карлос обиделся, убежденный, что какому-то садовнику не пристало его отчитывать. Но дни в баре тянулись бесконечно, и, не решаясь посвятить кого-либо в свои беды, он скучал без Панчо. Хуан Карлос хотел, чтобы его друг бросил курсы, которые проводились в столице провинции, вернулся и составил ему компанию, и, как-то беседуя с комиссаром за партией в покер, как бы невзначай намекнул на беременность служанки Саэнсов.

День 27 января 1938 года

Устроив передышку в суматохе дня, в 12.48 Нелида Энрикета Фернандес вытерла губы салфеткой, сложила ее и поднялась из-за стола, намереваясь поспать час после обеда. У себя в комнате она сняла туфли и синюю хлопчатобумажную униформу. Убрала покрывало и легла поверх простыни. Воздух прогрелся до 39 градусов в тени. Она нашла удобное положение, на боку. Подушка мешала, и она отпихнула ее в сторону. Повернулась на живот. Несмотря на снятые туфли, ноги гудели, кожа между пальцами воспалилась, отчасти разъедаемая едким потом; под большим пальцем правой ноги начинало стихать жжение свежей мозоли. Рукой она поправила шпильки, чтобы освободить шею от жара, накопившегося в копне волос, которую она приподняла выше. Шея увлажнилась слоем почти незаметной испарины, с виска скатилась круглая капля пота, затем еще одна. Бретельки бюстгальтера и комбинации, также увлажненные, врезались в кожу; она приспустила их с плеча. Пришлось прижать руки к телу, чтобы не порвались швы. Капли, выступившие под мышками, размазались, выступили новые. Она подтянула бретельки на место и легла на спину, раскинув руки в стороны. Волосы под мышками были выбриты, и кожа покраснела из-за применения жидкостей от пота. Спина, касаясь постели, нагревала простыни и матрас. Нелида сползла к краю кровати в поисках более прохладной полоски ткани. Все сильнее ощущалось неприятное жжение потной кожи. Дыхание стало затрудненным, ей казалось, что воздух медленно наполняет ее грудь тяжестью. Горло пересохло, стало трудно глотать. В висках стучало все сильнее, возможно, под воздействием двух стаканов вина с лимоном и льдом, которые она выпила за обедом. От болезненной тяжести в глазах жгло веки, она подумала, что слезы неудержимым потоком вот-вот зальют лицо. Что-то давило все сильнее, будто камень, в середине груди.

Чего в эту минуту она желала больше всего?

В эту минуту она больше всего желала, чтобы Хуан Карлос вновь получил место в управе.

- Алло...

- Это Гузя!

- Алло? Кто говорит?

- Это Гузя! Госпожи Нене у вас нет?

- Да, но кто говорит?

