Я родился сегодня ночью. Какой это восторг ощущать себя! Как это великолепно выйти из тьмы и тут же понять цель своего появления на свет.

Как чудесно сознавать, что ты сплав силы, власти, могущества, горячей крови, циркулирующей по венам, обладатель плоти, крепкой как дуб.

Как прекрасно дышать, различать ароматы воздуха и, упиваясь ими, проникать туда, где можно выполнить свое предназначение. Как непередаваемо хорошо воспарить, ощущая полноту безграничного восторга, и осознать осмысленность вспышки, предвестившей твое появление.

Я родился сегодня ночью. Я думаю, что я рождался и раньше, в другом месте или местах, и умирал, и рождался снова. Но все это не имеет для меня значения.

Я знаю лишь, что я родился сегодня ночью и что есть цель, для достижения которой я был рожден.

Подавляющее большинство наименований больших и маленьких городов в Калифорнии испанских кровей. И, как правило, они неразлучны со святой или святым – Санта или Сан: Санта-Барбара, Сан-Диего. Некоторые сохранили лишь намек на некогда великое прошлое оригиналов-прародителей. Вряд ли многие сегодня знают, как появился знаменитый Лос-Анджелес.

Послушайте, как это звучало на испанском: El Pueblo de Nuestra Senora la Reid de los Angeles de Porciuncula. Поистине гора родила мышь! Из стольких слов и букв всего два – Лос-Анджелес.

Добрый десяток названий неискушенному кажется испанским, а на поверку – в них индейские корни. Сонома, к примеру. Или Азуза. Это всего-навсего сокращенное индейское обозначение конкретного места на земле – «Горы скунса».

Впрочем, не все наименования городов в Калифорнии испанского происхождения. Многие крестила природа: Лонг Бич – Длинный пляж, Саузенд Оукс – Тысяча дубов; многие появились на свет от скрещивания двух языков. В лучах славы Диснейлэнда греется процветающий городок Анахейм. Первая часть названия унаследована от протекающей рядом реки Санта-Ана, а вторая – понятие «дом». Это уже по-немецки.

Кто не знает Тарзана – человека-обезьяну, придуманного Эдгаром Райсом Берроузом? А вот Тарзана – наверняка единственный город в мире, титулованный в честь фантастического киногероя. И придумали это в Калифорнии.

… Этой девушке, пожалуй, нет еще и двадцати. Даже сейчас смотреть на нее – сплошное удовольствие. Лицо выглядит пикантно бледным в обрамлении распущенных волос ярко-солнечного цвета. На ней платье из грубой ткани. Оно ей велико и висит как на вешалке, не доходя до босых ступней. Пустой желудок девушки протестует, урчит. Два дня ей не давали ничего кроме жалких порций воды. Она сидит на жестком деревянном стуле. Кругом мрачно, к закопченным каменным стенам прикреплены факелы. Смрада от них больше, чем света. Жирный дым жжет глаза и носоглотку, вызывает приступы кашля. К девушке приставлено трое мужчин. Они привыкли к смраду, их он не раздражает. Они – производное этого полумрака, дым и спертый воздух камеры для них естественная среда обитания.

Один из троицы, раздетый до пояса, выпячивает потную, волосатую грудь. Сбоку его торс вылитая бочка. Он стоит рядом с девушкой и пышет на нее удушливой скотской вонью. Второй сидит за примитивным письменным столом. Он готов записывать – перо наготове перед листом бумаги. По выражению лица можно понять, что все это ему порядком надоело.

Самый добродушный на вид третий. Но именно он внушает ужас девушке. У него седые волосы и глубоко посаженные глаза. Похоже, что когда-то был красив. Облачен в строгое одеяние магистра. Он произносит слова мягким, уверенным, хорошо поставленным голосом.

Каждый день Билл Картер, следуя стародавнему порядку, первым приходит в редакцию «Галэн Сигнала». Сегодня утром взор его не был безмятежно ясен, руки слегка дрожали, когда ключом отпирал дверь. Видно, вчера довелось здорово хлебнуть. Он прошел прямо к старинному печатному станку, с которым нянчился полжизни. Станок был действительно допотопный, но фирменный знак «Михле» смотрелся на нем гордо. Да и работал он прилично, вполне удовлетворяя скромные потребности «Сигнала». Сперва Билл, как обычно, достал из тайника под станком бутылку джина. Хороший глоток – и по всему телу потекла благость. Глаза прояснились, руки перестали дрожать. Можно приступать к делу. Билл слыл человеком очень дисциплинированным, работу свою любил и крайне редко пил… за порогом редакции.

