Лия

Русу Николае Петрович

Герои новой книги молодого прозаика Н. Русу, автора трех книг на молдавском языке — наши современники: рабочие, служащие, студенты. Автора особо волнуют морально-этические проблемы молодежи, нравственное становление героев.

Теплым лиризмом окрашена повесть о любви «Лия».

Лия

I

Думаю, необычное настроение, с которым я проснулся, томительное предчувствие чего-то небывалого, что рождается из песни и полета, происходило от сознания того, что наступившая суббота — не просто обычный выходной. Все мои домочадцы отправились в село, а я задержался на несколько дней по делам. Сегодня, однако, я решил устроить себе день отдыха. Только чем же заняться лентяю, когда делать ему нечего?

…Во-первых, схожу в кино — кажется, я не был там целых сто лет, затем пообедаю в ресторане, после этого… пойду к Миху сразиться в шахматы, ну а вечером… вечером я отправлюсь на концерт органной музыки! Уже два года туда собираюсь. А потом… Нет, я наведу порядок на книжных полках, на которых настоящее вавилонское столпотворение, а уж потом пойду в кино…

Пока что я по-барски разлегся на постели и, хотя было уже около десяти, даже не помышлял о завтраке. Почувствовав, что весь мой обширный план оказался под угрозой, бодро вскочил с кровати, на скорую руку оправил постель и побежал умываться.

Я уже собрался побриться, когда послышался стук в дверь. На пороге стоял Кристиан, бывший мой сокурсник. Я был поражен: Кристиан часто захаживал ко мне запросто, как к другу, но никогда не стучался так агрессивно.

— Что случилось, Кристиан? — недоуменно спросил я.

II

— Кристиан, очнись! — поддел я его, смеясь — ты что, спать хочешь? Чем ты занимался всю ночь?

— А? Что? — Он вздрогнул, с удивлением глядя на меня.

— Я уже три минуты смотрю, как ты сидишь с закрытыми глазами… Что с тобой?

— Ничего… — пробормотал Кристиан, отведя взгляд. — Так… воспоминания…

— Может, расскажешь мне… Мне очень интересно. Думаю, они связаны с этим письмом.

III

— Это правда, Кристиан? Слышишь?.. Кристиан!

— Что? — вздрогнул он и оторопело посмотрел на меня.

Ну конечно, он не слушал, что я читаю.

— Все так и было?.. Что-то не верится. Разве это не аллегория?

— Не понимаю. Какая аллегория? О чем ты?

IV

«…И тогда я ушла с его пути. Я исчезла».

Ну, видишь? Она тебе не верила, — заключил я.

Никакой реакции. Но Кристиан не спал. Он продолжал сидеть, уткнув подбородок в грудь, глядя в одну точку, куда-то в пустоту. Только пошевелил губами, пробормотав:

— «И я ушла с его пути… Я исчезла…»

Он поднял взгляд и долго разглядывал меня.

— Прочти, пожалуйста, еще раз этот отрывок.

V

— Долго ты думаешь, — я начинаю терять терпение, — или не можешь вспомнить?

— Эх, да что там вспоминать, — Кристиан машет рукой. — Ясно только, что я поехал к ней… Дурак… Мне все время кажется, что это было сном, сном, который ты видишь только один раз в жизни…

— А ведь многим так и не удается увидеть этот сон, — добавляю я, надеясь, что он поймет намек. Ведь нужно показать человеку, что то, что он с таким упрямством отрицает, и есть настоящая любовь.

— Хотел бы я посмотреть, как тебя отделают из-за такой вот любви, а твоя дама сердца повернется к тебе спиной. Большая удача! — язвительно замечает Кристиан:

— Ты дрался?

Рассказы

Бабье лето

Когда я приехал домой, мои родители чистили кукурузу. Я оставил сумку на завалинке и пошел в огород.

— Переоденься, росы много, — издали остановила меня мать. — Посмотри в сенях. Там что-нибудь постарее найдешь.

Я нашел пару рваных штанов и выгоревшую на солнце рубашку.

Отец встретил меня сухим коротким покашливанием. Этим покашливанием, знакомым мне до мельчайших подробностей, он хотел мне сказать, что настроение у него хорошее, что он радуется и гордится, причем все черты его лица выражали спокойный аскетизм.

Выдавали его только глаза, которые болезненно блестели, но он успешно и очень искусно прятал взгляд.

Улыбка

Он поднялся в салон автобуса и бросил нетерпеливый взгляд на то место, на котором он должен сидеть. А увидев девушку на том же сиденье, так сильно разволновался, что у него перехватило дыхание и он забыл все, что надо делать в таком случае, которого он так долго ждал и единственно ради которого и ездил домой и обратно в город. Его волнение было вызвано, главным образом, испугом, ибо Исай не ожидал, что будет сидеть рядом с такой красивой девушкой. Обескураженный, он сказал себе, что никогда эта девушка ни одним глазком на него не взглянет, но все же сел рядом. Отсутствующим взглядом смотрела она в окно, покрытое цветами изморози, погрузив подбородок в пушистый песцовый воротник. Печаль прорезала морщинку между красиво изогнутыми бровями, и их величественный изгиб был едва заметен под шапочкой из того же белого меха, покрывавшей ее лоб. Румянец щек, полные маленькие губы говорили о том, что ей самое большее двадцать лет. Почувствовав, что на нее смотрят, она вздрогнула, слегка удлиненные ноздри ее красивого носа чуть заметно затрепетали, и она пронзила его взглядом удивленных и вместе с тем любопытных глаз.