Июнь 1939 года

Белые платки, все трусы и майки, белые рубашки - сюда. Эту белую рубашку нет, она шелковая, но все остальные сюда, разок намылить, и в таз, струйку отбеливателя. Белых простыней нет ни одной, белая комбинация, осторожно - она шелковая: расползется на куски, если я положу ее в отбеливатель. Голубая рубашка, цветные платки, салфетки в клеточку - в этот большой таз, сначала трусы и майки, они не цветные, белые платки и этот лифчик, как я переживу сегодня, не видя моего малыша? но это для его же блага, вот пакость, до чего холодная вода. Разок намылить, и в корыто, тетя стирает на улице водой из насоса и коченеет от холода, но здесь, в прачечной у барышни Мабель, закроешь дверь, и ветер не дует, если завтра, когда приду, он будет спать, разбужу моего родненького Панчито!.. завтра к вечеру все сделаю, а потом поездом всю ночь из Буэнос-Айреса до Вальехоса? как далеко был Буэнос-Айрес от моего сыночка! завтра все сделаю и пройду пешком пятнадцать кварталов, дам ему поиграть с мячом, а как вернусь, вымою посуду после ужина сеньоре, сеньору и барышне Мабель: Панчито - вылитый отец, за стеной Франсиско Каталино Паэс в форме, чем он занят? сурово наказывает заключенного, и все в страхе затихают, пока он не закончит работать, наденет шинель, а за углом его ждет сюрприз. Эту прищепку за край комбинации, тут повешу за второй конец, другой прищепкой белую шелковую рубашку, только бы не касалась платков в клеточку, завтра они уже высохнут, не замерзну на углу в новом платье? но развешанное в прачечной белье не почернеет от пыли. Как тебя зовут? - спросят Панчито, - "меня зовут Франсиско Рамирес, я буду учиться на унтер-офицера", когда отец состарится, он передаст работу унтер-офицера сыну. А однажды на улице иду я с Панчито, он уже сам будет ходить, неужели так и не перестанет косолапить? веду за руку, все клопики косолапят, а потом подрастают и ноги выпрямляются, его отца я встречу случайно и, если он будет идти по противоположной стороне, перейду и покажу малыша, конечно, он ему понравится! вылитый отец, и тогда мы поженимся в любой день, без праздника, зачем тратиться? так Панчо увидит, что я уже вернулась из Буэнос-Айреса, а утром после шестичасовой мессы в церкви никого нет, через маленькую дверь в глубине входят Панчо, я, посаженые мать и отец, сеньора и сеньору я попрошу быть посажеными родителями, барышня Мабель с утра работает в школе, "...и гаучо с тоской сказал: не плачь, мой конь, хозяюшку теперь нам не вернуть...", это грустное танго, когда девушка умирает, гаучо остается один со своим конем и никак не привыкнет к этому, "... за чистоту безгрешную Господь забрал ее...", только не говорится, что у него остался сын, у Панчо останется Панчито, если я умру, у кого в хижине? у него или у моей тети? мы в комнате одни, а на эту прищепку я повешу голубую рубашку за один рукав, цветные платки уже развешаны, так что осталась только другая белая шелковая рубашка, и если я умру, он останется один с Панчито, но так грустить он не будет, все же я оставила ему такого здорового и красивого сына, "...вошел он молча в хижину и две свечи зажег, Пречистой Деве горькие мольбы свои изрек: скажи, чтоб не забыла и помнила меня, еще скажи, заступница, по ней страдаю я, за чистоту безгрешную Господь забрал ее...", и я вижу, как он плачет и молится за меня, - я все ему прощаю! ведь правда, Дева Пречистая, я должна его простить? а белье из отбеливателя я выну, когда вернусь с улицы, последний раз прополощу, и готово: правда, если я умру, он может жениться на другой, но он хотя бы сначала выполнит свой долг и женится на мне, и если я умру, это не его вина, это воля Божья, так грустит гаучо, только конь у него и остался, "...и две свечи зажег, Пречистой Деве горькие мольбы свои изрек...", как-нибудь помолюсь за Нене, чтобы была счастлива и родила много детей, пришла-таки проводить меня к поезду с отрезом ткани, красивенький шелк на лето, на углу, с квадратным вырезом, как барышня Мабель, будет Панчито плакать, что я не пришла сегодня его проведать? это для твоего блага, маменькин любимчик, посмотри на маму в зеркале, нравится, как на ней сидит новое платье? "...в цеху работала я рук не покладая, о танцах никогда не помышляя...", эти, в Буэнос-Айресе в цеху, зарабатывают больше, все равно, пусть смеются надо мной, им же хуже, "...но вот однажды юноша влюбленный на танго пригласил меня смущенно...", он, верно, был брюнет, когда Панчо так меня прижимает, то больше не выпустит никогда... почему парень бросил эту девушку из цеха? гребень в волосах, тогда ветер не разлохматит меня, на углу холодно, надеть старое пальто? "...