Казалось, день обещал быть вполне обычным. Билл знал, как только он начнет набирать оставленные Лорой с вечера материалы, тут же появится она сама. Так и произошло. Выглядела она просто блистательно. Впрочем, как и всегда. Сияющие глаза, приветливая улыбка, от линий фигуры, подчеркнутых строгим платьем, можно зациклиться. Несмотря на шесть десятилетий за спиной, Билл не считал себя настолько старым, чтобы не оценить ее прелестей.

– Доброе утро, Билл, – поприветствовала хозяйка.

– Доброе утро, мэм, – вежливо ответил он.

И опять же, как всегда, Лоре понадобилось в последнюю минуту внести кое-какую правку: утро вечера мудренее.

… Он произносит слова мягким, уверенным, хорошо поставленным голосом:

– Ты, ничтожество, должна сказать мне всю правду.

Эту фразу он повторяет уже в который раз. Она отрицательно качает головой. Ведущий допрос вздыхает и поворачивается к тому, кто пишет протокол:

– Запиши это так: обвиняемая отказалась добровольно давать показания и посему сего числа была подвергнута пытке.

Услышав этот страшный приговор, она сжалась. Полуголый, стоящий возле девушки человек удовлетворенно ухмыльнулся. Пишущий зашуршал пером по бумаге.

Волны Тихого океана набегали на берег, как будто кто-то мерно, в ритме крещендо ударял в глухие медные цимбалы. Подкатываясь к берегу, волны величественно разбивались, откатывались назад и возвращались, чтобы вновь разбиться.

Луна не могла проникнуть сквозь толстое покрывало тумана. Старые прогнившие сваи галэнского пирса терялись на расстоянии десяти дюймов. Самое чуткое ухо не различило бы никаких звуков, кроме шума прибоя. Не время было и не место для появления здесь живого существа, тем более человека. Вокруг – ни души. Но вдруг в темноте проплыла странная фигура, прямая до неестественности – ни кошка, ни собака, хотя по-звериному бесшумно проследовала она в тумане, под аккомпанемент волн и салют брызг.

Странный пришелец, согнувшись и даже съежившись, явно что-то искал в морском песке. Рука пыталась с трепетной нежностью самыми кончиками пальцев нащупать нечто незаметное для глаз.

Неожиданно мышцы темной фигуры подобрались, сохраняя внешне настороженную неподвижность. Прямо так, из положения на корточках в любой момент можно было бы напасть на невидимого пока противника. Он прятался где-то рядом. В темноте, усиленной туманом, нельзя было рассмотреть ни одной детали, чтобы определить принадлежность этих живых существ к какому-либо виду или полу. Все сливалось в некую бесформенную расплывающуюся массу. И тем не менее вокруг витало ощущение взаимной угрозы и опасности. Когда одна волна уже разбивалась, а другая замирала на старте своей атаки на берег, возникал удивительный миг тишины. В этот миг оба существа могли слышать затаенное дыхание друг друга. И еще – удары собственного сердца.

Сильный луч фонаря внезапно пронзил темноту и на небольшом расстоянии рассеял молоко тумана.

… Старый магистр подходит к ней поближе и вкрадчиво начинает говорить:

– Дитя мое, не вынуждай нас продолжать. Боль, которую ты испытала, мелочь по сравнению с тем, что тебя ждет. Дыба отъединит твои конечности от туловища. Ты будешь расчленена, как свиная туша на колоде мясника. Но тебе будет хуже потому, что свинью разрубают, заколов, а ты будешь живой и даже в сознании. Этот добрый человек не зря слывет мастером дыбы. Он действительно умеет делать свое дело, и ты будешь продолжать жить и чувствовать, хотя превратишься при этом в кровавое месиво. Зачем тебе терпеть весь этот ужас, ведь твой любовник предал тебя. Признайся в греховной связи, которой ты наслаждалась. Расскажи, каким образом это происходило. Опиши способы, при помощи которых он утолял свою похоть. Опиши, как он выглядит, скажи, как ты называла его. Дитя мое, из других показаний мы точно знаем, что ты спала с ним. Но ты должна сейчас подробно рассказать сама, как это все происходило. Зачем терпеть такие страдания во имя гнусного существа, которое использовало тебя для собственного наслаждения, а затем выбросило, как ненужную вещь. Говори сейчас, пока тебя не начали ломать.

Она сидит молча…

– Говори! – орет палач и как бы невзначай прижимает искалеченный палец. Она мотает головой.