Он поспешно отвел взгляд, потом склонился над своими руками, поскребывая ногтем мозоль на ладони. Краешком глаза увидел все же, что девушка улыбнулась, — на щеках у нее появились ямочки. Потом она чуть слышно вздохнула и отвернулась к окну, покрытому фантастическими ледяными узорами.

Исай, однако, продолжал заниматься своими мозолями. Давил на них, скреб ногтями, поглаживал и делал все это так тщательно, с таким ожесточением, что у него пот на лбу выступил.

Когда его физиономию кто-нибудь рассматривал, он чувствовал себя не в своей тарелке. Знал, что за «образец красоты» он собой представляет, — выпуклые глаза, веки, покрытые густой сетью синеватых жилок, нос, мало того, что большой, так еще с горбинкой и малость на бок свернутый. Щеки впалые и темные, как у трубочиста.

Безудержная радость вспыхнула в груди Исая — а что если эта девушка как раз и есть та самая?!. Он набрал полную грудь воздуха, так что чуть не задохнулся, кашлянул несколько раз в кулак и посмотрел украдкой на девушку. Он вдруг представил себе, как это лицо — несказанно нежное, чистое, румяное, улыбчивое, ароматное, да, ароматное — поворачивается к нему и все приближается, приближается… Исай почувствовал, как дрожь восторга овладела всем его существом. Подавив воображение, он стал лихорадочно искать любой предлог заговорить с ней. Очень скромному по характеру Исаю никогда еще не доводилось заговаривать с незнакомыми девушками, он не умел это делать. Может, именно поэтому и оставался холостяком. Скоро ему исполнится тридцать лет, но еще ни одна девушка не называла его «любимым», не бросалась ему на шею, не ждала его где-нибудь, подальше от глаз людских, ни одна еще не принимала цветов из его рук.

Мы мужчины

Он неожиданно появился в проеме открытой двери страшно взволнованный и, хотя до конца рабочего дня оставалось еще двадцать две минуты, сказал четверым женщинам, погруженным в тишине в различные бумаги, что они могут идти домой. Женщины очень удивились: иногда у них было не слишком-то много работы, а он все равно не разрешал им уходить, пока настенные часы в его кабинете не пробьют положенного часа. А сейчас, когда не готов еще баланс и осталось всего четыре дня до срока сдачи его в министерство, он позволяет себе подобную роскошь. «Что случилось с нашим шефом?» — спрашивали они друг друга молча, одними глазами, одновременно радуясь, что избавятся сегодня раньше времени от ига расчетов и цифр. Влюбился!» — хихикнула Аглая, — бухгалтер по заработной плате. Девушка за тридцать лет, она иногда строила глазки даже Штефану Михайловичу. Но он, спокойный, изысканный и холодный, продолжал придираться и отчитывать ее за малейшие упущения и ошибки. Было очень трудно, почти невозможно вывести из равновесия главного бухгалтера. Поэтому-то и удивились женщины отдела, увидев его в столь необычном состоянии. Но особенно удивило их то, что он разрешил им уйти пораньше.

Оставшись один, Штефан Михайлович запер дверь на ключ и подошел к столу Аглаи. На стене висело зеркало. Во время обеденного перерыва женщины толпились перед ним, причем, каждая старалась пролезть вперед. Штефан Михайлович иронически улыбался при этом и слегка издевательски подшучивал над женщинами. Он снял очки, но зеркало в тот же миг словно покрылось испариной. Снова водрузил очки на нос и при этом злился, что у него начали дрожать руки. «Тьфу, чертова перечница! — выругался он, как ругался на свои счета и бумаги, — словно настоящий какой-нибудь…» Внимательно, даже с любопытством посмотрел на типа в зеркале. Ее слова жгли ему сердце, и он хотел, — мучаясь от страха, что не сможет оправдаться, — увидеть в зеркале нечто такое, что помогло бы ему избавиться от «старого хрыча», — титула, которым его наградили всего час тому назад. Он легонько усмехнулся, словно бы все было в порядке. Тот, что в зеркале, усмехнулся тоже, и Штефану Михайловичу сразу показалось, что усмешка его была немного более саркастичной. «Неужели я так здорово постарел?» Обошел стол и приблизился к зеркалу. Увидел желтую кожу лица, изборожденную бесчисленными морщинками, причем некоторые, довольно большие и глубокие, доходили до рта, как какие-то скобки, а другие безжалостно перерезали лоб и переходили на блестящую лысину, которая тянулась до самого темени. Обрюзгшие щеки и круги под глазами, скрытые краями зеркала. В кустистых бровях он заметил белые ниточки. «Ни у кого из наших родственников не видел белых бровей!» — удивился Штефан Михайлович и, недоумевая, придвинулся ближе к зеркалу. С отвращением ощупал свой нос — понятия не имел, что он такой… жирный, такой… В этот момент зазвенел, заливаясь, телефон, причем зазвенел, казалось, пронзительнее, чем раньше, — и он заспешил в кабинет.

— Штефан Михайлович? — услышал он в трубке и сразу узнал голос той, с которой поссорился, назвавшей его «старым хрычом».

От волнения у него начали дрожать руки. Со злости он так сильно сжал трубку телефона, что побелели косточки на пальцах. Он облизнул губы и безотчетно ответил совсем тихо:

— Да.