вскружило голову мне танго в то мгновенье, в порыве страсти душа моя сдалась, и в сердце трепетном неясное волненье - мечта волшебная внезапно родилась...", каждый шаг, перебивка, он ставит ногу вперед и толкает мою, я танго не очень умею танцевать, я все шла назад, он вперед, а мне приходилось идти назад, его ноги толкали мои ноги назад, и когда он ненадолго замирал, чтобы потом снова начать под музыку, какое счастье, что он меня не отпускал, а то вдруг как остановится среди танца, и я могла бы упасть, но он меня держал, парень бросил девушку из цеха, потому что у нее не было нового платья! "...как эта песня гармонична, ее звучанье мелодично, мечтою радостною манит... и сердце ранит...", сердце истекает кровью, девушка из цеха могла умереть и оставить сына одного, она плачет все ночи, как я? нет, она не умирает и не оставляет сына одного, от слез никто еще не умирал, "как музыка меня пленяет, и ритмом властным увлекает, а жизнь несчастная мотает, в скитаньях без конца...", из цеха ее выгонят, и она уйдет в служанки, "...всему виной проклятый танец танго, меня учил ему коварный ухажер, теперь меня он бросит, окаянный, оставит несмываемый позор...", рукава обтрепанные и лацкан, если надену пальто, тогда не видно, что платье новое, "...а жизнь несчастная мотает, в скитаньях без конца...", пусть мается, лентяйка! откуда фабричным в Буэнос-Айресе знать, что такое работа, думают, раз они столичные, значит, выше служанок, никогда не уйду из дома барышни Мабель! она мне каждый вечер разрешает навещать моего малыша, а когда я вернусь с улицы, белье в бадье уже отбелится, кофейные пятна хорошо выведутся? а не сойдут, я их потру опять с мылом, вот везенье, что я вспомнила об этом гребне, гнусный, противный ветер! в семь часов Панчо завернет за угол, как каждый день, и обрадуется, увидев меня после долгого перерыва, только не говори, что я плохая, что не пришла ждать сюда раньше, я просто хотела обновить платье, вот уже две недели, как я приехала из Буэнос-Айреса! тебе кто-то сказал или ты ничего не знал? отрез мне подарила Нене, помнишь ее? и Панчо просит, чтобы я показала малыша, а я скажу, что не могу пойти к тете, потому что не закончила полоскать белое белье, но если он хочет, может сам пойти, там моя тетя с Панчито, ему нравится имя? очень нравится, что я назвала малыша его именем, не дай Бог мне на этом углу подхватить воспаление легких, а если бы я принесла Панчито? укутала бы шарфиком, который мне дала Нене Фернандес, он бы и не замерз, и отец бы его увидел, и мы пошли бы в церковь, я ведь скажу, что он не крещен, а Панчо поверит, и мы пойдем в церковь его крестить, а там уж он решится и мы поженимся. Форма, сапоги и фуражка, но толстый - комиссар! неужели уже семь часов? идет меня арестовать? мол, сына родила незамужняя, а отрез ткани мне подарили, подумает, что я украла? комиссар заходит в кондитерскую! а если однажды он меня арестует, я ему расскажу про все дома, где работала, и пусть поговорит с моей хозяйкой и барышней Мабель, почему так долго не выходит Панчо? "...я увидала на прогулке однажды девочку слепую, и рядом бабушку седую, они сидели на скамье...", видна нижняя юбка? барышня Мабель не сказала мне, что платье неровно подшито! "...пред ее незрячим взором резво девочки играли, громко, весело визжали, к ним прислушалась она...", играла Селина, Мабель, Нене, они до шестого класса так и прыгали на перемене со скакалкой, "...почему, моя старушка, объясни мне, почему? - горько, жалобно спросила: поиграть я не могу?...", у моей тети волосы на ногах и усики, если бреет еще больше растут, и руки смуглые, и вены варикозные, зеленые, но есть одна служанка, у главы муниципальной управы, она белая, а Панчо тоже смуглый, как все, кто живет в хижинах на окраине, "...ах, дитя мое, бедняжка, дай тебя поцеловать, дай тебя я пожалею, подойди сюда скорее, будем мы с тобой играть...", а отец слепенькой девочки? однажды он проходил по площади и взглянул на нее с презрением, а старушка такая дряхлая, у нее нет сил пронзить ножом этого злодея, но добрая женщина помогла старушке, "...и с тех пор, когда гуляла, с бабушкой меня искала, эта девочка слепая в нетерпении своем... счастлива была бедняжка, прибегала и ласкалась, лучезарно улыбалась, и играли мы втроем...", и вот мы поженимся, малыш лежит в белой кроватке, а отец добирается усталый до постели, он работал унтер-офицером, а потом рыл яму, чтобы начать стену для ванной в домике, он умывается холодной водой из насоса, потом у него будет свой душ, и Панчо валится на кровать усталый, но чисто вымытый, а Панчито в кроватке сам встает и смотрит, держась за перильца, ничего, что хижина без кухни! сначала пусть Панчо доставит себе удовольствие и построит ванную из материалов, когда сможет, сделает кухню, а я помою тарелки, кастрюли на улице, брошу, если останутся, все объедки курам, приду в комнату, вконец усталая, а они там вдвоем играют, "...но однажды, вспоминаю, как старушка та, рыдая, что бедняжка умирает, прибежала мне сказать, я склонилась над кроваткой, слышу - крошка повторяет: с кем же будешь ты играть?...", и эта добрая женщина, которая играет со слепенькой, однажды встречает отца слепой девочки и спрашивает, за что он ее не любит, а человек этот - плохой или хороший? "...