Он бы полностью скрыт своим плащом, и лишь сквозь узкую прорезь можно было изредка поймать его взгляд – в этом заключалась вся его жизнь, проходившая в одиночестве и скрытности. Таков был путь наемного убийцы.

В то время как другие люди проводили свою жизнь наслаждаясь лучами солнца и радовались общению со своими друзьями, Артемис Энтрери скрывался в тенях, а его взгляд был направлен лишь на один путь – он должен был выполнить свое последнее задание.

Он был настоящим профессионалом, вероятно одним из самых лучших знатоков своего темного ремесла во всех Королевствах, и если он нападал на след своей жертвы, то у той не было никаких шансов на спасение. Наемный убийца не слишком удивился обнаружив дом Региса в Брин Шандере пустующим. Энтрери предполагал, что халфлинг может бежать из Десяти Городов. Но это не имело никакого значения. Если это был действительно тот халфлинг, которого он искал все это время с тех пор как покинул Калимпорт, то можно считать, что он продвинулся в своих поисках гораздо дальше чем предполагал. Он покинул это место не более чем две недели назад и след несомненно был довольно свежим.

Энтрери бесшумно и хладнокровно перемещался по дому, ища любую зацепку, которая бы поведала ему о жизни халфлинга в этих землях. В каждой комнате его встречал беспорядок – халфлинг бежал в спешке, возможно узнав о том, что наемный убийца был неподалеку. Энтрери посчитал это хорошим знаком, еще более укрепляясь в мысли, что это был тот самый халфлинг, Регис. Тот самый Регис, что служил Паше Поку много лет назад в далеком южном городе.

Убийца зло улыбнулся той мысли, что халфлинг вероятно знал, что за ним ведется охота. И также Энтрери знал, что итог этой охоты всегда был один и тот же – перепуганная жертва неизбежно совершала роковые ошибки.

"Вот мы и добрались, парень”, – сказал Бруенор Вулфгару, когда они разглядывали Лускан с небольшого холма в нескольких милях к северу от города.

Вулфгар смотрел на представшую перед ним картину с замиранием сердца. Лускан был гораздо меньше любого южного города и даже меньше своего ближайшего соседа Уотердипа, расположенного в нескольких сотнях милях вниз по побережью. Но юному варвару, который провел всю свою жизнь среди северных племен и в маленьких поселениях Десяти Городов, укрепленный морской порт показался воистину роскошным.

На стене, окружавшей Лускан, располагались несколько охранных башен. Даже с такого расстояния, Вулфгар мог различить множество солдат, прогуливающихся по парапету, и кончики их копий ярко сверкали в свете нового зарождающегося дня.

"Выглядит не очень гостеприимно”, – заметил Вулфгар.

"Лускан не очень рад посетителям”, – сказал Дриззт, подошедший к своим друзьям. “Они могут открыть свои ворота для торговцев, но простым путешественникам обычно приходится уходить ни с чем”.

По мере наступления ночи жизнь в “Абордажной Сабле” кипела все сильней и сильней. Моряки с торговых кораблей набились в таверну, а местные жители приступили к своему темному ремеслу. Регис и Вулфгар по-прежнему сидели за столом, варвар с широко открытыми глазами наблюдал за происходившим вокруг, а халфлинг бросал подозрительные взгляды на каждого проходящего человека.

Регис заметил грозившие им неприятности в лице женщины, неторопливой походкой направлявшейся к ним. Не молодой женщины, с изможденным лицом, которое был так всем знакомо в доках, и платьем, выставлявшем напоказ те части тела, которые настоящая леди ни за что не посмела бы выставить на всеобщее обозрение. Взгляд в сторону Вулфгара, челюсть которого отвисла чуть ли не до стола, лишь подтвердил опасения халфлинга.

"Привет, здоровяк”, – промурлыкала женщина, поудобней устраиваясь на стуле, рядом с варваром.

Вулфгар посмотрел на Региса, едва переводя дух от смущения и подвернувшейся удачи.