– На дыбу ее, – выносит окончательный приговор инквизитор. Она пытается сопротивляться, но напрасно. Ей не одолеть своего мучителя. Он за волосы отрывает ее обнаженное тело от стула и по полу тащит к…

Машина доктора была наспех припаркована чуть ли не на середине улицы около «Сигнала». Левая передняя дверца распахнута, чтобы не налететь на нее в тумане, фары остались включенными. Клем резко затормозил. Он, шериф и Джулиан выскочили из полицейской машины и помчались в редакцию. Кругом парил хаос. Окно кабинета, выходящее на задний двор, было разбито. Настольные лампы валялись на полу. Сами лампочки разлетелись вдребезги. Стулья перевернуты, столы развернуты под непонятным углом друг к другу. Под ногами хрустели осколки стекла, а в воздухе явственно ощущался пороховой дым.

– Лора! – крикнул Джулиан.

Она полулежала на стуле, Док Дженкинс склонился над ее ранами. Разорванное платье приоткрывало тело. Плечи и руки были покрыты глубокими кровоточащими царапинами, как будто кто-то провел по ним острыми когтями. Прическа растрепана, вся она в испарине.

– Я в порядке, Док, – уверяла Лора. – Правда. Просто немножко испугалась.

Это она произнесла, когда трое мужчин уже были в комнате. Док Дженкинс продолжал перевязывать раны.

… Он за волосы отрывает ее обнаженное тело от стула и по полу тащит к дыбе.

Она стоит в полутемном алькове комнаты. Форма дыбы удивительно рациональна. Это чудо целесообразности. Инженер оценил бы красоту функциональности. А вроде бы простой механизм, лишь слаженный добротно и надежно из хорошего дерева, металла и кожи. Рама дыбы похожа на кровать. Эти крепкие ремни, этот рычаг, этот ворот, эти цепи и кандалы – все должно служить осуществлению вполне определенных задач, служить безотказно. Вот сюда прикрепляют ноги. А сюда – руки. Один поворот этого рычага и… плоть и кости сначала натянутся, а потом начнут расставаться друг с другом. Тело станет сопротивляться. И чем оно совершеннее физически, тем болезненнее все будет происходить. Постепенно сопротивление ослабнет. Ткани растянутся до предела, кожа лопнет сразу во многих местах, мышцы и сухожилия порвутся, кости поломаются, разъединятся суставы. Все это будет сопровождаться жутким треском. И, наконец, из истерзанного тела хлынут все жидкие компоненты – пот, моча, фекалии, кровь.

Палач бросает ее на хитрую машину лицом вверх. Он быстро сковывает распростертое тело. Она теперь как буква «X». Пока это молодая и упругая плоть, и именно поэтому она будет долго отдалять ужасный конец. Защелкнув кандалы на тонких запястьях и лодыжках, палач с минуту смотрит на девушку. От холода и страха она покрылась гусиной рябью. Ребра выпирают. Плоский живот как барабан. Белое тело испещрено сосудами. Мышцы явственно очертаны. Спутанные волосы свисают почти до пола. Кажется, что ее кожа, растянутая до предела и ставшая противоестественно тугой, светится в темноте. Треугольник медно-рыжих волос внизу живота мерцает в полутьме. Живот нервно подрагивает. Соски прямые и напряженные. Она лежит нагая, замирая от страха. И возникает кощунственная ассоциация с невестой, страдающей от неведения. Так на пародийном свадебном ложе она в трепетном страхе ждет прихода своего супруга по имени боль. Она догадывается, что все это будет происходить в яростном и даже страстном ритме.

– Четверть оборота для начала, милорд, – оповещает палач инквизитора и…

Джулиан проснулся от боли в затекшей шее. Помассировал. Под рукой не кожа, а наждачная бумага. Он приоткрыл сначала один глаз и увидел незнакомую стену. Понятно, ночь прошла в кресле Лориной гостиной. Ворча, он потянулся. Провел ладонью по заросшим щекам. Одежда измята. Джулиан посмотрел на свои часы. Они остановились в четыре семнадцать. Электронные часы на столе показывали шесть тридцать. Встав с кресла, он медленно направился к спальне Лоры. Она продолжала спать под действием снотворного. Дышала ровно, но тяжело. Из-под одеяла высунулась нога. И именно эта обнаженная нога создавала ощущение какой-то трогательной уязвимости. Прежде чем прикрыть, Джулиан нежно погладил ее.

Вернувшись в гостиную, он увидел в окно, что к дому подъехала и остановилась машина Дока Дженкинса. Джулиан встретил его у дверей.

– Вы как раз вовремя, Док, – сказал он.

– Я не могу задерживаться, – заметил доктор, – меня ждут пациенты.

– Побудьте немного, пока я схожу в гостиницу, приму душ, побреюсь и переоденусь. Завтракать не стану. Устрою набег на Лорину кухню, когда вернусь.