ах, бедняжечка, слепая! как тебя не вспоминать, доченька моя родная, тоже ведь была слепая... тоже не могла играть...", детка мой, не заболей... ешь всю картошку, что тебе дает старая тетя, ешь, малышик мой, картошку, тогда не заболеешь в такой холод... пусть лучше ослепну я, чем мой малыш, пойду и брызну себе в глаза чистого отбеливателя, ослепну, и Панчо станет меня жалко и он женится на мне, тетя готовит еду, "...счастьем засияли, зеркалом сверкали, радостью лучились ясные глаза...", отбеливатель жжет, когда попадает в глаза, "...мраком наказали, солнце отобрали, бросили осколки битого стекла...", разлетаются вдребезги окна? гусиная кожа, потому что пришла без пальто, "...очи мне затмили черные туманы, в мраке затерялся, слыша голос твой... темнотой объятый, одинокий странник, я могу лишь плакать, плакать над тобой...", а слепые плачут? текут слезы у тех, у кого нет глаза? а у кого стеклянный глаз? "...но неугасимо сотни звезд сияют, в сердце озаряют память о тебе...", я не оставлю тебя, Гузя, обещаю, что никогда тебя не брошу, я каменщик и добрый, "...дарят мне надежду нового рассвета, в ночи безысходной, в полной слепоте...", он воспользуется тем, что я слепая, и приведет другую, белее кожей, служанку главы муниципальной управы, и скажет, что это старуха, "...счастьем засияли, зеркалом сверкали, радостью лучились, ясные глаза... мраком наказали, солнце отобрали, бросили осколки битого стекла...", летят битые стекла, острый осколок, и у девушки из цеха выступает кровь: большой осколок стекла словно нож врезался в ее тело, прошел меж ребер - и надвое рассек ее сердце! ударом ножа я отсекла крыло у ощипанного цыпленка, голову, ножки, вытащила желудочек и сердце, маленькое сердце у цыпленка, а когда чистила курицу, вспорола ножом, а внутри было полно яичек, вареные, с маслом и солью они нравятся матери барышни Мабель, сердце курицы больше сердца цыпленка? и ничего, если ты не попросишь у меня прощения, я знаю, ты можешь мечтать о большем, о другой девушке, не о служанке, а если он пройдет и не посмотрит на меня? а если рассердится и плюнет в меня? сапоги и фуражка... это он идет! в новой шинели! а у меня платье неровно подшито! Панчо, пожалуйста, смотри на меня только сверху, квадратный вырез и короткие рукава, не смотри на оборку, она неровно подшита, и видно нижнюю юбку, почему он переходит на другую сторону? он меня не увидел? еще как увидел, Панчо! вошел в кондитерскую! он приятель комиссара? наш сыночек ослепнет! и я хватаю отбеливатель, и лью на себя, и вся обжигаюсь, так мне и надо, я плохая, не уберегла моего малыша, без отца и слепенького, однажды он выпал из кроватки, не знал, куда ступить косолапыми ножками, и разбил себе лобик, головка раскололась надвое, и он у меня умер, вот оно, наказание! отец раскается очень поздно, останется один и вернется в хижину, и если найдется зажженная свеча, он помолится Пречистой Деве, жена у него умерла, и сын умер, белье, поди, уже отбелилось, пора вытащить его из бадьи? нет, наверно, надо еще подождать, сходить проведать малыша? и сразу вернусь бегом, пятнадцать кварталов обратно - вытащить белье из отбеливателя! сегодня у нас совсем не будет времени поиграть, потому что я провозилась, клопик мой, но завтра вечером мама тебя укутает новым шарфиком и поведет на площадь, увидишь, как ездят машинки, ты ведь любишь на них смотреть, как-нибудь приведу тебя поглядеть на канареек в клетке у Мабель, а потом, когда мне заплатят, куплю тебе ботиночки, обувной магазин закрывается в половине восьмого? а твой папа со мной не поздоровался, потому что торопился, он шел в обувной магазин, чтобы сделать нам сюрприз? ты столько ходишь без ботиночек, что, боюсь, так навсегда и останешься у меня косолапым, хотя все клопики, такие как ты, косолапят, пока им не исполнится два года, Панчито, сколько еще кварталов мне осталось, чтобы тебя поцеловать! клопик мой, ты у нас без отца? обещаю, когда мне заплатят, куплю тебе ботиночки, и если мы попадемся на глаза твоему папе, а он пройдет и при всех посмотрит на тебя с презрением... может, он испугался, что я ударю его ножом, вот и перешел к кондитерской?.. большим ножом я отрезала крыло ощипанного цыпленка, горло, ножки, вытащила желудочек и сердце, чтобы обжарить в масле в глубокой сковородке, все кусочки надо бросить в сковородку уже нарезанные, с цыпленком для жарки - другое дело, я гоняюсь за ним по курятнику, ловлю, беру за шею и одним ударом ножа отсекаю голову, он еще какое-то время машет крыльями, когда я отрубила ему голову, и глаз моргает, я выщипываю все перья и изо всех сил снова бью ножом, чтобы разрубить грудку, выскребаю всю эту мерзость внутри, которую выбрасывают, и промываю под краном струей холодной воды...