"Ты не из здешних мест”, – продолжила женщина. “И не приплыл сюда вместе с торговцами, стоящими сейчас в порту. Откуда ты?“

Одной из главных достопримечательностей Города Парусов было странное здание, окруженное могущественной аурой магии. В отличии от других строений во всех Забытых Королевствах, Башня Тайн казалось похожей словно на каменное дерево, с пятью остроконечными вершинами, одна из которых, центральная была больше других, а остальные четыре, одинаковой высоты, выгибались с изяществом ветвей древнего дуба. Этого строения ни разу не касалась рука ни одного камнетеса – для любого достаточно осведомленного человека было ясно, что это произведение искусства является результатом действия магии, а не физического труда.

Архимаг, единоличный Повелитель Башни Тайн, проживал в центральной башенке, в то время как в остальных четырех располагались маги, наиболее приближенные к нему. Каждая из этих меньших башенок, представляла собой одну из сторон света, и маг живший в каждой из них, должен был наблюдать и вмешиваться в события, происходившие на территории, за которой он наблюдал. Таким образом маг в западной башенке проводил свои дни наблюдая за морем, и торговыми суднами и пиратами, заходившими в гавань Лускана.

Однако в эти мгновения друзей из Десяти Городов мог бы заинтересовать разговор произошедший в северной башенке.

"Ты отлично выполнил свою работу, Ирдан”, – сказала Сидни, самая молодая и неопытная магичка в Башне Тайн, однако обладающая достаточным потенциалом, чтобы стать ученицей самого могущественного мага во всей гильдии. Сидни была далеко не красавицей, хотя она и не очень заботилась о своей физической притягательности, жертвуя своей жизненной силой в погоне за тайнами магии. Почти всю свою жизнь она провела работая во имя одной цели – титула Мага – и ее решимость и самообладание не давали окружающим повода сомневаться том, что она добьется этого.

Ирдан принял похвалу с обычным поклоном, понимая какого снисхождения он удостоился. “Я лишь выполнил то, что мне было приказано”, – ответил он, делая вид, что был рад служить, бросив при этом взгляд на человека в коричневых пятнистых одеждах, стоящего у подоконника.

Дриззт медленно вел отряд вдоль берегов реки Мирар, пытаясь как можно дальше уйти от Лускана. Несмотря на то, что они не спали в течении многих часов, их открытия в Городе Парусов добавили им адреналина в крови и ни один из них не чувствовал себя уставшим.

Словно какая-то магия витала в воздухе этой ночью. Река, бравшая свое начало в незамерзающем источнике, сияла в вечернем зареве, ловя блеск звездного света и отражая его назад в воздух брызгами сверкающих капель.

Обычно осторожные друзья не проявляли никаких признаков бдительности. Они не чувствовали поблизости никакой опасности, они вообще не ощущали ничего кроме освежающего ночного ветерка и манящей силы небес. Бруенор терялся в своих мечтах о Митриловом Зале; Регис в воспоминаниях о Калимпорте; и даже Вулфгар, подавленный из-за своей первой неудачной встречи с цивилизацией, чувствовал необычайный эмоциональный подъем. Он вспоминал подобные ночи, проведенные им в открытой тундре, когда он мечтал о том, что лежит за пределами границ его мира. И вот сейчас, перейдя эти границы, Вулфгар чувствовал, что не хватает лишь одного. К его удивлению, и вопреки его мыслям настоящего путешественника, отвергавшим подобные желания, он мечтал о том, чтобы Кэтти-бри, женщина с которой он провел свои юношеские года, разделила бы с ним красоту этой ночи.

Если бы остальные не были бы так поглощены их собственным наслаждением этим вечером, то могли бы заметить немного изменившуюся упругую походку Дриззта До’Урдена. Дроу в эту магическую ночь, когда тяжелый солнечный шар медленно уплывал за горизонт, вновь раздумывал над самым важным и сложным решением когда-либо принятым им, над своим решением отвергнуть свой народ и родину. Звезды никогда не сияли над Мензоберранзаном, мрачным городом темных эльфов.

"Сколько потерял мой народ, обитая во тьме”, – прошептал Дриззт в ночь. Он был эльфом, и несмотря на то что его кожа была черного цвета, в душе его была та же гармония, что и у его родственников с поверхности. Он задумался, насколько сильны были подобные чувства среди его соплеменников. Остаются ли они и по сей день в душе каждого дроу? Или же были навсегда выжжены из них ритуальными огнями? По мнению Дриззта, возможно самой большой потерей для его народа, когда они переселились в подземный мир была потеря способности размышлять над духовностью бытия.