Меня зажали со всех сторон, притерли спереди, сзади, сбоку. Когда за мостом стало немного свободнее, я прибавил скорость. Только бы, подумал, успеть убежать, поскорее выбраться из города.

Сначала вдалеке возник нависший над шоссе яркий кружок, ограничительный знак, потом показался серый игрушечный домик, а возле него — несколько изуродованных машин с расплющенными капотами, помятыми боками, разбитыми стеклами. Из домика на асфальт решительно вышел милиционер и резко замахал черно-белым полосатым жезлом. Я притормозил, съехал на обочину, выключил зажигание.

— Ваши документы!

Инспектор вскинул руку к козырьку, оглядел сначала машину, потом меня.

— Почему выезжаете в таком виде на линию?

Шоссе опустело. Редкие машины попадались навстречу. Когда за спиной послышался нарастающий гул, я подумал, что это тяжелый грузовик пошел на обгон. Взглянул в зеркало, но ничего не увидел, кроме тонущей в дымке ленты шоссе. Звук шел сверху вниз, и вскоре все переднее стекло заслонил идущий на посадку самолет. Рядом был аэродром. Шум авиационных моторов заглушал прочие шумы. Беззвучно подрагивал капот, молчал радиоприемник — в машине царила тишина. Самолет пролетел над лесом и скрылся.

Мелькнул столбик с отметкой 170, слева в окне проплыли поросшие лесом холмы, а впереди наметились контуры высоковольтных электрических линий. Я свернул на проселочную дорогу, которая шла среди леса круто вверх.

Машина карабкалась, круглые листья орешника подступали к окнам и, как рыбы в аквариуме, ткнувшись в стекло, уплывали прочь. Казалось, горе не будет конца. Я услышал сначала перебои в сердце двигателя, едва заметные признаки усталости, затем протяжный рев. Сцепление никуда не годилось. Машина тянула из последних сил, как большое раненое животное, которое не может свалиться где попало и пытается доползти до своего звериного кладбища.

За перевалом, у развилки дорог, начиналось Лукино, граница которого двадцать лет назад, летом сорок седьмого года, была отмечена убийством змеи. Вместе с Сашей Мягковым мы убили выползшую из леса гадюку, дав клятву верности нашей дружбе. За убитую змею нам полагалось отпустить двенадцать грехов.

Каждый раз, подъезжая к Лукину, я испытывал что-то вроде гордости за дом, в котором прожил семнадцать лет. Было особенно отрадно, что он стоит в таком красивом месте, прямо среди леса. По существу, здесь мало что изменилось с тех пор, но не так хорошо я помнил детали, чтобы заметить мелкие перемены. Впечатления последующих лет, наслаиваясь друг на друга, скрыли их вместе с подвигами и проступками двадцатилетней давности. Это напоминало сказку про сундук, зарытый у подножия дуба. В сундуке — утка, в утке — яйцо, в яйце — иголка и жизнь Кощея. Несколько не связанных друг с другом оболочек, внутри которых спрятана хрупкая игла.

И ощущение каникулярных дней на мгновение возвращается ко мне опять, едва переступаю я границу нашего сада. Все почти так, как двадцать лет назад. Не хватает мелочи. Может, зеленого лыжного костюма с вытянувшейся после стирки резинкой? Я хочу доподлинно вспомнить, каким было Лукино тогда и как я воспринимал его, но там, где ищу, пусто. Что-то произошло с памятью. Со зрением тоже. Так, если долгое время работать с микроскопом, смотреть в его окуляр, то и после работы глаз по инерции продолжает искать, отмечать и находить мельчайшее, а крупное остается не в фокусе — размытый фон.

То, что случилось со мной, может случиться с каждым. Вы влюбляетесь или, не дай бог, попадаете под трамвай. Вы, вполне нормальный и не слишком уже молодой человек, знающий правила уличного движения, умеющий контролировать свои поступки, флиртовать, пить вино и неизменно знать меру во всем. Или однажды вы с удивлением обнаруживаете, что способны летать по воздуху: странное, восхитительное ощущение.

Почему-то вспоминаете запах мела, свежевытертой школьной доски и фиолетовых чернил, хотя дело происходит не в школе, не в Лукине, не в Москве даже — во Львове, который в июне 1967 года вернул вам детство и юность с их удивительными ощущениями. Все это вы хорошо помните: и мешанину чувств, и сумбур событий тех дней. Помните, что отрешенное, как бы обращенное к вечности лицо девушки из далеких времен, когда понятие о женской красоте было иным, вы нашли прекрасным в силу причин, не вполне понятных доценту кафедры органической химии Андрею Березкину. Что все сказанное друг другу было лишь паролем, с помощью которого вы опознали друг в друге тайных посланцев одной страны. Что, сама того не ведая, она была частью вашей биографии, ибо ваш литературный наставник Н. С. Гривнин оказался для нее не только автором некогда популярной книги, но и своим по сердцу. Что неосуществленные желания, надежды могли осуществиться, нерешенные когда-то вопросы — быть решены благодаря чуду, которое произошло…

Мне часто потом снился этот город, куда я приехал с иными надеждами, чем те, которые он оправдал.

Доклад имел успех. О нем говорили. Автора хвалили, предлагали сотрудничество. Меня узнали, как если бы безуспешно разыскивали все эти десять лет, а теперь я сам явился — пропавший без вести герой. Сказка становилась явью, верность вознаграждалась, порок наказывался.