Июнь 1939 года

...спелая фига, зеленая кожица совсем безвкусная, под ней красная мякоть с каплями сладкого сока, съел вдоволь, от пуза, полочка со всеми куклами, волосы натуральные, глаза закрываются, захочу - выверну им руки, ноги, отверну голову, сделаю им больно, ночью куклы не могут кричать, три вымпела, деревянный крест и бронзовый Христос, портретная рамка, комод, платяной шкаф, наволочка надушена, моя черная голова на белой подушке, простыня вышита ненастоящими цветочками, и прошитая тесьма связывает их от одного края кровати до другого, одеяло из шерсти, состриженной с какой-нибудь тихой овцы, она дает барану подойти к себе ближе: кукла в натуральную величину хорошенько укуталась, разбужу ее в любой момент, в темноте волосы и черный рот, куклы сидят на полочке, не шелохнутся, согну их, отверну им голову, руки, ноги, кричать они не могут, а то придет отец и увидит меня, выверну им одну руку, выверну другую руку, они больше не могут выносить боль, но если закричат, их засекут, а я, весь черный, метис, замарал ей вышитые простыни? мараю, точно сажей, твои губы, и уши, и все тело с двенадцати ночи до трех, до четырех утра, замарал тебе совесть? совесть тебя не гложет? носки пропотевшие, а где майка? беру тряпкой гуталин и при дневном свете смазываю всю кожу сапога, щетка, гуталин подсох, сапоги начищены до блеска, и пояс начищаю, это она должна мне чистить, лентяйка, дрыхнет кукла, волосы натуральные и глаза закрываются, проснись, я ухожу, закрой окно, когда я спрыгну, вот ведь холодина, луна и звезды, двор, сапоги будут блестеть, ну и ротик у тебя, со вкусом карамелек ассорти, лимонных, медовых, эвкалиптовых, завтра дашь мне еще карамелек, этой ночью жабы примерзнут в лужах, вода замерзнет в трубах, и они полопаются. Под луной блестят сапоги! жабы, лужа, виноградная лоза, служанка спит, клумбы, кусты роз, муравьи, роса, изморозь, смоковница, земля, трава, стена, под луной блестят погоны, металлические пуговицы, кошка, я дрожу, от холода, там кошка... ничего нет... кто ступает по сухой листве? ...это я от холода дрожу, бояться я никого не боюсь... кошка бродит... не подходи ко мне! ...я подумал, ты кошка, и в руке твоей что-то блестит, острые кошачьи когти?большой кухонный нож.

Коскин, 28 июня 1939 года

Полиция провинции Буэнос-Айрес

Участок или отделение: Коронель-Вальехос

Дело направлено в: суд первой инстанции Управления юстиции провинции Буэнос-Айрес и местный архив

Дата: 17 июня 1939 года

Предварительный протокол (выдержки)

Дело было осенним вечером. На этой улице Буэнос-Айреса деревья росли под наклоном. Почему? Высокие многоквартирные дома по обе стороны тротуара заслоняли солнечные лучи, и ветви тянулись согбенные, словно умоляя, к середине мостовой... в поисках света. Мабель шла на чаепитие к подруге, подняла глаза к вековым кронам, увидела, как мощные стволы склоняются, унижаясь.

Вероятно, смутное предчувствие охватило ее горло шелковой перчаткой, Мабель сжала в руках букет роз и вдохнула сладкий аромат, - почему ей вдруг подумалось, что осень пришла в город навеки и никогда его не покинет? Фасад многоквартирного здания показался ей роскошным, однако отсутствие ковра у входа успокоило: здание, в котором ей весьма скоро предстояло жить, напротив, располагало этим важнейшим элементом для определения категории дома. В лифте все же висело зеркало, и она пристально осмотрела свой макияж через тонкую вуаль шляпки черного фетра, украшенной гроздью целлофановых вишенок. Напоследок она пригладила мех лисьих хвостов, накинутых на плечи.

Третий этаж, квартира "Б", с высокой прической и густыми тенями на глазах открывшая дверь подруга Нене показалась ей несколько постаревшей.

- Мабель, как я рада тебя видеть! - и они дважды поцеловались в каждую щечку.

- Нене! ах, что за Божий ангелочек, и уже ходит, сокровище! - она целовала ребенка и заметила дальше, в манеже, младшего сына подруги, - а у меньшего - дивное личико!